Жил-был царь. И как не стало царицы, царь и призадумался: и то худо, что царицы нет, да на то воля Божья, и опять же хозяйство на руках – и не малое, надо кому распорядиться, надо и гостей принять честно, да чтобы все было, как у людей есть, а ему на старости лет дай Бог с царством управиться.
А было у царя три сына, все трое женаты, при отце жили. Вот царь и призвал к себе снох – и старшую, и середнюю, и младшую – и решил испытать, кому из них большухой быть.
– Да вот, – говорит, – батюшка, намедни бычок за Москвой-рекой рычал, так у Андроньева на обедне слышно было.
– Эка дуреха! – отставил царь старшую сноху и к середней. – Какой голос дальше слышно?
– Петух у нас, батюшка, седни пел поутру, а в Соколинках у мамушки слыхали, Софоровна сказывала.
Царь только бороду погладил: ну, чего с такой спросить? – и к младшей:
– Не смею, батюшка, сказать, сами знаете.
– Как так, говори, не бойсь.
– Какой такой хлебный?
– А такой, батюшка, если кто хорошо кормит, а голодного не забывает, накормит, согреет, утешит, про того далеко слышно.
– Ну, – говорит царь, – умница ты, Поля, по-русски сказала, так и будь ты большухой.
А. Ремизов
Сова
Сидит Старик, чай пьет. Не пустой пьет – молоком белит. Летит мимо Сова.
– Здорово, – говорит, – друг! А старик ей:
– Ты, Сова, – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься – какой я тебе друг!
Рассердилась Сова.
– Ладно же, – говорит, – старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить – сам лови.
А Старик:
– Вишь, чем пугать вздумала! Утикай, пока цела.
Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.
Ночь пришла. На Стариковом лугу мыши в норах свистят-перекликаются:
– Погляди-ка, кума, не летит ли Сова – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?
Мышь мыши в ответ:
– Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу раздолье, нынче нам на лугу приволье.
Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали. А Сова из дупла:
– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.
– А пускай идут, – говорит старик. – Чай, мыши не волки, не зарежут телки.
Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнезда ищут, землю роют, шмелей ловят.
А Сова из дупла:
– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.
– А пускай летят, – говорит Старик.
– Что от них толку: ни меду, ни воску – волдыри только.Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят.
А Сова из дупла:
– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: не пришлось бы тебе самому цветень с цветка на цветок разносить.
– И ветер разнесет, – говорит Старик, а сам в затылке скребет.
По лугу ветер гуляет, цветень наземь сыплет. Не попадает цветень с цветка на цветок – не родится клевер на лугу; не по нраву это Старику.
А Сова из дупла:
– Хо-хо-хо, Старик! Корова твоя мычит, клеверу просит, – трава, слышь, без клеверу что каша без масла.
Молчит Старик, ничего не говорит.
Была Корова с клевера здорова, стала Корова тощать, стала молока сбавлять; пойло лижет, а молоко все жиже да жиже. А Сова из дупла:
– Хо-хо-хо, Старик! Говорила я тебе: придешь ко мне кланяться.
Старик бранится, а дело-то не клеится. Сова в дубу сидит, мышей не ловит. Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнезда ищут. Шмели на чужих лугах гуляют, а на Стариков луг не заглядывают. Клевер на лугу не родится. Корова без клеверу тощает. Молока у Коровы мало. Вот и чай белить Старику нечем стало.
Нечем стало Старику чай белить – пошел Старик Сове кланяться:
– Уж ты Совушка-вдовушка, меня из беды выручай: нечем стало мне, старому, белить чай.
А Сова из дупла глазищами луп-луп, ножищами туп-туп.
– То-то, – говорит, – старый. Дружно не грузно, а врозь хоть брось. Думаешь, мне-то легко без твоих мышей?
Простила Сова Старика, вылезла из дупла, полетела на луг мышей пугать.
Сова полетела мышей ловить.
Мыши со страху попрятались в норы.
Шмели загудели над лугом, принялись с цветка на цветок летать.
Клевер красный стал на лугу наливаться.
Корова пошла на луг клевер жевать.
Молока у Коровы много.
Стал Старик молоком чай белить, чай белить – Сову хвалить, к себе в гости звать, уваживать.
Произведения поэтов и писателей России для детей 6-7 лет
Литературные сказки.
Содержание
…….1
А. Ремизов. «Хлебный голос» …………………………………………..15
А. Ремизов. «Гуси-лебеди» ……………………………………………...16
К. Паустовский. «Тёплый хлеб» ………………………………………..18
В. Даль. «Старик-годовик» …………………….………………………..24
П. Ершов. «Конек-Горбунок» ………………….………………………..24
К. Ушинский. «Слепая лошадь» ……………….……………………….90
К. Драгунская. «Лекарство от послушности» ….…………………….93
И. Соколов-Микитов. «Соль земли» ……………….…………………..96
Г. Скребицкий. «Всяк по своему» ……………………………………..100
ЛИТЕРАТУРНЫЕ СКАЗКИ
А. Пушкин. «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь,
Бог дает царице дочь.
День и ночь так долго жданный,
Издалеча, наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С. ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
"Свет мои, зеркальце! Скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?"
И ей зеркальце в ответ:
"Ты, конечно, спору нет:
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее".
И царица хохотать,
И плечами пожимать.
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться, подбочась.
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла.
Поднялась - и расцвела.
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисеи.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь.
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
"Я ль, скажи мне, всех милее.
Всех румяней и белее?"
Что же зеркальце в ответ?
"Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее".
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
"Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь, какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди все царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?" Зеркальце в ответ:
"А царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее".
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: "Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя".
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
"Не кручинься, бог с тобой".
А сама пришла домой.
"Что? - сказала ей царица,-
Где красавица-девица?"
"Там, в лесу, стоит одна,-
Отвечает ей она,-
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть".
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем все шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась.
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно!
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Все порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: "Что за диво!
Все так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися,
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица".
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок,
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх, во светлую светлицу
И оставили одну,
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса,
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит,
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: "Девица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы рады,
Да нельзя, так бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?"
"Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные,-
Им царевна говорит,-
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей".
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
"Спрос не грех. Прости ты нас,-
Старший молвил поклонись,-
Коли так, не заикнуся
Уж о том".- "Я не сержуся,-
Тихо молвила она,-
И отказ мой не вина".
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
"Здравствуй, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?"
И ей зеркальце в ответ:
"Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что все ж тебя милей".
И царица налетела
На Чернавку: "Как ты смела
Обмануть меня? и в чем!.."
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. "Постой,
Бабушка, постой немножко,-
Ей кричит она в окошко,-
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу".
Отвечает ей черница:
"Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне". - Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги - и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. "Что за чудо?
Видно, выспался он худо, -
Ей царевна говорит, -
На ж, лови!" - и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
"Благодарствую, - сказала, -
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!"
И к царевне наливное,
Молодое, золотое
Прямо яблочко летит...
Пес как прыгнет, завизжит...
Но царевна в обе руки
Хвать - поймала. "Ради скуки,
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед…".-
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала...
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! - Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
"Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!" - и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Все на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки насквозь...
Подождать она хотела
До обеда, не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила...
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала...
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. "Не к добру! -
Братья молвили, - печали
Не минуем". Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили - и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили,
И решеткой оградили;
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: "Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима -
Не досталась никому,
Только гробу одному".
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
"Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?"
И услышала в ответ:
"Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее".
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу, наконец
Обратился молодец:
"Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль, где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей". - "Свет ты мой, -
Красно солнце отвечало, -
Я царевны не видало.
Знать, ее в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил".
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
"Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей". - "Братец мой, -
Отвечает месяц ясный, -
«Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна видно
Пробежала". - "Как обидно!" -
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
"Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Не печалься же, прощай".
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
"Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее". - "Постой, -
Отвечает ветер буйный, -
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ной глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста".
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет, и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
"Как же долго я спала!"
И встает она из гроба...
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: "Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?"
И услышала в ответ:
"Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна все ж милее,
Все румяней и белее".
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
Жил-был царь. И как не стало царицы, царь и призадумался: и то худо, что царицы нет, да на то воля Божья, и опять же хозяйство на руках и не малое, надо кому распорядиться, надо и гостей принять честно, да чтобы всё было, как у людей есть, а ему на старости лет дай Бог с царством управиться.
А было у царя три сына, все трое женаты, при отце жили. Вот царь призвал к себе снох, и старшую, и середнюю, и младшую - и решил испытать , кому из них большухой быть.
Да вот,- говорит, - батюшка, намедни бычок за Москвой-рекой рычал, так у Андроньева на обедне слышно было.
Эка дурёха! - отставил царь старшую сноху и к середней.- Какой голос дальше слышно?
Петух у нас, батюшка, седни пел поутру, а в Соколинках у мамушки слыхали, Софоровна сказывала.
Царь только бороду погладил: ну, чего с такой спросить? - и к младшей:
Не смею, батюшка, сказать, сами знаете.
Как так, говори, не бойсь.
Какой такой хлебный?
А такой, батюшка, если кто хорошо кормит, а голодного не забывает, накормит, согреет, утешит, про того далеко слышно.
Ну, - говорит царь, - умница ты, Поля, по-русски сказала, так и будь ты большухой.
А. Ремизов. «Гуси-лебеди»
Еще до рассвета, когда черти бились на кулачки и собиралась заря в восход взойти и вскидывал ветер шелковой плеткой, вышел из леса волк в поле погулять.
Канули черти в овраг, занялась заря, выкатилось в зорьке солнце.
А под солнцем рай - дерево распустило свой сиреневый медовый цвет.
Гуси проснулись. Попросились гуси у матери в поле полетать. Не перечила мать, отпустила гусей в поле, сама осталась на озере, села яйцо нести. Несла яйцо, не заметила, как уж день подошел к вечеру.
Забеспокоилась мать, зовет детей:
Гуси-лебеди, домой! Кричат гуси:
Волк под горой.
Что он делает?
Утку щиплет.
Серую да белую.
Летите, не бойтесь...
Побежали гуси с поля. А волк тут-как-тут. Перенял все стадо, потащил гусей под горку. Ему, серому, только того и надо.
Готовьтесь, - объявил волк гусям, - я сейчас вас есть буду.
Взмолились гуси:
Не губи нас, серый волк, мы тебе по лапочке отдадим по гусиной!
Ничего не могу поделать: я - серый волк.
Пощипали гуси травки, сели в кучку, а уж солнышко заходит, домой хочется.
Волк в те поры точил себе зубы: иступил с утками,
А мать, как почуяла, что неладное случилось с детьми, снялась с озера да в поле. Полетала по полю, покликала, видит - перышки валяются, да следом прямо и пришла к горке.
Стала она думать, как ей своих найти - у волка были там и другие гуси - думала, думала и придумала: пошла ходить по гусям да тихонько за ушко дергать. Который гусь пикнет, тот ее - матернин, а который закукарекает, не ее - волков.
Так всех своих и нашла.
Уж и обрадовались гуси, содом подняли.
Бросил волк зубы точить, побежал посмотреть, в чем дело.
Тут-то они на него, на серого, и напали. Схватили волка за бока, поволокли на горку, разложили под рай-деревом, да такую баню задали, не приведи Бог.
Вы мне хвост-то не оторвите! - унимал гусей волк, отбрыкивался.
Пощипали-таки его изрядно, уморились, да опять на озеро: пора и спать ложиться.
Поднялся волк, не солоно хлебавши, пошел в лес.
Возныла темная туча, покрыла небо.
А во тьме белые томновали на лугу древяницы и травяницы, поливали одолень-траву.
Вылезли на берег водяники, поснимали с себя тину, сели на колоды и поплыли.
Шел серый волк, спотыкался о межу, думал-гадал о Иване-царевиче.
На озере гуси во сне гоготали
К. Паустовский. «Теплый хлеб»
Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки , немецкий снаряд разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Командир оставил раненого коня в деревне, а отряд ушёл дальше, пыля и позванивая удилами, - ушёл, закатился за рощи, за холмы, где ветер качал спелую рожь.
Коня взял к себе мельник Панкрат. Мельница давно не работала, но мучная пыль навеки въелась в Панкрата. Она лежала серой коркой на его ватнике и картузе. Из-под картуза посматривали на всех быстрые глаза мельника. Панкрат был скорый на работу, сердитый старик, и ребята считали его колдуном.
Панкрат вылечил коня. Конь остался при мельнице и терпеливо возил глину, навоз и жерди - помогал Панкрату чинить плотину.
Панкрату трудно было прокормить коня, и конь начал ходить по дворам побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, и, глядишь, ему вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую морковку. По деревне говорили, что конь ничей, а вернее - общественный, и каждый считал своей обязанностью его покормить. К тому же конь - раненый, пострадал от врага.
Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька, по прозвищу "Ну Тебя". Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: "Да ну тебя!". Предлагал ли ему соседский мальчишка походить на ходулях или поискать позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: "Да ну тебя! Ищи сам!". Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька отворачивался и бормотал: "Да ну тебя! Надоела!".
Зима в этот год стояла тёплая. В воздухе висел дым. Снег выпадал и тотчас таял. Мокрые вороны садились на печные трубы, чтобы обсохнуть, толкались, каркали друг на друга. Около мельничного лотка вода не замерзала, а стояла чёрная, тихая, и в ней кружились льдинки.
Панкрат починил к тому времени мельницу и собирался молоть хлеб: хозяйки жаловались, что мука кончается, осталось у каждой на два-три дня, а зерно лежит немолотое.
В один из таких тёплых серых дней раненый конь постучал мордой в калитку к Филькиной бабке. Бабки не было дома, а Филька сидел за столом и жевал кусок хлеба, круто посыпанный солью.
Филька нехотя встал, вышел за калитку. Конь переступил с ноги на ногу и потянулся к хлебу. "Да ну тебя! Дьявол!" - крикнул Филька и наотмашь ударил коня по губам. Конь отшатнулся, замотал головой, а Филька закинул хлеб далеко в рыхлый снег и закричал:
На вас не напасёшься, на христарадников! Вон твой хлеб! Иди, копай его мордой из-под снега! Иди, копай!
И вот после этого злорадного окрика и случились в Бережках те удивительные дела, о каких и сейчас люди говорят , покачивая головами, потому что сами не знают, было ли это или ничего такого и не было.
Слеза скатилась у коня из глаз. Конь заржал жалобно, протяжно, взмахнул хвостом, и тотчас в голых деревьях, в изгородях и печных трубах завыл, засвистел пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке горло. Филька бросился обратно в дом, но никак не мог найти крыльца - так уже мело кругом и хлестало в глаза. Летела по ветру мёрзлая солома с крыш, ломались скворечни, хлопали оторванные ставни. И всё выше взвивались столбы снежной пыли с окрестных полей, неслись на деревню, шурша, крутясь, перегоняя друг друга.
Филька вскочил наконец в избу, припёр дверь, сказал: "Да ну тебя!" - и прислушался. Ревела, обезумев, метель, но сквозь её рев Филька слышал тонкий и короткий свист - так свистит конский хвост, когда рассерженный конь бьёт им себя по бокам.
Метель начала затихать к вечеру, и только тогда смогла добраться к себе в избу от соседки Филькина бабка. А к ночи небо зазеленело, как лёд, звёзды примёрзли к небесному своду, и колючий мороз прошёл по деревне. Никто его не видел, но каждый слышал скрип его валенок по твёрдому снегу, слышал, как мороз, озоруя, стискивал толстые брёвна в стенах, и они трещали и лопались.
Бабка, плача, сказала Фильке, что наверняка уже замёрзли колодцы и теперь их ждёт неминучая смерть. Воды нет, мука у всех вышла, а мельница работать теперь не сможет, потому что река застыла до самого дна.
Филька тоже заплакал от страха, когда мыши начали выбегать из подпола и хорониться под печкой в соломе, где ещё оставалось немного тепла. "Да ну вас! Проклятые!" - кричал он на мышей, но мыши всё лезли из подпола. Филька забрался на печь, укрылся тулупчиком, весь трясся и слушал причитания бабки.
Сто лет назад упал на нашу округу такой же лютый мороз, - говорила бабка. - Заморозил колодцы, побил птиц, высушил до корня леса и сады. Десять лет после того не цвели ни деревья, ни травы. Семена в земле пожухли и пропали. Голая стояла наша земля. Обегал её стороной всякий зверь - боялся пустыни.
Отчего же стрясся тот мороз? - спросил Филька.
От злобы людской, - ответила бабка. - Шёл через нашу деревню старый солдат , попросил в избе хлеба, а хозяин, злой мужик, заспанный, крикливый, возьми и дай одну только чёрствую корку. И то не дал в руки, а швырнул на пол и говорит: "Вот тебе! Жуй!".
- "Мне хлеб с полу поднять невозможно, - говорит солдат. - У меня вместо ноги деревяшка." - "А ногу куда девал?" - спрашивает мужик. "Утерял я ногу на Балканских горах в турецкой баталии", - отвечает солдат. "Ничего. Раз дюже голодный - подымешь, - засмеялся мужик. - Тут тебе камердинеров нету". Солдат покряхтел, изловчился, поднял корку и видит - это не хлеб, а одна зелёная плесень. Один яд! Тогда солдат вышел на двор, свистнул - и враз сорвалась метель, пурга, буря закружила деревню, крыши посрывала, а потом ударил лютый мороз. И мужик тот помер.
Отчего же он помер? - хрипло спросил Филька.
От охлаждения сердца, - ответила бабка, помолчала и добавила: - Знать, и нынче завелся в Бережках дурной человек, обидчик, и сотворил злое дело. Оттого и мороз.
Чего ж теперь делать, бабка? - спросил Филька из-под тулупа. - Неужто помирать?
Зачем помирать? Надеяться надо.
На то, что поправит дурной человек своё злодейство.
А как его исправить? - спросил, всхлипывая, Филька.
А об этом Панкрат знает, мельник. Он старик хитрый, учёный. Его спросить надо. Да неужто в такую стужу до мельницы добежишь? Сразу кровь остановится.
Да ну его, Панкрата! - сказал Филька и затих.
Ночью он слез с печи. Бабка спала, сидя на лавке. За окнами воздух был синий, густой, страшный. В чистом небе над осокорями стояла луна, убранная, как невеста, розовыми венцами.
Филька запахнул тулупчик, выскочил на улицу и побежал к мельнице. Снег пел под ногами, будто артель весёлых пильщиков пилила под корень берёзовую рощу за рекой. Казалось, воздух замёрз и между землёй и луной осталась одна пустота жгучая и такая ясная, что если бы подняло пылинку на километр от земли, то и её было бы видно и она светилась бы и мерцала, как маленькая звезда.
Чёрные ивы около мельничной плотины поседели от стужи. Ветки их поблёскивали, как стеклянные. Воздух колол Фильке грудь. Бежать он уже не мог, а тяжело шёл, загребая снег валенками.
Филька постучал в окошко Панкратовой избы. Тотчас в сарае за избой заржал и забил копытом раненый конь. Филька охнул, присел от страха на корточки, затаился. Панкрат отворил дверь, схватил Фильку за шиворот и втащил в избу.
Садись к печке, - сказал он.- Рассказывай, пока не замёрз.
Филька, плача, рассказал Панкрату, как он обидел раненого коня и как из-за этого упал на деревню мороз.
Да-а, - вздохнул Панкрат, - плохо твоё дело! Выходит, что из-за тебя всем пропадать. Зачем коня обидел? За что? Бессмысленный ты гражданин!
Филька сопел, вытирал рукавом глаза.
Ты брось реветь! - строго сказал Панкрат. - Реветь вы все мастера. Чуть что нашкодил - сейчас в рёв. Но только в этом я смысла не вижу. Мельница моя стоит, как запаянная морозом навеки, а муки нет, и воды нет, и что нам придумать - неизвестно.
- Чего же мне теперь делать , дедушка Панкрат? - спросил Филька.
Изобрести спасение от стужи. Тогда перед людьми не будет твоей вины. И перед раненой лошадью - тоже. Будешь ты чистый человек, весёлый. Каждый тебя по плечу потреплет и простит. Понятно?
Ну, вот и придумай. Даю тебе сроку час с четвертью.
В сенях у Панкрата жила сорока. Она не спала от холода, сидела на хомуте подслушивала. Потом она боком, озираясь, поскакала к щели под дверью. Выскочила наружу, прыгнула на перильца и полетела прямо на юг. Сорока была опытная, старая и нарочно летела у самой земли, потому что от деревень и лесов всё-таки тянуло теплом, и сорока не боялась замёрзнуть. Никто её не видел, только лисица в осиновом яру высунула морду из норы, повела носом, заметила, как тёмной тенью пронеслась по небу сорока, шарахнулась обратно в нору и долго сидела, почёсываясь и соображая: куда ж это в такую страшную ночь подалась сорока?
А Филька в это время сидел на лавке, ёрзал, придумывал.
Ну, - сказал, наконец, Панкрат, затаптывая махорочную цигарку, - время твоё вышло. Выкладывай! Льготного срока не будет.
Я, дедушка Панкрат, - сказал Филька, - как рассветёт, соберу со всей деревни ребят. Возьмём мы ломы, пешни, топоры, будем рубить лёд у лотка около мельницы, покамест не дорубимся до воды и не потечёт она на колесо. Как пойдёт вода, ты пускай мельницу! Повернёшь колесо двадцать раз, она разогреется и начнёт молоть. Будет, значит, и мука, и вода, и всеобщее спасение.
Ишь ты, шустрый какой! - сказал мельник, - Подо льдом, конечно, вода есть. А ежели лёд толщиной в твой рост, что ты будешь делать?
Да ну его! - сказал Филька. - Пробьём мы, ребята, и такой лёд!
А ежели замёрзнете?
Костры будем жечь.
А ежели не согласятся ребята за твою дурь расплачиваться своим горбом? Ежели скажут: "Да ну его! Сам виноват - пусть сам лёд и скалывает".
Согласятся! Я их умолю. Наши ребята - хорошие.
Ну, валяй, собирай ребят. А я со стариками потолкую. Может, и старики натянут рукавицы да возьмутся за ломы.
В морозные дни солнце восходит багровое, в тяжёлом дыму. И в это утро поднялось над Бережками такое солнце. На реке был слышен частый стук ломов. Трещали костры. Ребята и старики работали с самого рассвета, скалывали лёд у мельницы. И никто сгоряча не заметил, что после полудня небо затянулось низкими облаками, и задул по седым ивам ровный и тёплый ветер. А когда заметили, что переменилась погода, ветки ив уже оттаяли, и весело, гулко зашумела за рекой мокрая берёзовая роща. В воздухе запахло весной, навозом.
Ветер дул с юга. С каждым часом становилось всё теплее. С крыш падали и со звоном разбивались сосульки. Вороны вылезли из-под застрех и снова обсыхали на трубах, толкались, каркали.
Не было только старой сороки. Она прилетела к вечеру, когда от теплоты лёд начал оседать, работа у мельницы пошла быстро и показалась первая полынья с тёмной водой.
Мальчишки стащили треухи и прокричали "ура". Панкрат говорил, что если бы не тёплый ветер, то, пожалуй, и не обколоть бы лёд ребятам и старикам. А сорока сидела на раките над плотиной, трещала, трясла хвостом, кланялась на все стороны и что-то рассказывала, но никто, кроме ворон, её не понял. А сорока рассказывала , что она долетела до тёплого моря, где спал в горах летний ветер, разбудила его, натрещала ему про лютый мороз и упросила его прогнать этот мороз, помочь людям.
Ветер будто бы не осмелился отказать ей, сороке, и задул, понёсся над полями, посвистывая и посмеиваясь над морозом. И если хорошенько прислушаться, то уже слышно, как по оврагам под снегом бурлит-журчит тёплая вода, моет корни брусники, ломает лёд на реке.
Всем известно, что сорока - самая болтливая птица на свете, и потому вороны ей не поверили - покаркали только между собой: что вот, мол, опять завралась старая.
Так до сих пор никто и не знает, правду ли говорила сорока, или всё это она выдумала от хвастовства. Одно только известно, что к вечеру лёд треснул, разошёлся, ребята и старики нажали - и в мельничный лоток хлынула с шумом вода.
Старое колесо скрипнуло - с него посыпались сосульки - и медленно повернулось. Заскрежетали жернова, потом колесо повернулось быстрее, и вдруг вся старая мельница затряслась, заходила ходуном и пошла стучать, скрипеть, молоть зерно. Панкрат сыпал зерно, а из-под жернова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись.
По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого печного огня. Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в избах - ребята, кошки, даже мыши,- всё это вертелось около хозяек, а хозяйки шлёпали ребят по спине белой от муки рукой, чтобы не лезли в самую квашню и не мешались.
Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба. На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Ветер гнал по синему небу рыхлые тучи и не давал им ни на минуту перевести дух, и потому по земле неслись вперемежку то холодные тени, то горячие солнечные пятна.
Филька тащил буханку свежего хлеба , а совсем маленький мальчик Николка держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. Панкрат вышел на порог, спросил:
Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие такие заслуги?
Да нет! - закричали ребята.- Тебе будет особо. А это раненому коню. От Фильки. Помирить мы их хотим.
Ну что ж, - сказал Панкрат, - не только человеку извинение требуется. Сейчас я вам коня представлю в натуре.
Панкрат отворил ворота сарая, выпустил коня. Конь вышел, вытянул голову, заржал - учуял запах свежего хлеба. Филька разломил буханку, посолил хлеб из солонки и протянул коню. Но конь хлеба не взял, начал мелко перебирать ногами, попятился в сарай. Испугался Фильки. Тогда Филька перед всей деревней громко заплакал. Ребята зашептались и притихли, а Панкрат потрепал коня по шее и сказал:
Не пужайся, Мальчик! Филька не злой человек. Зачем же его обижать? Бери хлеб, мирись!
Конь помотал головой, подумал, потом осторожно вытянул шею и взял, наконец, хлеб из рук Фильки мягкими губами. Съел один кусок, обнюхал Фильку и взял второй кусок. Филька ухмылялся сквозь слезы, а конь жевал хлеб, фыркал. А когда съел весь хлеб, положил голову Фильке на плечо, вздохнул и закрыл глаза от сытости и удовольствия.
Все улыбались, радовались. Только старая сорока сидела на раките и сердито трещала: должно быть, опять хвасталась, что это ей одной удалось помирить коня с Филькой. Но никто её не слушал и не понимал, и сорока от этого сердилась всё больше и трещала, как пулемёт.
В. Даль. «Старик-годовик»
Вышел старик-годовик. Стал он махать рукавом и пускать птиц. Каждая птица со своим особым именем. Махнул старик-годовик первый раз – и полетели первые три птицы. Повеял холод, мороз.
Махнул старик-годовик второй раз – и полетела вторая тройка. Снег стал таять, на полях показались цветы.
Махнул старик-годовик третий раз – полетела третья тройка. Стало жарко, душно, знойно. Мужики стали жать рожь.
Махнул старик-годовик четвертый раз – и полетели еще три птицы. Подул холодный ветер, посыпался частый дождь, залегли туманы.
А птицы были не простые. У каждой птицы по четыре крыла. В каждом крыле по семи перьев. Каждое перо тоже со своим именем. Одна половина крыла белая, другая – черная. Махнет птица раз – станет светлым-светло, махнет другой – станет темным-темно.
Какие это четыре крыла у каждой птицы?
Какие семь перьев в каждом крыле?
Что это значит, что у каждого пера одна половина белая, а другая черная?
П. Ершов. «Конёк-Горбунок»
…куптя с виньгом… - вихрь, метель; от кутить - кружить, крутить, вихрить (о ветре, погоде), и вынуть - дунуть.
Закуделить - дуть.
Обух - противоположная лезвию часть топора, образующая проушину для топорища.
Забойни - снег, прибитый ветром к строению или в овраг, а также собственно сугроб.
Земные тайности
Сноха - то же, что невестка, жена сына.
Большуха - здесь: главная, старшая.
…У Андроньева… - Имеется в виду московский монастырь, основанный во второй половине XIV века учеником Сергия Радонежского преп. Андроником; назван но имени своего основателя. Сам Ремизов, москвич по рождению, в детстве ходил в Андрониев монастырь на богомолье. Воспоминания об этом нашли отражение во многих произведениях писателя и стали непременным атрибутом автобиографического героя (см., например, рассказ «Богомолье» из «Посолони», роман «Пруд», мемуарную книгу «Подстриженными глазами»),
Соколинки - т. е. Сокольники.
Рукописные источники: «Гол-камень» (фрагмент) - автограф - РНБ. Ф.634. Ед. хр. 6. Л. 1; ЦРК АК. Кор. 12. Папка 11.
Текст-источник: Садовников. № 73 О ведьме.
…месяц не раз скрадывала, а людей портила - Обычные обвинения в адрес ведьм.
Рукописные источники. «Пчеляк» - автограф с авторской правкой <1912> - РНБ. Ф. 634. Ед. хр 6. Л. 1–2; а также: № 2 в составе макета неосуществленного издания сборника «Хлебный голос и другие сказки» (ИРЛИ Ф 172 Ед. хр. 573).
Тексты-источники: Садовников. № 74 в. Про пчеляков, № 116 а. О фармазонах.
Пчеляк - т. е. заводчик пчел, пчеловод. В «Сказаниях о знахарстве» (главка «Пчельное дело») И. П. Сахаров отмечает: «Пчельное дело в селениях почитается самым таинственным, важным и, сверх того, не для всех доступным занятием. Люди зажиточные, хозяйственные, имеющие до ста и более ульев, всегда, по народной молве, состоят в дружественной связи с нечистою силою. Мнения поселян о пчельном деле столь разнообразны, что одни избирают для него покровителями св. угодников, другие обрекают водяному дедушке. Пчельники, приверженцы этого последнего мнения, называются в селениях ведунами, дедами, знахарями. <…> Ведуны думают, что пчелы первоначально образовались в болотах, под рукою водяного дедушки. <…> Знахари полагают, что все пчелы первоначально отроились от лошади, заезженной водяным дедушкою и брошенной в болото» (цит. по: Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. М, 1990. С. 98, 99). В тексте-источнике № 74 в пчеляк впрямую назван колдуном; здесь особо подчеркивается: «А известное дело, если у кого пчел такая пропасть, так это неспроста» (С. 245). Эпизод с лягушкой, раздувающейся до размеров быка, заимствован Ремизовым из второго текста-источника (№ 116 а). В первом фигурирует просто огромная лягушка, да и сам пчеляк здесь менее кровожаден* он предлагает лошеводу всего лишь съесть тот мед, который отрыгнула лягушка. В фольклорной традиции лошадь и пчела устойчиво связаны друг с другом и соответствуют середине мирового древа.
Гумно - место, где ставят хлеб в снопах и где его молотят, крытый ток.
Текст-источник: Садовников. № 72 е. О мертвецах.
Жупел - горючая сера; горящая смола, жар и смрад.
…как запел петух, так сквозь землю и провалились… - Здесь отражено общемифологическое представление о петухе как символе света, солнца, с восходом которого, под влиянием его очистительной силы, вся нечисть и нежить вынуждена покидать землю
Урвина (рвина) - вообще то, что вырыто заступом, яма, готовая могила
Текст-источник: Садовников. № 70. Про кабачную кикимору.
Кикимора - мифологическое существо, живущее в доме и вредящее людям; днем сидит невидимкою за печью, а проказит по ночам; происходит из умерших некрещеными детей и младенцев, убитых своими матерями.
…на юру… - на бойком, открытом месте, торжище или шумном базаре.
…усышку вина и рассыропку - т. е. убыль (от усыхать) и разбавление (от рассыропить).
Откупная контора - ведающая откупами, в том числе арендой кабаков с вином и водкой, так как продажа последних находилась в дореволюционной России в монополии у государства.
Полуштоф - четырехугольная стеклянная бутыль с коротким горлышком, содержащая определенную меру жидкости, объем которой был разным в ту или иную эпоху.
Протакаять - т. е. подтвердить верность своих слов (от такать)\ возможно, здесь употреблено также в значении «польстить».
Дистанонный - начальник округа (иногда определенного пространства вообще) либо смотритель участка дороги, реки (от дистанция)
…в чело на заслонку - Так называется большой дугообразный проем в русской печи, ведущий к ее устью, которое, после того как печь протопится, закрывают заслонкой
Поверенный - здесь: проверяющий, инспектор по откупам
Конспект интегрированного занятия по познавательному развитию
«Как выращивают хлеб»
Воспитатель: Баранкова Валентина Леонидовна
Дать представления о том, что хлеб - основной продукт питания человека. Формировать у детей представления о взаимодействии людей разных профессий в процессе выращивания урожая, об очерёдности трудовых процессов земледельцев. Познакомить с разнообразием хлебобулочных изделий. Формировать умения чётко и выразительно читать стихи.Активизировать словарный запас.
Закрепить умения детей лепить из солёного теста.
Развивать умения детей эмоционально исполнять песни и танцы.
Воспитывать бережное отношение к хлебу, уважение к людям труда(хлеборобам, хлебопёкам).
Словарная работа: пышный, душистый, подгорелый, каравай, плуг, чернозём, хлеборобы, хлебопёки, нива, булочная.
Оборудование: хлебобулочные изделия, колоски пшеницы, солёное тесто, формочки для печенья, платок для завязывания глаз,СD проигрыватель, CD диск с записью песен.
Предшествующая работа: чтение К.Паустовского « Тёплый хлеб», А.Ремизова «Хлебный голос», украинской народной сказки «Колосок», заучивание пословиц о хлебе, беседа « Земля – кормилица», рассматривание иллюстраций с изображением сельхоз техники, заучивание стихов, песен: «Золотое зёрнышко» Ю. Чичкова, «Нива моя русская» Е. Антипиной.
Ребята, я вам предлагаю разгадать загадку и вы узнаете о чём мы сегодня будем говорить.
Отгадать легко и быстро:
Мягкий, пышный и душистый,
Он и чёрный, он и белый,
А бывает подгорелый.
Без него плохой обед,
Вкусней его на свете нет.
(дети разгадывают загадку – хлеб)
Да, сегодня мы с вами будем говорить о хлебе. А какие слова в загадке помогли вам догадаться, что это хлеб?
(мягкий, пышный, душистый, чёрный, белый, подгорелый)
Хлеб- один из самых удивительных продуктов человеческого труда. Без хлеба не обходится ни одно застолье. Он всегда и везде пользуется почётом и уважением. Гостя на Руси всегда встречали хлебом и солью. О хлебе даже пословицы сложили. А вы знаете пословицы о хлебе?
(дети называют пословицы о хлебе)
Плох обед, коли хлеба нет.
Хлеб – всему голова.
Хлебушек ржаной – отец родной.
Хлеб наше богатство.
Каравай хлеба, не падает с неба.
А ещё на Руси говорили: Будет хлеб – будет и песня.
(Дети поют песню «Золотое зёрнышко» Ю Чичкова.)
Но не сразу стали зёрна хлебом тем, что на столе. Люди долго и упорно потрудились на земле.
(Ребёнок читает стихотворение)
Он не падает к нам с неба
Появляется, не вдруг
Чтобы вырос колос хлеба
Нужен труд десятков рук.
Тысячи людей трудятся, чтобы вырастить и собрать урожай. А теперь послушаем, как приходит к нам на стол хлеб.
(дети читают стихи)
За лесами, за лугами
Раздаётся в поле гром,
Это тракторы плугами
Пашут лёгкий чернозём.
А для чего пашут землю?
(чтобы она была мягкой, рыхлой)
А что происходит потом?
На широкие долины
Вышли новые машины:
Глянь в раскрытое окно-
Сеют сеялки зерно.
Давайте вспомним, как раньше сеяли зёрна пшеницы?
(их сеяли руками).
Когда сеяли, что приговаривали?
Нива золотая, добрая медовая.
Принеси нам хлеба
Стебелёк до неба.
Посеяли зёрна пшеницы. Много в это зёрнышко вложено труда, знает только солнышко, ветер, да вода. Вот и растёт, колосится на поле пшеница.
(девочки танцуют танец с колосками).
Вот и налились колоски, созрели. Новые заботы у хлеборобов. Что дальше надо делать?
(Зерно надо убрать, смолотить)
Посеяли хлеб хлеборобы весною,
Созрел он и встал золотистой стеною.
И слышит страна:
За уборку пора!
Для хлеба комбайны нужны, трактора.
Мальчики исполняют упражнение «Хлеборобы молотят зерно».
С утра до ночи работают хлеборобы. От комбайнов тянутся вереницы грузовиков. Везут зерно на элеватор. Там зерно хранится. А кто мне скажет, что дальше происходит с зерном?
(Его на мельнице мелют в муку, из муки на хлебозаводе пекут хлеб).
Вот теперь хочу узнать из муки что можно выпекать?
(булочки, пироги,хлеб,бублики, печенье. . . .)
Мы сейчас с вами пойдём в булочную.
(дети идут к столу на котором лежат хлебобулочные изделия)
Вы любите кушать хлебобулочные изделия? Сейчас мы проверим сумеете ли вы узнать их по вкусу?
Проводится игра « Узнай на вкус».
(дети с закрытыми глазами узнают на вкус хлебобулочные изделия)
А вы хотели бы стать хлебопёками? Я предлагаю вам сделать бублички, печенье, батоны, хлебный каравай.
(дети подходят к столам, где приготовлено тесто и формы для печенья и вместе с воспитателем лепят из солёного теста)
Вот видите, ребята, как много труда надо затратить, чтобы получить хлеб и хлебобулочные изделия. Спасибо за это хлеборобам.
Почёт и честь вам хлеборобы
За ваш прекрасный урожай,
За то, что Родине вы дали
Душистый хлеба керавай.
(дети поют песню «Нива моя русская». Е. Антипиной.)
Дети, так что же вкуснее всего на свете? Как надо обращаться с хлебом? А если не доели кусочек хлеба?
(надо отдать животным, птицам. Нельзя бросать хлеб на землю).
С огурцами ли с картошкой
Надо хлеб съедать до крошки,
Потому что много сил
Тратит тот кто хлеб растил.
Людям – хлеб,
Детям – мир,
Пусть начнётся дружный пир.
Крикнуть всем сейчас пора
Хлебу – дружное «Ура»!
(Дети угощаются хлебобулочными изделиям
Наташе
Засни, моя деточка милая!
В лес дремучий по камушкам мальчика-с-пальчика,
Накрепко за руки взявшись и птичек пугая,
Уйдем мы отсюда, уйдем навсегда.
Приветливо нас повстречают красные маки,
Не станет царапать дикая роза в колючках,
Злую судьбу не прокаркнет птица-вещунья,
И мимо на ступе промчится косматая ведьма,
Мимо мышиные крылья просвищут Змея с огненной пастью,
Мимо за медом-малиной Мишка пройдет косолапый…
Они не такие…
Не тронут.
Засни, моя деточка милая!
Убегут далеко-далеко твои быстрые глазки…
Не мороз - это солнышко едет по зорям шелковым,
Скрипят его золотые, большие колеса.
Смотри-ка, сколько играет камней самоцветных!
Растворяет нам дверку избушка на лапках куриных.
На пятках собачьих.
Резное оконце в красном пожаре…
Раскрылись желанные губки.
Светлое личико ангела краше.
Веют и греют тихие сказки…
Полночь крадется.
Темная темь залегла по путям и дорогам.
Где-то в трубе и за печкой
Ветер ворчливо мурлычет.
Ветер… ты меня не покинешь?
Деточка… милая…
Мне сказали, там кто-то пришел, в сенях стоит. Вышел я из комнаты, а там, гляжу, - монашек стоит.
Здравствуй! - говорит и смотрит на меня пристально, словно проверяет что-то.
Маленький монашек, беленький.
Здравствуй, что тебе надо?
Так, по домикам хожу, - подает мне веточку.
Что это, монашек, никак листочки!
Листочки, - и улыбается.
А я уж от радости не знаю, что и делать. Комната, рамы и вдруг эта ветка с зелеными, совсем-совсем крохотными масляными листочками.
Хочешь, монашек, баранок турецких, у нас тут на углу пекут?
Чего же тебе, молочка хочешь?
Ну, яблочков?
Медку бы съел немножко.
Медку… Господи, монашек!.. Я тебя где-то видел…
Монашек улыбается.
Крепко держу зеленую ветку. Листочки выглядывают.
Моя ветка, мои и листочки!
Динь-динь-динь…
Кто там?
За цветом.
За каким?
За незабудкой.
Вышла Незабудка, заискрились синие глазки. Принял Ангел синюю крошку, прижал к теплому белому крылышку и полетел.
Стук-стук-стук…
Кто там?
За цветом?
За каким?
За ромашкой!
Вышла Ромашка, протянула белые ручки. Пощекотал Бес вертушке желтенькое пузочко, подхватил себе на мохнатые лапки и убежал.
Динь-динь-динь…
Кто там?
За цветом.
За каким?
За фиалкой.
Вышла Фиалка, кивнула голубенькой головкой. Приголубил Ангел черноглазку и полетел.
Стук-стук-стук…
Кто там?
За цветом.
За каким?
За гвоздикой.
Вышла Гвоздика, зарумянились белые щечки. Бес ее в охапку и убежал.
Опять звонил колокольчик, - прилетал Ангел, спрашивал цвет, брал цветочек. Опять колотила колотушка, - прибегал Бес, спрашивал цвет, забирал цветочек.
Так все цветы и разобрали.
Сели Ангел и Бес на пригорке в солнышко. Бес со своими цветами налево, Ангел со своими цветами направо.
Уговор не смеяться, кто засмеется, тот пойдет к Бесу.
Ангел смотрит сурьезно.
В чем ты грешна, Незабудка? - начинает исповедывать плутовку.
Незабудка потупила глазки, губки кусает - вот рассмеется.
Налево у Беса такое творится, будь ты кисель киселем, и то засмеешься. Поджигал Бес цветочки: сам мордочку строит, - цветочки мордочку строят, сам делает моську, - цветочки делают моську, сам рожицы корчит, - цветочки рожицы корчат, мяукают, кукуют, юлой юлят и так-то и этак-то - вот как!
Незабудка разинула ротик и прыснула.
Иди, иди к Бесу! - закричали цветочки.
Пошла Незабудка налево.
Тихо у Ангела. Гладят тихонько цветочки белые крылышки, дуют тихонько на перышки.
А налево гуготня, - Бес тешится. Ангел смотрит сурьезно, исповедует:
В чем ты грешна, Фиалка?
Насупила бровки Фиалка, крепилась-крепилась, не вытерпела и улыбнулась
Иди, иди к Бесу! - кричали цветочки.
Пошла Фиалка налево.
Так все цветочки, какие были у Ангела, не могли удержаться и расхохотались.
И стало у Беса многое множество и белых и синих - целый лужок.
Высоко стояло на небе солнышко, играло по лужку зайчиком.
Тут прибежало откуда-то семь бесенят и еще семь бесенят и еще семь, и такую возню подняли, такого рогача-стрекоча задавать пустились, кувыркались, скакали, пищали, бодались, плясали, да так, что и сказать невозможно.
Цветочки туда же, за ними - и! как весело, - только платьица развеваются синенькие, беленькие.
Кружились-кружились. Оголтели совсем бесенята, полезли мять цветочки да тискать, а где под шумок и щипнут, ой-ой как!
Измятые цветочки уж едва качаются. Попить запросили.
Ангел поднялся с горки, поманил белым крылышком темную тучку. Приплыла темная тучка, улыбнулась. Пошел дождик.
Цветочки и попили досыта.
А бесенята тем временем в кусты попрятались. Бесенята дождика не любят, потому что они и не пьют.
Ангел увидел, что цветочкам довольно водицы, махнул белым крылышком, сказал тучке:
Будет, тучка, плыви себе.
Поплыла тучка. Показалось солнышко.
Ангелята явились, устроили радугу.
А цветочки схватились за ручки да бегом горелками с горки
Гори-гори ясно,
Чтобы не погасло…
Очухались бесенята, вылезли из-под кустика да сломя голову за цветочками, а уж не догнать, - далеко. Покрутились-повертелись, показали ангелятам шишики, да и рассыпались по полю.
Тихо летели над полем птицы, возвращались из теплой сторонки.
Бесенята ковырялись в земле, курлыкали - птичек считали, а с ними и Бес-зажига рогатый.
Чуть только лес оденется листочками и теплое небо завьется белесыми хохолками, сбросит Кострома свою ко-лючку-ежевую шубку, протрет глазыньки да из овина на все четыре стороны, куда взглянется, и пойдет себе.
Идет она по талым болотцам, по вспаханным полям да где-нибудь на зеленой лужайке и заляжет; лежит-валяется, брюшко себе лапкой почесывает, - брюшко у Костромы мяконькое, переливается.
Любит Кострома попраздновать, блинков поесть да кисельку клюквенного со сливочками да с пеночками. А так она никого не ест, только представляется: поймает своим желтеньким усиком мушку какую, либо букашку, пососет язычком медовые крылышки, а потом и выпустит, - пускай их!
