Волков: происхождение фамилии и известные дворянские роды. Происхождение фамилии волков, ее история и знаменитые представители

Каждый из нас хотя бы раз в жизни интересовался происхождением или значением своей фамилии. Волков любопытна и увлекательна. Не только имя наделяет человека особыми чертами, но и фамилия. Это одна из причин, почему необходимо знать происхождение и значение своей фамилии. Также считают, что в начале и конце ХХ века на 22 месте среди самых популярных была фамилия Волкова. Происхождение и значение ее мы рассмотрим ниже.

Версия №1

Существует несколько теорий относительно происхождения этой фамилии. Многих интересует род Волков. Происхождение фамилии рассмотрим в двух версиях. Итак, она состоит в подгруппе, образованной от названий животных. Во многих странах есть мужские имена, несущие в своем значении слово «волк». Например, в Германии есть имя Вольф, в Сербии - Вук. Думаете, случайность? Это не так и связано с тем, что хищник знаком человеку с древних времен. Наши предки наделили волка такими качествами, как ярость, ненасытность, алчность и жестокость. Также наши предки считали, что волк - посредник между мирами живых и мертвых, магов и обычных людей.

Существует такая легенда. Волка слепил из глины черт или из дерева вытесал, однако не сумел оживить его. Когда же Бог наделил жизнью это существо, то волк кинулся на чертенка и схватил его за копыто. Славяне особо веровали в магические возможности этого животного, поэтому в качестве защиты от разных заболеваний носили с собой хвост волка. Также в качестве оберега выступало и имя самого хищника. Некоторые документальные источники подтверждают, что во времена Древней Руси Волком могли называть недружелюбного и одинокого человека. Фамилия Волков впервые встретилась исследователям в документах XVI века. Анализ фамилии Волков дал почву для существования еще одной версии.

Версия №2

Немецкий лексикограф Макс Фасмер в своем «Этимологическом словаре русского языка» пишет, что название животного - волк - произошло от глагола «волочить», и уточняет, что этот хищник «уволакивает» свою добычу или жертву. Но данная версия для ономастики (раздела языка, изучающего происхождение имен и названий) звучит неубедительно, потому что свою жертву «уволакивает» не только этот хищник, но и многие другие. Также в словаре Макса Фасмера не уточнена конкретная этимология глагола «волочить». Получается, что немецкий «вольф» произошел от славянского «волка».

Происхождение названия хищника восстановлено на основе древнего и малоизвестного нахского языка. «Волк» состоит из двух звукоподражательных слов «во» - вой, и «лакх» - вверх. Сложив нахские слова, мы получаем «волакх», что дословно переводится как "воющий вверх". В данном языке от образа воющего на Луну волка образовалось еще одно значение глагола «лакх» - петь.

Существует еще несколько малодостоверных версий происхождения фамилии Волков. Но рассматривать их уже не имеет смысла.

Род Волков: происхождение фамилии

В Российской империи было зафиксировано около семидесяти дворянских родов с такой фамилией. Среди них существует и несколько древних. Самые первые Волковы считают, что их род основал знатный литовец Волк Григорий, приехавший в Россию в начале XVI века. В последующие века Волковы были зафиксированы в чинах воевод, стольников, послов и дьяков. Внуки-правнуки Григория Волка были награждены в 1618 году землями (в то время они назывались вотчинами) в Ярославском уезде. По данным гербовника первого тома известно, что эта ветвь Волковых - одна их самых старейших. Она происходила от Волкова Василия Ивановича, который был записан в шестой части родословных книг Костромской, Новгородской, Вологодской и других губерний.

Правнук Григория Волка - Иван Федорович Волков - среди своих современников слыл героической личностью, удостоился звания генерал-майора, особо проявил себя во время штурма Измайловской крепости, за что был награжден вотчинами в Мосальском и Мещовском уездах. Данный род зафиксирован в седьмой части родословных книг Симбирска, Москвы, Новгорода, Херсонеса и Тамбова.

Волковы - дворянский род, который принадлежит к новому и выслуженному дворянству, они внесены во вторую и третью часть родословных книг двадцати двух губерний! Позволением его Императорского Высочества было утверждено, что основатель русского театра (происхождение фамилии имеет общий источник) тоже удостоен звания потомственного дворянина.

Подведем итоги

Происхождение фамилии Волков имеет несколько версий. Также установлено, что во времена Российской империи было зафиксировано 72 дворянских рода. Древнейший из них был основан литовцем Григорием Волком в начале XVI века. Говорят, что суров был Волков. Происхождение фамилии, конечно, связано с хищным животным.

Династия Волковых

Начну с корней. Итак, папина линия .

Моя прабабка Новосельская Антонина Николаевна (из орловской губернии), была, ни больше, ни меньше, графиней. Мой прадед Агуров Николай Николаевич родился в Баку. Позже, уже в Тифлисе, он был помощником губернатора по финансовой части. У них было трое детей: Николай Николаевич – мой дедушка, Евгений Николаевич и Валентина Николаевна.

После революции они стали актёрами. Евгений Николаевич и Николай Николаевич работали в одном театре в Баку и решили, что один из них должен взять псевдоним.

Кинули жребий. Выпало, что Николай Николаевич (мой дед), не мудрствуя лукаво, взял фамилию самого известного русского актёра Фёдора Волкова. Так мы и стали Волковыми!

Моя бабушка Антонина Николаевна Гимбуржевская была актрисой оперетты в Одессе, где они с дедушкой и познакомились, а потом и поженились. В 1934г. в Одессе родился мой папа.

А в 1943г. в эвакуации родилась моя тётя Валентина Николаевна.

После войны их семья вернулась в Одессу, где дедушка работал в Русском театре им. Иванова.

В театре он был ведущим актёром, обожаемым одесской публикой. Дедушка очень много снимался, но для всех он стал известным по роли Старика Хоттабыча.

Бабушка после войны уже не работала в театре, а занималась семьёй. Папа закончил в Одессе художественное училище, но потом, неожиданно для всех, поехал в Москву и поступил в Щукинское училище. После окончания училища он был принят А.А. Гончаровым в Московский театр на Малой Бронной. Вскоре, сыграв Торчикова в спектакле «Физики и лирики» (режиссёр А.Гончаров) получил своё первое признание. Когда в театр пришёл А.В. Эфрос папа стал играть во всех его спектаклях и считал это время самым счастливым в своей творческой судьбе. Одни только роли чего стоят: Вершинин, Дон Жуан, Подколесин, Отелло и др.

После ухода Эфроса на Таганку, папа перешёл в театр Маяковского и работал там до конца жизни.

Так, с этим мы более ли менее разобрались, теперь мамина линия .

Мои бабушка с дедушкой повстречались в Ленинграде. Мой дед Сафронов Виктор Евгеньевич был кадровым военным.

Бабушка Мария Гавриловна окончила техникум пищевой промышленности и играла в театральной студии.

Её приглашали в театральный институт, но она предпочла голубоглазого лейтенанта актёрской карьере и уехала на Дальний Восток, где он тогда служил. Там родился мой дядя Сафронов Евгений Викторович. Вскоре началась война, которая застала семью дедушки в Новосибирске, откуда он ушёл на фронт. Дед участвовал в боях под Москвой, на Карельском фронте, а закончил войну в мае 1945г. под Прагой. Там были страшные бои уже после подписания капитуляции. Он закончил войну подполковником и получил несметное кол-во наград. В 1948г. родилась моя мама Вера Викторовна.

В 1956г. дедушка (Виктор Евгеньевич) демобилизовался из армии, и семья вернулась в Ленинград.

Моя мама закончила Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК), театроведческий факультет.

В 1973г., когда Малая Бронная была на гастролях в Питере, мои родители познакомились, а в 1975г. поженились.

Мама начала работать в Москве в областном управлении культуры.

После рождения моего брата Коли в 1976г. она полностью стала заниматься папой и нами.

В 1982г. появился Митя, а в 1985г., наконец-то, родилась и я!

В 1990г. неожиданно для всех и себя самой, мама стала учительницей. Её пригласили в школу преподавать мировую художественную культуру (МХК). Эта профессия стала её призванием, может быть, потому, что она попала в замечательную школу «Сотрудничества», где она работает до сих пор и в которой все мы трое учились. Хотя мама живёт большую часть жизни в Москве, она всё равно скучает по Питеру и для нас он тоже стал родным городом.

Итак, мои братья!!! По старшинству:

– сын Ольги Владимировны Волковой и моего папы.

Родился в 1974г. в Петербурге, а с 1992г. живёт с нами. Ваня закончил ГИТИС, курс А.В. Бородина.
Актёр, музыкант, композитор. В данный момент работает в театре «АРТО». У него уже двое детей: старшая Арина (от первого брака с Чулпан Хаматовой) и младший Егор (от второго брака с Олесей Волковой).

Николай Волков (Николай Николаевич в 5-ом поколении) –

родился в 1976г. закончил режиссёрский факультет ВГИКа, мастерская И.Ф. Масленникова.
Режиссёр, сценарист, монтажёр, музыкант.

Родился в 1982г. закончил ТИ им Б.В. Щукина под руководством Е.В. Князева.
Актёр, композитор, музыкант, степист и прочее, прочее, прочее…
В настоящее время работает в театрах «Ленком» и «АРТО».

Но кроме родных у меня ещё есть двоюродные брат и сестра Оксана и Витя Сафроновы.

У Оксаны есть двое детей Алиса и Макарик.

А Витя ещё детьми не обзавёлся. И ещё есть у меня двоюродный брат Женя Волков, с которым мы вместе выросли и который для нас всех как родной.

Евгений Волков –

Родился в 1978г. Он единственный в семье умный человек (умеет считать!!!)
Программист, продюсер, фотограф и прочее…

Женя женат на чудесной Ане Качуровской.

У них двое детишек: старший Фёдор, мой крестник и младшая Маня.

Ну вот, кажется, в «двух словах», я всё рассказала. Моё семейство (волчья стая) занимает в моей жизни очень большое место, поэтому я посчитала нужным вам о них рассказать. Прошу любить и жаловать.

Возникновение своей фамилии всегда интересовало людей. Увлекательна и любопытна история происхождения фамилии Волков. Подобный тип фамилий еще называют "звериным". Ознакомьтесь с несколькими версиями ее возникновения, с тем, что значит фамилия Волков, кто из известных людей ее носил. Ведь человек обретает особые черты благодаря не только имени, но и фамилии. В XX столетии в 20-ку популярнейших в России входила фамилия Волков. История ее возникновения заслуживает вашего внимания.

Происхождение от мужского личного имени Волк

Еще с древних дохристианских времен тянется ниточка к разгадке таинства этой фамилии. Чтобы уберечь новорожденных детишек от сглаза, несчастных случаев, им придумывали различные прозвища или мирские имена. Одним из них было имя Волк. Названия животных или растений как имена соответствовали языческим взглядам на мир. Человек Древней Руси представлял себя частью природы и жил по ее законам. Считалось, что природа лучше воспримет такого младенца и к нему перейдут все полезные качества. А животное волк почиталось у многих славянских народов.

Нужно отметить, что подобные имена со значением "волк" встречались у других народов. У немцев известно имя Вольф, у сербов - Вук, у балканцев - Гюрд, в тюркском языке встречалось имя Бюрю. Ласкательным произношением этого самобытного имени было Волчко.

Мирскому имени Волк приписывались дерзкая сила, смелость, хитрость. Кому же могли дать такое имя? Есть мнение, что им наделяли недружелюбного, нелюдимого человека, который не доверяет окружающим. Так, в некоторых словарях с 1483 года насчитывалось 48 человек с этим именем.

Топонимичное происхождение

Как еще можно объяснить происхождение фамилии Волков? Особенностью некоторых сел и деревень длительное время было давать своим жителям одну фамилию. Те жители, которые проживали в селении Волков, носили одноименную фамилию. В некоторых источниках такие села зафиксированы в отдельных областях Украины. До сих пор в Беларуси есть местечко Волковыск. Недалеко от него протекает река Волковыя. В некоторых русских селениях волками называли людей, которые воровали домашний скот, особенно овец.

Этимологический словарь русского языка М. Фасмера толкует слово "волк" как произошедшее от "волочить" (хищник уволакивает свою добычу). Существует еще одно (нахское) толкование этимологии слова "волк" - звукоподражательное "во" (вой) и "лакх" (вверх). Если соединить эти два слова, то получится "волакх" - воющий вверх.

Что связано с волком в легендах и поверьях?

Животному волку славяне придавали функцию связующего звена между реальным и загробным миром. Он связывал людей с нечистой силой. Происхождение фамилии Волков связано с тем, что это животное наделяли силой, дерзкой отвагой, выносливостью. Некоторые ассоциировали волка с яростью, ненасытностью, алчностью и жестокостью. Существовала легенда, что волка слепил из глины или выстругал из дерева черт. Только оживить его он не смог, пришлось обратиться к Богу. Оживший волк напал на черта и укусил его за ногу. С тех пор этот хищник был наделен магической силой.

Долгое время предки считали, что волк нападает на домашний скот по воле Божьей. Украденная волком скотина предвещала хозяину удачу и воспринималась как жертва. В качестве амулетов и лечебных средств славяне хранили глаза, сердце, зубы, когти, шкуру волка. Его зуб давали грызть детям, у которых прорезались зубы. Само упоминание о волке уже было оберегом. Предки верили, что если волк перебежал дорогу, пробежал мимо деревни, встретился в пути, значит, будет удача, благополучие и счастье.

Родственные фамилии

Происхождение фамилии Волков довольно увлекательное и свидетельствует о том, что у нее существуют родственные фамилии. Некоторым торговцам волчьими шкурами давали фамилии Волкобоев, Волкогонов, Волкоморов, Волкохищный. Отвага, хитрость и сила, связанные с волком, послужили возникновением фамилий: Волковысский, Волкопялов, Волчихин, Волчков. Существуют и более короткие варианты таких фамилий - Волчок, Волчек. В некоторых местах, где водилось много волков, были фамилии Волчанинов, Волоченинов, Волочанинов.

Дворянские роды Волковых

Среди русских дворянских родов встречалось много Волковых. Знатный литовец Григорий Волк стал зачинателем 72 таких дворянских семей. Он прибыл в Россию в XVI веке. С тех пор Волковы появились среди воевод, стольников, дьяков, послов, стряпчих.

Еще один род Волковых от Правотарха Кудеяровича, который жил в Суздальском уезде. В XVII столетии в Саранске проживал стольник и воевода Иван Григорьевич Волков. Его семейство было занесено в родословную книгу Саранской губернии. В Московской губернии числился родоначальник рода Аввакум Волков.

Особо распространена фамилия Волк была в литовско-русских селениях. Древним шляхетским родом Волков герба Трубы гордились Минская, Виленская, Могилевская и Ковенская губернии. В родословные книги 22 губерний внесены дворянские роды Волковых.

Известные обладатели фамилии

Многие известные деятели культуры, искусства и политики носили замечательную фамилию Волков. Национальность этих людей в основном русские. Из многочисленных представителей фамилии стоит назвать актера и театрального деятеля Федора Григорьевича Волкова (1729-1763). Именно им в Ярославле была организована любительская труппа, которая впоследствии превратилась в первый постоянный русский публичный театр.

Многие наслышаны о русском химике-органике Алексее Алексеевиче Волкове (1863-1903). В семье Николая I служил камердинером и был мемуаристом Борис Иванович Волков. Советским космонавтом, дважды героем Советского Союза стал Владислав Николаевич Волков.

Среди семидесяти двух дворянских родов Волковых , утверждённых по личным заслугам, есть несколько старинных родов. Древнейшие из них производят себя от «знатного» литовца Григория Волка , прибывшего в Россию в начале XVI века . В XVI и XVII веках многие Волковы служили воеводами , стольниками , стряпчими , послами, дьяками .

• Потомки Григория Волка - Григорий и Василий Михайловичи Волковы за московское осадное сидение в 1618 года пожалованы вотчинами в Ярославском уезде . Эта старейшая ветвь Волковых, потомков Григория Волка, происходящая от Василия Ивановича Волкова , записана в VI части родословных книг Вологодской , Костромской , Новгородской , Московской , Санкт-Петербургской и Ярославской губерний (Гербовник , I, 70).
• Абрам (Аврам) Васильевич Волков , ярославский помещик, участвовавший в 1634 году при осаде Смоленска . Его сын Алексей и внук Андрей убиты под Лесным (1707 или 1708). Из внуков последнего Алексей Андреевич , умерший в 1796 году, был генерал-губернатором тобольским и пермским (). Аполлон Андреевич ( -) - сенатор . Сергей Аполлонович , умерший в 1854 году , попечитель Московского университета . К этой же ветви принадлежит Юрий Александрович Волков , писатель. Этот род внесён в VI часть родословной книги Вологодской , Костромской , Московской , Полтавской и Ярославской губерний .
• Потомки Григория Волка, происходящие от Андрея Фёдоровича Волкова , испомещённого в 1680 год , которому за службу в войну с Турцией пожалованы вотчины в Мосальском и Мещовском уездах (). Правнук его, Волков, Иван Фёдорович , генерал-майор , отличился при штурме Измаила. Род этот внесён в VI часть родословной книги Симбирской, Московской, Новгородской, Херсонской и Тамбовской губерний (Гербовник, VII, 136).
• Ещё одни потомки Григория Волка ведут начало от Семёна Афанасьевича , владевшего с 1628 года поместьями в Рузском уезде , испомещённого в 1626 году . Записаны в VI части родословных книг Санкт-Петербургской и Московской губернии (Гербовник, VII, 64).
• Правотарха Кудеяровича , владевшего поместьем в Суздальском уезде ( -), и его внуков Петра, Андрея и Ивана Сергеевичей, записан в VI часть родословных книг Владимирской и Костромской губерний.
• Род Волковых, происходящий от Ивана Григорьевича Волкова , стольника и воеводы в Саранске ( или ) и его потомство внесёно в I часть родословной книги Саратовской губернии .
• Родоначальник рода Аввакум Волков , помещик Шацкого уезда (). Его потомство внесёно в VI часть родословной книги Московской губернии.

В литовско-русских губерниях фамилия Волки, представителем данного рода являлся основатель старинного рода Волковых Григорий Павлович Волк , была распространена. Имеется древний шляхетский род Волки герба Трубы в Минской, Виленской, Могилевской и Ковенской губерниях. Одним из общих предков рода Волки был староста Пенский под Ольшаной Миколай Волк. Этот Волк герба Трубы («Господа славные и храбрые Волки») оставил двух сыновей Федора и Николая. Поморский воевода Николай Волк с Ланевичей стал прародителем рода Волков-Ланевских, приписанного гербу Корчак. Федор Волк дед, отъехавшего к "царю Василию V" , Григория Павловича Волка. За этот отъезд, оставшиеся в ВКЛ родичи Григория Волка, были подвергнуты «инфамии » и лишь правнук Григория Волка - боярин Левон Григорьевич Волк , за верную службу, получил в 1553 г. право на вотчины в Речицком повете от Анны Боны (Боны Сфорца д,Арагона - великой княгини Литовской) , подтверждённое в 1562 году Грамотой короля Сигизмунда Августа , потомки Леона Григорьевича стали прозываться Волк-Леоновичи . По семейным преданием родоначальником древнего литовского шляхетского рода Волков был потомок Всеслава Чародея полоцкий княжич Вит , которого звали Волком.

Дворянские роды Волковых, принадлежащие к новому, выслуженному дворянству внесены во II и III части родословной книги 22 губерний. Высочайшим позволением было утверждено в потомственном дворянстве и потомство брата известного основателя русского театра, Фёдора Григорьевича Волкова .

Герб рода Волковых (потомства Григория Волка)

Герб Фёдора Григорьевича Волкова

Герб рода Волковых (потомства Семёна Афанасьевича Волкова)

Герб рода Волковых (потомства Андрея Фёдоровича Волкова)

Описание гербов

Герб рода Волковых

Герб лейб-кампанца Лариона Спиридоновича Волкова

Щит разделён перпендикулярно на две части, из них в правой в чёрном поле между тремя серебряными пятиугольными звёздами изображено золотое стропило, с означенными на нём тремя горящими гранатами натуральнаго цвета. В левой части в золотом поле чёрный волк, смотрящий назад с выставленным языком. Щит увенчан обыкновенным дворянскпм шлемом, на котором наложена лейб-кампании гренадерская шапка со страусовыми перьями, красного и белого цвета, а по сторонам этой шапки видны два чёрных орлиных крыла, и на них по три серебряные звезды. Намёт на щите чёрный, подложенный с правой стороны золотом, а с левой серебром.

Ларион Спиридонов сын Волков, находясь в Лейб-Компании, по Имянному блаженныя и вечой славы достойныя памяти Государыни Императрицы Елисавет Петровны 1741-го года декабря 31-го дня Указу всемилостивейше пожалован с законными его от сего числа рождёнными и впредь рождаемыми детьми и потомством их в дворянское достоинство, и на оное 1748-го декабря в 12-й день Диплом, с коего копия хранится в Герольдии.

Герб Волкова внесён в Часть 3 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 120

Герб Фёдора Григорьевича Волкова

В щите, имеющем красное поле, посередине горизонтально изображены два серебряных вместе соединённых стропила и над ними серебряная роза. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянской на нём короной и тремя страусовыми перьями. Намёт на щит красный, подложенный серебром.

Герб Волкова внесён в Часть 5 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 139

Герб рода Волковых потомства Семёна Афанасьевича Волкова

Щит разделён на четыре части, из них в первой в красном поле крестообразно положены две серебряных шпаги, остроконечием вверх. Во второй в золотом поле чёрный волк, стоящий на задних лапах, обращённый вправо. В третьей в голубом поле изображен золотым рог и под ним в серебряном поле дерево натурального цвета. В четвёртой части в красном поле серебряная башня с тремя зубцами. Щит увичан дворянскими шлемом н короной, на поверхности которой видны два оленьих рога. Намёт на щите золотой, подложенный зелёным.

Герб рода Волковых внесён в Часть 7 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 64

Герб рода Волковых потомства Андрея Фёдоровича Волкова

В щите, разделённом надвое, в верхней половине в красном поле крестообразно положены две серебряные шпаги, остроконечием вверх. В нижней половине в голубом поле поставлены две серебряных башни. Щит увенчан дворянскими шлемом и короной со страусовыми перьями. Намёт на щите золотой, подложенный голубым. Щит держат два льва.

Герб рода Волковых внесён в Часть 7 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 136

Известные представители дворянских родов Волковых

• Волков, Александр Александрович (генерал-лейтенант) (1778-1833) - генерал-лейтенант, начальник 2-го округа Корпуса жандармов, кавалер ордена Святого Георгия IV класса (в чине генерал-майора, № 4192; 25 декабря 1828)
• Волков, Александр Андреевич (1736-1788) - герольдмейстер
• Волков, Александр Аполлонович - камергер двора, предводитель дворянства Ярославской губернии
• Волков Александр Павлович (1810-1886) - тайный советник, губернатор Полтавской губернии
• Волков, Алексей Андреевич (генерал) (1738-1796) - генерал-поручик, Пермский и Тобольский генерал-губернатор.
• Волков, Аполлон Андреевич (1739-1806) - генерал-поручик, затем действительный тайный советник, сенатор
• Волков, Аполлон Николаевич (1819-1896) - тайный советник, Пензенский, Вятский губернатор
• Волков, Дмитрий Васильевич (1718-1785) - генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга 1778-1780
• Волков, Иван Фёдорович (1745-1823) - генерал-майор, командир Воронежского Гусарскаго полка
• Волков, Михаил Михайлович (генерал-майор) (1776-1820) - генерал-майор, кавалер ордена Святого Георгия IV класса
• Волков, Николай Аполлонович (1795-1858) - действительный статский советник, московский уездный предводитель дворянства, кавалер ордена Святого Георгия IV класса (в чине штабс-капитана, № 2979; 17 октября 1814)
• Волков, Николай Павлович (1812-1867) - генерал-лейтенант, губернатор Олонецой губернии
• Волков, Пётр Николаевич (1817-1899) - генерал от кавалерии, генерал-адъютант, член Военного совета
• Волков, Платон Степанович - предводитель дворянства Вологодской губернии
• Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса:
  • Волков, Александр Григорьевич ; полковник; № 9086; 26 ноября 1853
  • Волков, Антон Петрович ; генерал-майор; № 4323; 19 декабря 1829
  • Волков, Григорий Гаврилович ; полковник; № 3451; 26 ноября 1819
  • Волков, Григорий Фёдорович ; премьер-майор; № 1034; 26 ноября 1793
  • Волков, Иван Григорьевич ; капитан 1-го ранга; № 6759; 3 декабря 1842
  • Волков, Иван Фёдорович ; подполковник; № 496; 26 ноября 1787
  • Волков, Карл Фёдорович ; полковник; № 9098; 26 ноября 1853
  • Волков, Михаил Кириллович ; капитан; № 9245; 26 ноября 1853
  • Волков, Николай Петрович ; подполковник; № 10060; 26 ноября 1857
  • Волков, Пётр Аполлонович ; полковник; № 8198; 26 ноября 1849
  • Волков, Пётр Гаврилович ; майор; № 3745; 26 ноября 1823
  • Волков, Пётр Лукич ; капитан; № 237 (197); 26 ноября 1774
  • Волков, Семён Алексеевич ; генерал-майор.
  • Волков, Сергей Иванович ; генерал-майор; № 9641; 26 ноября 1855
  • Волков, Тимофей Алексеевич ; подполковник; № 6496; 5 декабря 1841
• Василий Волков, «сын московского служилого дворянина» - персонаж романа «Пётр I» А. Н. Толстого , муж Александры Бровкиной

Напишите отзыв о статье "Волковы"

Примечания

Литература

• Виноградов. А. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
• Долгоруков П. В. Российская родословная книга . - СПб. : Тип. 3 Отд. Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1857. - Т. 4. - С. 347.
• Руммель В.В., . // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Волковы

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.

Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.

Так я скучаю в Москве!.. Так бы и полетела за границу… У царицы Прасковьи Федоровны живет француз - учит политесу, он и меня учит. Он рассказывает! (Коротко передохнула.) Каждую ночь вижу во сне, будто я в малиновой бостроге танцую минувет, танцую лучше всех, голова кружится, кавалеры расступаются, и ко мне подходит король Людовик и подает мне розу… Так стало скушно в Москве. Слава богу, хоть стрельцов убрали, а то я покойников еще боюсь до смерти…

Боярыня Волкова уехала. Роман Борисович, посидев за столом, велел заложить возок - ехать на службу, в приказ Большого дворца. Ныне всем сказано служить. Будто мало на Москве приказного люда. Дворян посадили скрипеть перьями. А сам весь в дегтю, в табачище, топором тюкает, с мужиками сивуху пьет…

Ох, нехорошо, ох, скушно, - кряхтел князь Роман Борисович, влезая в возок…

У Спасских ворот, в глубоком рву, где надо льдом торчали кое-где сгнившие сваи, Роман Борисович увидел десятка два саней, покрытых рогожами. Понуро стояли худые лошаденки. Мужик на откосе лениво выкалывал пешней примерзший труп стрельца. День был серый. Снег - серый. По Красной площади, по навозным ухабам, брели сермяжные люди, повесив головы. Часы на башне заскрипели, захрипели (а, бывало, били звонко). Скучно стало Роману Борисовичу.

Возок проехал по ветхому мосту в Спасские ворота. В Кремле, как на базаре, люди ходят в шапках. У изгрызанной лошадьми коновязи стоят простые сани… Стеснилось сердце у Романа Борисовича. Опустело место сие, пресветлых очей нет, что вон в том окошечке царском теплились, как лампады во славу Третьего Рима. Скучно!

Роман Борисович остановился у приказного крыльца. Дикого не было, чтобы вынуть князя из возка. Вылез сам. Пошел, отдуваясь, по наружной крытой лестнице. Ступеньки захожены снегом, наплевано. Сверху, едва не толкнув князя, сбежали какие-то человечишки в нагольных полушубках. Задний - пегобородый - нагло царапнул гулящим глазом… Роман Борисович, остановись на пол-лестнице, негодующе стукнул тростью:

Шапку! Шапку ломать надо!

Но крикнул на ветер. Такие-то порядки завелись в Кремле.

В приказе, в низких палатах, - угар от печей, вонь, неметеные полы. За длинными столами, локоть к локтю, писцы царапают перьями. Разогнув спину, один скребет нечесаную башку, другой скребет под мышками. За малыми столами - премудрые крючки-подьячие, - от каждого за версту тянет постным пирогом, - листают тетради, ползают пальцами по челобитным. В грязные окошечки - мутный свет. По повыту, мимо столов, похаживает дьяк-повытчик в очках на рябом носу.

Роман Борисович важно шел по палатам, из повыта в повыт. Дела в приказе Большого дворца было много, и дела путаные: ведали царскую казну, кладовые, золотую и серебряную посуду, собирали таможенные и казацкие деньги и стрелецкую подать, ямские деньги и оброк с дворцовых сел и городов. Разбирались в этом только приказный дьяк да старые повытчики. Новоназначенные бояре сиживали целый день в небольшой, жарко натопленной палате, страдали в тесном немецком платье, глядели сквозь мутные окошечки на опустевший царский дворец, где, бывало, на постельном крыльце, на боярской площадке, хаживали они в собольих шубах, помахивали шелковыми платочками, судили-рядили о высоких делах.

Много страшных дел прошумело на этой площади. Вон с того ветхого, ныне заколоченного крыльца, по преданию, ушел с опричниками из Кремля в Александровскую слободу царь Иван Грозный, чтобы ярость и лютость обратить на великие боярские роды. Рубил головы, на сковородах жег и на колья сажал. Отбирал вотчины. Но бог не попустил вконец боярского разорения. Поднялись великие роды.

Вон из того деревянного терема с медными петухами на луковичной крыше выкинулся проклятый Гришка Отрепьев - другой разоритель преславного боярства русского. Пустыня осталась от московской земли, пожарища, кости человечьи на дорогах, но бог не попустил, - поднялись великие роды.

Ныне опять налезла проза - по грехам нашим… «Э-хе-хе», - скучливо кряхтели бояре в жаркой палате у окошечек. Видно, не мытьем хотят взять - катаньем… Бороды все обрили, служить всем велели, сынов расписали по полкам, по чужим землям… «Э-хе-хе, не попустит боги на этот раз…»

Войдя в палату, Роман Борисович увидел, что опять сегодня поднесли чего-то сверху. Старый князь Мартын Лыков тряс бабьими щеками. Думный дворянин Иван Ендогуров и стольник. Лаврентий Свиньин, запинаясь, читали грамоту. Поднимая головы, только и могли молвить, что: «Ах, ах!»

Князь Роман, сядь послушай, - едва не плача, сказал князь Мартын. - Что же буде-та? Теперь каждый и облает и обесчестит… Одна была управа, и ту отнимают.

Ендогуров и Свиньин сызнова начали читать по окладам царский указ. В нем говорилось, что ему, царю и великому князю и пр., и пр., много докучают князья и бояре, и думные, и московские дворяне челобитными о бесчестье. Такого-то дня подана ему, царю и пр., челобитная от князя Мартына, княж Григорьева, сына Лыкова, в том, что его на постельном крыльце лаяли и бесчестили, и лаял-де и бесчестил его Преображенского полку поручик Олешка Бровкин… Проходя по крыльцу, кричал ему, князю Мартыну: «Что-де смотришь на меня зверообразно , я-де тебе ныне не холоп, ты прежде был князь, а ныне ты - небылица …»

Мальчишка он, мужицкий сын, страдник, - князь Мартын тряс щеками, - тогда-то сгоряча я запамятовал, он хуже мне кричал…

А что же он тебе тогда кричал, князь Мартын? - спросил Роман Борисович.

Ну, чего, чего… Кричал, многие слышали: «Мартынушка-мартышка, плешивый…»

Ай, ай, ай, обидно, - завертел головой Роман Борисович. - А что, - не сын ли это Ивана Артемича, Олешка?

А черт его знает, - чей он сын…

- «Царь и великий князь и пр., - читали далее Ендогуров и Свиньин, - чтобы ему не докучали в такое трудное для государства время, за докуку и себе в досаду повелел на челобитчике, князе Мартыне, выправить десять Рублев и те деньги раздать нищим и ныне челобитные о бесчестье воспретить».

Окончив чтение, покрутили носами. Князь Мартын опять всполохнулся:

Небылица! Потрогай меня, - какая же я небылица? Род наш - от князя Лычко! В тринадцатом веке вышел из Угорской земли Лычко-князь с тремя тысячами копейщиков. И от Лычки - Лыковы пошли и князья Брюхатые, и Таратухины, и Супоневы, и от младшего сына - Буйносовы…

Врешь! Истинную несешь небылицу, князь Мартын! - Роман Борисович всем телом повернулся на лавке, навесив брови, засверкал взором (эх, не босые бы щеки, кривоватый голый рот, - совсем бы страшен был князь Роман)… - Буйносовы от века сидели выше Лыковых. Мы род свой от стольных черниговских князей считаем поименно. А вы, Лыковы, при Иване Грозном сами в родословец себя вписали… Черт его, князя Лычко, видел, как он вышел из Угорской земли…

У князя Мартына глаза стали вращаться, запрыгали мешки под глазами, задрожало, будто плачем, лицо с большой верхней губой.

Буйносовы? Не в Тушине ли, в лагере, тушинский вор вам вотчины-то жаловал?

Оба князя поднялись с лавки, стали оглядывать друг друга от ног до головы. И быть бы лаю и шуму великому - не вступись Ендогуров и Свиньин. Усовестили, успокоили. Вытирая платками лбы и шеи, князья сели по разным лавкам.

Скуки ради думный дворянин Ендогуров рассказывал, о чем болтают бояре в государевой Думе, - руками разводят, бедные: царь со своими советчиками в Воронеже одно только и знает, - денег да денег. Подобрал советчиков, - наши да иноземные купцы, да людишки без роду-племени, да плотники, кузнецы, матросы, вьюноши такие - только что им ноздри не вырваны палачом. Царь их воровские советы слушает. В Воронеже и есть истинная Дума государева. Жалобы со всех городов от посадских и торговых людей так туда и сыплются: нашли своего владыку… И с этим сбродом хотят одолеть турецкого султана. В Москву писал один человек из посольства Прокопия Возницына, из Карловиц: турки-де над воронежским флотом смеются, дальше донского устья он не уйдет, весь сядет на мелях.

Господи, да сидеть нам смирно, зачем нам турков дражнить, - сказал смирный Лаврентий Свиньин. (Троих сыновей его взяли в полки, четвертого - в матросы. Старик скучал.)

Это - как смирно? - проговорил Роман Борисович, грозно раскрыв на него глаза. - Не должен бы ты, Лаврентий, по худости, наперед других встревать в разговор, - первое… (Ударил себя по ляжке.) Как, перед турками, перед татарами - смирно? А для чего мы князя Василия Голицына два раза в Крым посылали?

Князь Мартын, - глядя на печь:

Не у всех вотчины за Воронежем да за Рязанью.

Роман Борисович дернул на него ноздрей, но пренебрег.

В Амстердаме за польскую пшеницу по гульдену за пуд дают. А во Франции - и того дороже. В Польше паны золотом завалились. Поговори с Иваном с Артемичем Бровкиным, он расскажет, где денежки-то лежат… А я по винокурням прошлогодний хлеб Христа ради продал по три копейки с деньгой за пудик… Ведь досадно, мне - рядом: вот - Ворона-река, вот - Дон, и - морем пшеничка моя пошла… Великое дело: сподобил бы нас бог одолеть султана… А ты - смирно!.. Нам бы городишко один в море, Керчь, что ли, бы… И опять: мы, как Третий Рим, - должны мы порадеть о гробе господнем? Али мы совсем уже совесть потеряли?

Султана не одолеем, нет. Зря задираемся, - облегченно сказал князь Мартын. - А что хлеба у нас досыта - и слава тебе, господи. С голода не помрем. Только не гнаться дочерям шлепы навешивать да галант заводить дома…

Помолчав, глядя мимо раздвинутых колен на сучок в полу. Роман Борисович спросил:

Хорошо. Кто же это шлепы на дочерей навешивает?

Конечно, таких дураков, которые еще в Немецкой слободе кофей покупают по два и по три четвертака за фунт, таких никакой мужик не прокормит. - Князь Мартын, косясь на печь, трепетал дряблым подбородком, явно опять нарывался на лай…

Дверь сильно толкнули. В духоту с мороза вскочил круглолицый, с приподнятым носом, румяный офицер, в растрепанном парике и надвинутой на уши небольшой треугольной шляпе. Тяжелые сапоги - ботфорты - и зеленый кафтан с широкими красными обшлагами закиданы снегом. Скакал, видимо, во всю мочь по Москве.

Князь Мартын, увидав офицера, стал разевать - разинул рот: это его обидчик, Преображенский поручик Алексей Бровкин - из царских любимцев.

Бояре, бросайте дела… (Алеша, торопясь, держался за распахнутую дверь.) Франц Яковлевич помирает…

Тряхнул париком, нагло (как все они - безродные выкормки Петровы) сверкнул глазами и понесся - каблуками, шпорами - по гнилым полам приказной избы. Вслед ему косились плешивые повытчики: «Потише бы надо, бесстрашной, здесь не конюшня».

Неделю тому назад Франц Яковлевич Лефорт пировал у себя во дворце с посланниками - датским и бранденбургским. Завернула оттепель, капало с крыш. В зальце было жарко. Франц Яковлевич сидел спиной к пылающим в камине дровам и воодушевленно рассказывал о великих прожектах. Разгорячаясь все более, поднимал кубок из кокосового ореха и пил за братский союз царя Петра с королем датским и курфюрстом бранденбургским. Перед окнами двенадцать пушек на ярко-зеленых лафетах враз (когда мажордом у окна взмахивал платком) ударяли громовым салютом. Клубы белого порохового дыма застилали солнечное небо.

Лефорт откидывался на золоченом стульчике, широко раскрывал глаза, завитки парика прилипали к побледневшим щекам:

Мачтовые леса шумят у нас по великим рекам… Рыбою одной можем прокормить все христианские страны. Льном и коноплей засеем хоть тысячи верст. А дикое поле - южные степи, где в траве скрывается всадник! Выбьем оттуда татар, - скота у нас будет как звезд на небе. Железо нам нужно? - руда под ногами. На Урале - горы из железа. Чем нас удивят европейские страны? Мануфактуры у вас? Позовем англичан, голландцев. Своих заставим. Не оглянетесь - будут у нас всякие мануфактуры. Наукам и искусствам посадских людей обучим. Купца, промышленника вознесем, как и не чаяли.

Так говорил хмельной Лефорт захмелевшим посланникам. От вина и его речей пришли они в изумление. В зальце было душно. Лефорт велел мажордому раскрыть оба окна и с удовольствием втягивал ноздрями талый, холодный воздух. До вечерней зари он осушал чаши за великие прожекты. Вечером поехал к польскому послу и там танцевал и пил до утра.

На другой день Франц Яковлевич, против обыкновения, почувствовал себя утомленным. Надев заячий тулупчик и обвязав голову фуляром, приказал никого к себе не пускать. Он начал было письмо к Петру, но даже и этого не смог, - зазяб, кутаясь в тулупчик у камина. Привезли лекаря итальянца Поликоло. Он нюхал мочу и мокроты, цыкал языком, скреб нос. Адмиралу дали очистительного и пустили кровь. Ничто не помогло. Ночью от сильного жара Франц Яковлевич впал в беспамятство.

Пастор Штрумпф (вслед за служкой, звонящим в колокольчик), держа над головой дары, с трудом протискивался в большом зале. Лефортов дворец гудел голосами, - съезжалась вся Москва. Хлопали двери, дули сквозняки. Суетились потерянные слуги, иные уже пьяные. Жена Лефорта, Елизавета Францевна, встретила пастора у дверей в мужнину спальню, - увядшее лицо - в красных пятнах, унылый нос - исплакан. Малиновое платье кое-как зашнуровано, жиденькие прядки волос висели из-под парика. Адмиральша была до смерти напугана, видя столько подъезжающих знатных особ. По-русски она почти не говорила, всю жизнь провела в задних комнатах. Суя сложенные ладони в грудь пастору, шептала по-немецки:

Что я буду делать? Такое множество гостей… Господин пастор Штрумпф, посоветуйте мне - может быть, подать легкую закуску? Все слуги - как сумасшедшие, никто меня не слушает. Ключи от кладовых под подушкой у бедного Франца. (Слезы полились из бледно-желтых глаз адмиральши, она стала шарить за лифом, вытащила мокрый платок, уткнулась в него.) Господин пастор Штрумпф, я боюсь выходить в зало, я так всегда теряюсь… Что будет, что будет, пастор Штрумпф?

Пастор приличным случаю баском сказал адмиральше утешительные слова. Провел ладонью по сизообритому лицу, согнал с него земную суету и вошел в опочивальню.

Лефорт лежал на широкой измятой постели. Туловище его было приподнято на подушках. Щетина отросла на впавших щеках и на высоком черепе. Он дышал часто, со свистом, выпячивая желтые ключицы, будто все еще пытался влезть, как в хомут, в жизнь. Открытый рот запекся от жара. Жили одни глаза - черные, неподвижные.

Лекарь Поликоло отвел в сторону пастора Штрумпфа, прищурился значительно, собрал щеки морщинами.

Сухие жиды, - сказал он, - коими, как известно нашей науке, душа соединяется с телом, в сем случае у господина адмирала наполнены столь сильными мокротами, что душа с каждой минутой притекает к телу по все более узким канальцам, и надо ждать полного закрытия оных мокротами.

Пастор Штрумпф тихо сел у изголовья умирающего. Лефорт недавно очнулся от бреда и беспамятства и о чем-то заметно беспокоился. Услышав свое имя, он с усилием перевел было глаза на пастора и опять стал глядеть туда, где в камине дымило серое полено. Там, над каминными завитками, лежал Нептун - бог морей - с трезубцем, под локтем его из золоченой вазы лилась золотая вода, разбегаясь золотыми завитками. Посредине, в черной дыре, дымило полено.

Штрумпф, стараясь отвратить взор адмирала к распятию, говорил о надежде на вечное спасение, в коем не отказано никому из живущих… Лефорт что-то пробормотал невнятно. Штрумпф нагнулся к лиловым губам его. Лефорт - сквозь частое дыхание:

Много не говори…

Все же пастор исполнил свой долг: дал глухую исповедь и причастил умирающего. Когда он вышел, Лефорт приподнялся на локтях. Поняли, что он зовет мажордома. Прибежали, нашли плачущего старика в поварне. Распухший от слез, в шляпе со страусовыми перьями, с булавой, мажордом стал в ногах постели. Франц Яковлевич сказал ему:

Позови музыкантов… Друзей… Чаши…

На цыпочках вошли музыканты, - неодетые, кто в чем был. Внесли кубки с вином. Музыканты, окружив постель, приложили рога к губам и на шестидесяти рогах - серебряных, медных и деревянных - заиграли менуэт, роскошный танец.

Мертвенно-бледный Лефорт ушел плечами в подушки. Виски его запали, как у лошади. Неутолимо горели его глаза. Поднесли чашу, но он уже не мог поднять руки, - вино пролилось на грудь. Под музыку он снова забылся. Глаза перестали видеть.

Умер Лефорт. От радости в Москве не знали, что и делать. Конец теперь иноземной власти - Кукуй-слободе. Сдох проклятый советчик. Все знали, все видели: приворотным зельем опаивал он царя Петра, - да сказать-то ничего нельзя было. Отозвались ему стрелецкие слезы. Навек заглохнет антихристово гнездо - Лефортов дворец…

Рассказывали: помирая, Лефорт приказал музыкантам играть, шутам скакать, плясицам плясать, и сам - зеленый, трупный - сорвался с постели, дай заскакал… А во дворце на чердаке как завоет, засвищет нечистая сила!..

Семь дней бояре и всякие служилые люди ездили ко гробу адмирала. Затая радость и страх, входили в двухсветное зало. Посреди его на помосте стоял гроб, до половины покрытый черной шелковой мантией. Четыре офицера с обнаженными шпагами стояли у гроба, четыре - внизу, у помоста. Вдова в скорбном платье сидела внизу перед помостом на раскладном стуле.

Бояре всходили на помост, свернув нос и губы в сторону, - чтобы не опоганиться, - касались щекой синей руки чертова адмирала. Потом, подойдя к вдове, - поясной поклон: пальцами до полу, и - прочь со двора…

На восьмой день из Воронежа, заганивая перекладных, приехал Петр. Кожаный возок его, - шестерней - Пролетел через Москву прямо во двор Лефортова дворца. Разномастные лошади с трудом поводили мокрыми ребрами. Из-за полости высунулась рука, - шарила ремень - отстегнуть.

Из дворца как раз выходила Александра Ивановна Волкова, на крыльце никого, кроме нее, не случилось. Санька подумала, что приехал так кто-то худородный, глядя по лошадям. Рассердилась, что загородили дорогу ее карете.

Отъезжай с клячами, ну, чего стал на дороге, - сказала она царскому кучеру.

Высунутая рука, не найдя застежки, зло оторвала ремень полости, и из возка полез человек в бархатном ушастом картузе, в серосуконном бараньем тулупе, в валенках. Вылез, высокий: Санька, глядя на него, задрала голову… Кругловатое лицо - осунувшееся, глаза - припухшие, темные усики - торчком. Батюшки, - царь!..

Петр вытянул одну за другой затекшие ноги, брови сошлись. Узнал посаженную дочь, чуть улыбнулся морщинкой маленького рта. Сказал глухо:

Горе, горе… - И пошел во дворец, размахивая рукавами тулупа. Санька - за ним.

Вдова на стуле, увидев царя, обомлела. Сорвалась. Хотела пасть в ноги. Петр обнял ее, прижал, поверх ее головы, глядел на гроб. Подбежали слуги. Сняли с него тулуп. Петр косолапо, в валенках, пошел прощаться. Долго стоял, положив руку на край гроба. Нагнулся и целовал венчик, и лоб, и руки милого друга. Плечи стали шевелиться под зеленым кафтаном, затылок натянулся.

У Саньки, глядевшей на его спину, глаза раскисли от слез, - подпершись по-бабьи, тихо, тонко выла. Так жалела, так чего-то жалела… Он пошел с помоста, сопя, как маленький. Остановился перед Санькой. Она горько закивала ему.

Другого такого друга не будет, - сказал он. (Схватился за глаза, затряс темными, слежавшимися за дорогу, кудреватыми волосами.) - Радость - вместе и заботы - вместе. Думали одним умом… - Вдруг отнял руки, оглянулся, слезы высохли, стал похож на кота. В зало входили, торопливо крестясь, бояре - человек десять.

По месту - старшие первыми - они истово приближались к Петру Алексеевичу, становились на колено и, упираясь ладонями в пол, плотно били челом о дубовые кирпичи.

Петр ни одного на них не поднял, не обнял, не кивнул даже, - стоял чужой, надменный. Раздувались крылья короткого носа.

Рады, рады, вижу! - сказал непонятно и пошел из дворца опять в возок.

Этой осенью в Немецкой слободе, рядом с лютеранской киркой, выстроили кирпичный дом по голландскому образцу, в восемь окон на улицу. Строил приказ Большого дворца, торопливо - в два месяца. В дом переехала Анна Ивановна Монс с матерью и младшим братом Виллимом.

Сюда, не скрываясь, ездил царь и часто оставался ночевать. На Кукуе (да и в Москве) так этот дом и называли - царицын дворец… Анна Ивановна завела важный обычай: мажордома и слуг в ливреях, на конюшне - два шестерика дорогих польских коней, кареты на все случаи.

К Монсам, как прежде бывало, не завернешь на огонек аустерии - выпить кружку пива. «Хе-хе, - вспоминали немцы, - давно ли синеглазая Анхен в чистеньком передничке разносила по столам кружки, краснела, как шиповник, когда кто-нибудь из добряков, похлопав ее по девичьему задку, говорил: „Ну-ка, рыбка, схлебни пену, тебе цветочки, мне пиво…“

Теперь у Монсов бывали из кукуйских слобожан лишь почтенные люди торговых и мануфактурных дел, и то по приглашению, - в праздники, к обеду. Шутили, конечно, но пристойно. Всегда по правую руку Анхен сидел пастор Штрумпф. Он любил рассказывать что-нибудь забавное или поучительное из римской истории. Полнокровные гости задумчиво кивали кружками с пивом, приятно вздыхали о бренности. Анна Ивановна в особенности добивалась приличия в доме.

За эти годы она налилась, красотой: в походке - важность, во взгляде - покой, благонравие и печаль. Что там ни говори, как ни кланяйся низко вслед ее стеклянной карете, - царь приезжал к ней спать, только. Ну, а дальше что? Из Поместного приказа жалованы были Анне Ивановне деревеньки. На балы могла она убирать себя драгоценностями не хуже других, и на грудь вешала портрет Петра Алексеевича, величиной в малое блюдце, в алмазах. Нужды, отказа ни в чем не было. А дальше дело задерживалось.

Время шло. Петр все больше жил в Воронеже или скакал на перекладных от южного моря к северному. Анна Ивановна слала ему письмеца, и - при каждом случае - цитронов, апельсинов по полдюжине (доставленных из Риги), колбасы с кардамоном, настоечки на травах. Но разве письмецами да посылками долго удержишь любовника? Ну, как привяжется к нему баба какая-нибудь, въестся в сердце? Ночь без сна ворочалась на перине. Все непрочно, смутно, двоесмысленно. Враги, враги кругом - только и ждут, когда Монсиха споткнется.

Даже самый близкий друг - Лефорт, - едва Анна Ивановна околицами заводила разговор - долго ли Питеру жить в неряшестве, по-холостецки, - усмехался: неопределенно, - нежно щипал Анхен за щечку: «Обещанного три года ждут…» Ах, никто не понимал: даже не царского трона, не власти хотела бы Анна Ивановна, - власть беспокойна, ненадежна… Нет, только прочности, опрятности, приличия…

Оставалось одно средство - приворот, ворожба. По совету матери, Анна Ивановна однажды, вставши с постели от спящего крепко Петра, зашила ему в край камзола тряпочку маленькую со своей кровью… Он уехал в Воронеж, камзол оставил в Преображенском, с тех пор ни разу не надевал. Старая Монсиха приваживала в задние комнаты баб-ворожей. Но открыться им - на кого ворожить - боялись и мать и дочь. За колдовство князь-кесарь Ромодановский вздергивал на дыбу.

Кажется, полюби сейчас Анну Ивановну простой человек (с достатком), - ах, променяла бы все на безмятежную жизнь. Чистенький домик, - пусть без мажордома, - солнце лежит на восковом полу, приятно пахнут жасмины на подоконниках, пахнет из кухни жареным кофе, навевая успокоение, звякает колокол на кирке, и почтенные люди, идя мимо, с уважением кланяются Анне Ивановне, сидящей у окна за рукодельем…

Со смертью Лефорта будто черная туча легла на голову Анны Ивановны. Она столько плакала за эти семь дней (до приезда Питера), что старая Монсиха велела привезти лекаря Поликоло. Тот приказал промывательное и очистительное, чтобы удалить излишние мокроты, появившиеся в крови вследствие огорчения. Анна Ивановна - сама хорошенько не понимая почему - с ужасом ожидала приезда Питера. Вспоминалось его землистое лицо со щекой, раздутой от зубной боли, когда он после самой страшной из стрелецких казней сидел у Лефорта. В расширенных глазах застыл гнев. Красные от мороза руки лежали перед пустой тарелкой. Не ел, не слушал застольных шуток. (Шутили, стуча зубами.) Не глядя ни на кого, заговорил непонятно:

Не четыре полка, их - легион… На плахи ложились - все крестились двумя перстами… За старину, за нищенство… Чтобы наготовАть и юродствовать… Посадские люди! Не с Азова надо было начинать, - с Москвы!

По сей день Анна Ивановна содрогалась, вспоминая Питера в то время. Чувствовала, в жестокие тревоги толкает ее от тихого окна этот мучительный человек… Зачем? Уж не антихрист ли и вправду он, как шепчут русские? По вечерам в постели, при кротком свете восковой свечи, Анна Ивановна, ломая руки, плакала отчаянно:

Мама, мама, что я сделаю с собой? Я не люблю его. Он придет - нетерпеливый… Я - мертвая… Может быть, мне лучше лежать в гробу, как бедному Францу.

Неприбранная, с припухшими веками, неожиданно утром она увидела в окно, как за изгородью на ухабистой улице остановился царский возок. Не засуетилась на этот раз: пусть - какая есть, - в чепце, в шерстяной шали. Идя через садик, Петр тоже увидел ее в окошке, покивал без улыбки. В сенях вытер о коврик ноги. Трезвый, смирный.

Здравствуй, Аннушка, - сказал мягко. Поцеловал в лоб. - Осиротели мы. - Сел у стены, около стенных часов, медленно качавших смеющимся медным лицом на маятнике. Говорил вполголоса, будто дивясь, что смерть так неразумно оплошала. - Франц, Франц… Плохим был адмиралом, а стоил целого флота. Это - горе, это - горе, Аннушка… Помнишь, как в первый раз привел меня к тебе, ты еще девочка была - испугалась, как бы я не сломал музыкальный ящик… Не того смерть унесла… Нет Франца! - непонятно…

Анна Ивановна слушала, - закрылась до самых глаз пуховой шалью. Не приготовилась - не знала, что ответить. Слезы ползли под шаль. За дверью осторожно позвякивали посудой. Всхлипнув носом, полным слез, пробормотала, что Францу, наверно, хорошо сейчас у бога. Петр странновато взглянул на нее…

Питер, вы ничего не ели с дороги, прошу вас остаться откушать. Как раз сегодня ваши любимые поджаренные колбаски…

С тоской видела, что и колбаски его не прельстили. Присела рядом, взяла его руку, пахнущую овчиной, стала целовать. Он другой рукой погладил ей волосы под чепцом:

Вечерком заеду на часок… Ну, будет тебе, будет, - всю руку замочила… Поди принеси колбаску, чарку водки… Поди, поди… А то мне дела много сегодня…

Лефорта похоронили с великой пышностью. Шли три полка с приспущенными знаменами, с пушками. За колесницей цугом (в шестнадцать вороных коней) несли на подушках шляпу, шпагу и шпоры адмирала. Ехал всадник в черных латах и перьях, держа опрокинутый факел. Шли послы и посланники в скорбном платье. За ними - бояре, окольничие, думные и московские дворяне - до тысячи человек. Трубили военные трубачи, медленно били барабаны. Петр шагал впереди с первой ротой преображенцев.

Не видя поблизости царя, кое-кто из бояр понемногу рысью опережал иноземных послов, чтобы первым быть в шествии. Послы пожимали плечами, перешептывались. У кладбища их совсем оттерли. Роман Борисович Буйносов и весьма глупый князь Степан Белосельский брели у самых колес, держась за колесницу. Многие русские были навеселе: собрались к выносу чуть свет, подвело животы, не дожидаясь поминок, потеснились у столов, уставленных блюдами с холодной едой, поели и выпили.

Когда гроб поставили на выкинутую из ямы мерзлую глину, торопливо подошел Петр. Оглянул бритые, сразу заробевшие лица бояр, ощерился так злобно, что иные попятились за спины. Кивком подозвал тучного Льва Кирилловича:

Почему они вперед послов пролезли? Кто велел?

Я уж срамил, лаял, не слушают, - тихо ответил Лев Кириллович.

Собаки! (И - громче.) Собаки, не люди! - Дернул шеей, завертел головой, лягнул ботфортом. Послы и посланники протискивались сквозь раздавшуюся толпу бояр к могиле, где один, около открытого гроба, чужой всем, озябший, в суконном кафтанишке, стоял царь. Все со страхом глядели, что он еще выкинет. Воткнув шпагу в землю, он опустился на колени и прижался лицом к тому, что осталось от умного друга, искателя приключений, дебошана, кутилки и верного товарища. Поднялся, зло вытирая глаза.

Закрывай… Опускай…

Затрещали барабаны, наклонились знамена, ударили пушки, взметая белые клубы. Один из пушкарей, зазевавшись, не успел отскочить, - огнем ему оторвало голову. В Москве в тот день говорили:

«Чертушку похоронили, а другой остался, - видно, еще мало людей перевел».

Торговых и промысловых дел добрые люди, оставя сани за воротами и сняв шапки, поднимались по длинной - едва не от середины двора - крытой лестнице в Преображенский дворец. Гости и купцы гостиной сотни приезжали на тройках, в ковровых санях, - входили, не робея, в лисьих, в пупковых шубах гамбургского сукна. Обветшалая палата была плохо топлена. Бойко поглядывая на прогнувшийся щелястый потолок, на траченное молью алое сукно на лавках и дверях, говорили:

Строеньице-то - не ахти… Она и видна боярская-то забота. Жалко, жалко…

Собрали сюда торговых людей наспех, по именным спискам. Кое-кто не приехал, боясь, как бы не заставили есть из никонианской посуды и курить табак. Догадывались, зачем царь позвал во дворец. Недавно на Красной площади думным дьяком при барабанном бое с лобного места был прочитан великий указ: «Известно государю учинилось, что гостям и гостиныя сотни, и всем посадским, и купецким, и промышленным людям во многих их приказных волокитах от воевод, от приказных и от разных чинов людей, в торгах их и во всяких промыслах чинятся большие убытки и разорение … Милосердуя, он, государь, об них указал: во всяких их расправных, судных и челобитных, и купецких делах, и в сборах государственных доходов - ведать бурмистрам их и в бурмистры выбирать им меж себя погодно добрых и правдивых людей, - кого они меж себя похотят. А из них по одному человеку быть в первых, сидеть по месяцу президентом… В городах, в посадах и слободах указано ж выбирать для суда и расправы и сбора окладных податей земских бурмистров из лучших и правдивых людей, а для сбора таможенных пошлин и питейных доходов выбирать таможенных и кабацких бурмистров - кого похотят. Бурмистрам думать и торговыми и окладными делами ведать в особой Бурмистерской палате, и ей со спорами и челобитными входить - мимо приказов - к одному государю.