Род внесен в 3-ю часть дворянской родословной книги Казанской губернии по определению Казанского дворянского депутатского собрания от 21.12.1820, утвержден указом Герольдии от 31.08.1843.
1 Николай Васильевич, родился в 1765 (?), из дворян, в 1788 - капрал, штабс-капитан, в 1798 - надзиратель Первой Казанской мужской гимназии, в 1804 - коллежский асессор, в 1808 - надворный советник, в 1812 - адъютант начальника 1-го Казанского военного ополчения, в 1814 уволен по расформированию ополчения, коллежский советник, проживает в д. Шихазда Казанского у., женат на воспитаннице прапорщика Григория Семенова (?), за ним в г. Казани деревянный дом, в д. Шихазда Казанского у. 30 душ крестьян, за женой 47 душ крестьян.
1/1 Татьяна Николаевна, родилась в 1806 (?).
1/2 Мария Николаевна, родилась в 1807 (?).
1/3 Николай Николаевич, родился в 1811 (?), штабс-капитан, кандидат на должность заседателя дворянской опеки, за ним совместно с братом Петром в д. Шихазда Казанского у. 61 душа крестьян и 489 дес. земли.
1/4 Василий Николаевич, родился в 1812 (?).
1/5 Авдотья Николаевна, родилась в 1814 (?).
1/6 Александра Николаевна, родилась в 1815 (?).
1/7 Петр Николаевич, родился в 1819 (?), подполковник.
1/8 Надежда Николаевна, родилась 26.08.1825.
1/9 Глафира Николаевна, родилась 16.07.1827, за ней в д. Шихазда Казанского у. 18 душ крестьян и 65 дес. земли.
Основание: Алфавитный список...- С.18; ОРРК НБЛ КГУ. Ед.хр.402. Ч.З. Т.1.Л.69-69 об.; НА РТ. Ф.114. Оп.1. Д.744. Л.35 об.; Ф.350. Оп.1. Д.1167. Л.17 об., 199 об.-200, Оп.2. Д.85. Л.153 об., Д.395. Л.91-96 об.; Ф.407. Оп.1. Д.47. Л.4 об., Д.50а. Л.З об., Д.57. Л.5 об., Д.61. Л.4 об., Д.70. Л.4 об., Д.78. Л.4 об., Д.110. Л.4 об., Д.126. Л.4 об., ДЛ41. Л.4 об., Д.206. Л.4 об., Д.210. Л.З об., 4 об., Д.234. Л.4 об., Д.239. Л.4 об.
Волковы
Род внесен в 3-ю часть дворянской родословной книги Казанской губернии по определениям Казанского дворянского депутатского собрания от 28.12.1811, 29.10.1851, утвержден указом Герольдии от 05.03.1853.
1 Федор (Феодор) Иванович, родился в 1769 (?), из дворян, штаб-лекарь, в 1811 - акушер в Казанской врачебной управе, надворный советник, в 1825-1828 - казанский уездный предводитель дворянства, перевел на татарский язык книгу об оспопрививании, издал на свои средства и пожертвовал в пользу Казанского приказа общественного призрения, проживает в г. Казани, женат, за ним по 5-й ревизии 6 душ крестьян.
1/1 Сергей Федорович, родился в 1808 в с. Уланове Свияжского у., окончил философский факультет Казанского университета, в 1827 - канцелярский служитель, в 1843 - статский советник, чиновник Казанской губернской почтовой конторы, в 1847 - свияжский уездный предводитель дворянства, женат на дочери подполковника Елизавете Александровне Берстель лютеранского вероисповедания, брак заключен 11.06.1834 в Почтамтской церкви г. С.-Петербурга, за ним в г. Казани каменный дом, в д. Собакино Казанского у. родовых 131 душа муж. пола и приобретенных 4 души крестьян, за женой в Казанской губ. приобретенных 6 душ крестьян, умер 01.10.1847.
1/2 Дмитрий Федорович, родился в 1808 (?).
1/3 Петр Федорович, родился в 1811 (?).
1/1/1 Марья Сергеевна, родилась 11.05.1835.
1/1/2 Ольга Сергеевна, родилась 08.02.1840, крещена в церкви Дмитрия Селунского у Тверских ворот Никитского собора г. Москвы.
1/1/3 Юлия Сергеевна, родилась 01.03.1842, крещена в Пятницкой церкви г. Казани
1/1/4 Сергей Сергеевич, родился 28.03.1843, крещен в Покровской церкви г. Казани, женат на Екатерине Матвеевне.
1/1/5 Константин Сергеевич, родился 02.08.1846, крещен в Покровской церкви г. Казани.
1/1/6 Владимир Сергеевич, родился 17.05.1848. 1/1/4/1 Мария Сергеевна, родилась 12.01.1874.
1/1/4/2 Наталья Сергеевна, родилась 28.11.1879. 1/1/4/3 Сергей Сергеевич, родился 09.01.1883.
1/1/4/4 Екатерина Сергеевна, родилась 01.02.1890.
Основание: Алфавитный список...- С.18; ОРРК НБЛ КГУ. Ед.хр.402. Ч.З. Т. 1. Л.67-68 об.; НА РТ. Ф.350. Оп.2. Д.30. Л.114-115, Д.442. Л.37-37 об.; Ф.407. Оп.1. Д.659. Л.191 об.-193; Ф.897. Оп.1. Д.5. Л.22.
Волковы
Род внесен в 3-ю часть дворянской родословной книги Казанской губернии по определениям Казанского дворянского депутатского собрания от 08.08.1788, 31.10.1791.
1 Самсон Иванович, родился в 1737 (?), из дворян, в 1781 - надворный советник в ранге сухопутного полковника, советник Казанской палаты гражданского суда, проживает в г. Казани, женат на дочери купца Марии Степановне (Степановой), за ним в г. Казани дом, купленных 4 муж. и 4 жен. пола души крестьян.
1/1 Павел Самсонович, родился в 1771 (?), подпрапорщик.
1/2 Гаврила Самсонович, родился в 1773 (?), подпрапорщик.
1/3 Александр Самсонович, родился в 1775 (?), подпрапорщик.
1/4 Елизавета Самсоновна, родилась в 1777 (?).
Основание: НА РТ. Ф.350. Оп.2. Д.390. Л.11-13 об.; Ф.407. Оп.1. Д.659. Л.186 об.-187.
Волковы
Род внесен в 6-ю часть дворянской родословной книги Казанской губернии по определению Казанского дворянского депутатского собрания от 26.06.1795.
1 Иван Максимович, родился (?), из смоленских шляхтичей, коллежский советник, советник Казанской палаты уголовного суда, проживает в г. Казани, женат, за ним 12 душ крестьян по 4-й ревизии.
1/1 Дмитрий Иванович, родился (?).
1/2 Петр Иванович, родился (?).
Основание: НА РТ. Ф.350. Оп.2. Д.407. Л.39 об.-41.
Так я скучаю в Москве!.. Так бы и полетела за границу… У царицы Прасковьи Федоровны живет француз - учит политесу, он и меня учит. Он рассказывает! (Коротко передохнула.) Каждую ночь вижу во сне, будто я в малиновой бостроге танцую минувет, танцую лучше всех, голова кружится, кавалеры расступаются, и ко мне подходит король Людовик и подает мне розу… Так стало скушно в Москве. Слава богу, хоть стрельцов убрали, а то я покойников еще боюсь до смерти…
Боярыня Волкова уехала. Роман Борисович, посидев за столом, велел заложить возок - ехать на службу, в приказ Большого дворца. Ныне всем сказано служить. Будто мало на Москве приказного люда. Дворян посадили скрипеть перьями. А сам весь в дегтю, в табачище, топором тюкает, с мужиками сивуху пьет…
Ох, нехорошо, ох, скушно, - кряхтел князь Роман Борисович, влезая в возок…
У Спасских ворот, в глубоком рву, где надо льдом торчали кое-где сгнившие сваи, Роман Борисович увидел десятка два саней, покрытых рогожами. Понуро стояли худые лошаденки. Мужик на откосе лениво выкалывал пешней примерзший труп стрельца. День был серый. Снег - серый. По Красной площади, по навозным ухабам, брели сермяжные люди, повесив головы. Часы на башне заскрипели, захрипели (а, бывало, били звонко). Скучно стало Роману Борисовичу.
Возок проехал по ветхому мосту в Спасские ворота. В Кремле, как на базаре, люди ходят в шапках. У изгрызанной лошадьми коновязи стоят простые сани… Стеснилось сердце у Романа Борисовича. Опустело место сие, пресветлых очей нет, что вон в том окошечке царском теплились, как лампады во славу Третьего Рима. Скучно!
Роман Борисович остановился у приказного крыльца. Дикого не было, чтобы вынуть князя из возка. Вылез сам. Пошел, отдуваясь, по наружной крытой лестнице. Ступеньки захожены снегом, наплевано. Сверху, едва не толкнув князя, сбежали какие-то человечишки в нагольных полушубках. Задний - пегобородый - нагло царапнул гулящим глазом… Роман Борисович, остановись на пол-лестнице, негодующе стукнул тростью:
Шапку! Шапку ломать надо!
Но крикнул на ветер. Такие-то порядки завелись в Кремле.
В приказе, в низких палатах, - угар от печей, вонь, неметеные полы. За длинными столами, локоть к локтю, писцы царапают перьями. Разогнув спину, один скребет нечесаную башку, другой скребет под мышками. За малыми столами - премудрые крючки-подьячие, - от каждого за версту тянет постным пирогом, - листают тетради, ползают пальцами по челобитным. В грязные окошечки - мутный свет. По повыту, мимо столов, похаживает дьяк-повытчик в очках на рябом носу.
Роман Борисович важно шел по палатам, из повыта в повыт. Дела в приказе Большого дворца было много, и дела путаные: ведали царскую казну, кладовые, золотую и серебряную посуду, собирали таможенные и казацкие деньги и стрелецкую подать, ямские деньги и оброк с дворцовых сел и городов. Разбирались в этом только приказный дьяк да старые повытчики. Новоназначенные бояре сиживали целый день в небольшой, жарко натопленной палате, страдали в тесном немецком платье, глядели сквозь мутные окошечки на опустевший царский дворец, где, бывало, на постельном крыльце, на боярской площадке, хаживали они в собольих шубах, помахивали шелковыми платочками, судили-рядили о высоких делах.
Много страшных дел прошумело на этой площади. Вон с того ветхого, ныне заколоченного крыльца, по преданию, ушел с опричниками из Кремля в Александровскую слободу царь Иван Грозный, чтобы ярость и лютость обратить на великие боярские роды. Рубил головы, на сковородах жег и на колья сажал. Отбирал вотчины. Но бог не попустил вконец боярского разорения. Поднялись великие роды.
Вон из того деревянного терема с медными петухами на луковичной крыше выкинулся проклятый Гришка Отрепьев - другой разоритель преславного боярства русского. Пустыня осталась от московской земли, пожарища, кости человечьи на дорогах, но бог не попустил, - поднялись великие роды.
Ныне опять налезла проза - по грехам нашим… «Э-хе-хе», - скучливо кряхтели бояре в жаркой палате у окошечек. Видно, не мытьем хотят взять - катаньем… Бороды все обрили, служить всем велели, сынов расписали по полкам, по чужим землям… «Э-хе-хе, не попустит боги на этот раз…»
Войдя в палату, Роман Борисович увидел, что опять сегодня поднесли чего-то сверху. Старый князь Мартын Лыков тряс бабьими щеками. Думный дворянин Иван Ендогуров и стольник. Лаврентий Свиньин, запинаясь, читали грамоту. Поднимая головы, только и могли молвить, что: «Ах, ах!»
Князь Роман, сядь послушай, - едва не плача, сказал князь Мартын. - Что же буде-та? Теперь каждый и облает и обесчестит… Одна была управа, и ту отнимают.
Ендогуров и Свиньин сызнова начали читать по окладам царский указ. В нем говорилось, что ему, царю и великому князю и пр., и пр., много докучают князья и бояре, и думные, и московские дворяне челобитными о бесчестье. Такого-то дня подана ему, царю и пр., челобитная от князя Мартына, княж Григорьева, сына Лыкова, в том, что его на постельном крыльце лаяли и бесчестили, и лаял-де и бесчестил его Преображенского полку поручик Олешка Бровкин… Проходя по крыльцу, кричал ему, князю Мартыну: «Что-де смотришь на меня зверообразно , я-де тебе ныне не холоп, ты прежде был князь, а ныне ты - небылица …»
Мальчишка он, мужицкий сын, страдник, - князь Мартын тряс щеками, - тогда-то сгоряча я запамятовал, он хуже мне кричал…
А что же он тебе тогда кричал, князь Мартын? - спросил Роман Борисович.
Ну, чего, чего… Кричал, многие слышали: «Мартынушка-мартышка, плешивый…»
Ай, ай, ай, обидно, - завертел головой Роман Борисович. - А что, - не сын ли это Ивана Артемича, Олешка?
А черт его знает, - чей он сын…
- «Царь и великий князь и пр., - читали далее Ендогуров и Свиньин, - чтобы ему не докучали в такое трудное для государства время, за докуку и себе в досаду повелел на челобитчике, князе Мартыне, выправить десять Рублев и те деньги раздать нищим и ныне челобитные о бесчестье воспретить».
Окончив чтение, покрутили носами. Князь Мартын опять всполохнулся:
Небылица! Потрогай меня, - какая же я небылица? Род наш - от князя Лычко! В тринадцатом веке вышел из Угорской земли Лычко-князь с тремя тысячами копейщиков. И от Лычки - Лыковы пошли и князья Брюхатые, и Таратухины, и Супоневы, и от младшего сына - Буйносовы…
Врешь! Истинную несешь небылицу, князь Мартын! - Роман Борисович всем телом повернулся на лавке, навесив брови, засверкал взором (эх, не босые бы щеки, кривоватый голый рот, - совсем бы страшен был князь Роман)… - Буйносовы от века сидели выше Лыковых. Мы род свой от стольных черниговских князей считаем поименно. А вы, Лыковы, при Иване Грозном сами в родословец себя вписали… Черт его, князя Лычко, видел, как он вышел из Угорской земли…
У князя Мартына глаза стали вращаться, запрыгали мешки под глазами, задрожало, будто плачем, лицо с большой верхней губой.
Буйносовы? Не в Тушине ли, в лагере, тушинский вор вам вотчины-то жаловал?
Оба князя поднялись с лавки, стали оглядывать друг друга от ног до головы. И быть бы лаю и шуму великому - не вступись Ендогуров и Свиньин. Усовестили, успокоили. Вытирая платками лбы и шеи, князья сели по разным лавкам.
Скуки ради думный дворянин Ендогуров рассказывал, о чем болтают бояре в государевой Думе, - руками разводят, бедные: царь со своими советчиками в Воронеже одно только и знает, - денег да денег. Подобрал советчиков, - наши да иноземные купцы, да людишки без роду-племени, да плотники, кузнецы, матросы, вьюноши такие - только что им ноздри не вырваны палачом. Царь их воровские советы слушает. В Воронеже и есть истинная Дума государева. Жалобы со всех городов от посадских и торговых людей так туда и сыплются: нашли своего владыку… И с этим сбродом хотят одолеть турецкого султана. В Москву писал один человек из посольства Прокопия Возницына, из Карловиц: турки-де над воронежским флотом смеются, дальше донского устья он не уйдет, весь сядет на мелях.
Господи, да сидеть нам смирно, зачем нам турков дражнить, - сказал смирный Лаврентий Свиньин. (Троих сыновей его взяли в полки, четвертого - в матросы. Старик скучал.)
Это - как смирно? - проговорил Роман Борисович, грозно раскрыв на него глаза. - Не должен бы ты, Лаврентий, по худости, наперед других встревать в разговор, - первое… (Ударил себя по ляжке.) Как, перед турками, перед татарами - смирно? А для чего мы князя Василия Голицына два раза в Крым посылали?
Князь Мартын, - глядя на печь:
Не у всех вотчины за Воронежем да за Рязанью.
Роман Борисович дернул на него ноздрей, но пренебрег.
В Амстердаме за польскую пшеницу по гульдену за пуд дают. А во Франции - и того дороже. В Польше паны золотом завалились. Поговори с Иваном с Артемичем Бровкиным, он расскажет, где денежки-то лежат… А я по винокурням прошлогодний хлеб Христа ради продал по три копейки с деньгой за пудик… Ведь досадно, мне - рядом: вот - Ворона-река, вот - Дон, и - морем пшеничка моя пошла… Великое дело: сподобил бы нас бог одолеть султана… А ты - смирно!.. Нам бы городишко один в море, Керчь, что ли, бы… И опять: мы, как Третий Рим, - должны мы порадеть о гробе господнем? Али мы совсем уже совесть потеряли?
Султана не одолеем, нет. Зря задираемся, - облегченно сказал князь Мартын. - А что хлеба у нас досыта - и слава тебе, господи. С голода не помрем. Только не гнаться дочерям шлепы навешивать да галант заводить дома…
Помолчав, глядя мимо раздвинутых колен на сучок в полу. Роман Борисович спросил:
Хорошо. Кто же это шлепы на дочерей навешивает?
Конечно, таких дураков, которые еще в Немецкой слободе кофей покупают по два и по три четвертака за фунт, таких никакой мужик не прокормит. - Князь Мартын, косясь на печь, трепетал дряблым подбородком, явно опять нарывался на лай…
Дверь сильно толкнули. В духоту с мороза вскочил круглолицый, с приподнятым носом, румяный офицер, в растрепанном парике и надвинутой на уши небольшой треугольной шляпе. Тяжелые сапоги - ботфорты - и зеленый кафтан с широкими красными обшлагами закиданы снегом. Скакал, видимо, во всю мочь по Москве.
Князь Мартын, увидав офицера, стал разевать - разинул рот: это его обидчик, Преображенский поручик Алексей Бровкин - из царских любимцев.
Бояре, бросайте дела… (Алеша, торопясь, держался за распахнутую дверь.) Франц Яковлевич помирает…
Тряхнул париком, нагло (как все они - безродные выкормки Петровы) сверкнул глазами и понесся - каблуками, шпорами - по гнилым полам приказной избы. Вслед ему косились плешивые повытчики: «Потише бы надо, бесстрашной, здесь не конюшня».
Неделю тому назад Франц Яковлевич Лефорт пировал у себя во дворце с посланниками - датским и бранденбургским. Завернула оттепель, капало с крыш. В зальце было жарко. Франц Яковлевич сидел спиной к пылающим в камине дровам и воодушевленно рассказывал о великих прожектах. Разгорячаясь все более, поднимал кубок из кокосового ореха и пил за братский союз царя Петра с королем датским и курфюрстом бранденбургским. Перед окнами двенадцать пушек на ярко-зеленых лафетах враз (когда мажордом у окна взмахивал платком) ударяли громовым салютом. Клубы белого порохового дыма застилали солнечное небо.
Лефорт откидывался на золоченом стульчике, широко раскрывал глаза, завитки парика прилипали к побледневшим щекам:
Мачтовые леса шумят у нас по великим рекам… Рыбою одной можем прокормить все христианские страны. Льном и коноплей засеем хоть тысячи верст. А дикое поле - южные степи, где в траве скрывается всадник! Выбьем оттуда татар, - скота у нас будет как звезд на небе. Железо нам нужно? - руда под ногами. На Урале - горы из железа. Чем нас удивят европейские страны? Мануфактуры у вас? Позовем англичан, голландцев. Своих заставим. Не оглянетесь - будут у нас всякие мануфактуры. Наукам и искусствам посадских людей обучим. Купца, промышленника вознесем, как и не чаяли.
Так говорил хмельной Лефорт захмелевшим посланникам. От вина и его речей пришли они в изумление. В зальце было душно. Лефорт велел мажордому раскрыть оба окна и с удовольствием втягивал ноздрями талый, холодный воздух. До вечерней зари он осушал чаши за великие прожекты. Вечером поехал к польскому послу и там танцевал и пил до утра.
На другой день Франц Яковлевич, против обыкновения, почувствовал себя утомленным. Надев заячий тулупчик и обвязав голову фуляром, приказал никого к себе не пускать. Он начал было письмо к Петру, но даже и этого не смог, - зазяб, кутаясь в тулупчик у камина. Привезли лекаря итальянца Поликоло. Он нюхал мочу и мокроты, цыкал языком, скреб нос. Адмиралу дали очистительного и пустили кровь. Ничто не помогло. Ночью от сильного жара Франц Яковлевич впал в беспамятство.
Пастор Штрумпф (вслед за служкой, звонящим в колокольчик), держа над головой дары, с трудом протискивался в большом зале. Лефортов дворец гудел голосами, - съезжалась вся Москва. Хлопали двери, дули сквозняки. Суетились потерянные слуги, иные уже пьяные. Жена Лефорта, Елизавета Францевна, встретила пастора у дверей в мужнину спальню, - увядшее лицо - в красных пятнах, унылый нос - исплакан. Малиновое платье кое-как зашнуровано, жиденькие прядки волос висели из-под парика. Адмиральша была до смерти напугана, видя столько подъезжающих знатных особ. По-русски она почти не говорила, всю жизнь провела в задних комнатах. Суя сложенные ладони в грудь пастору, шептала по-немецки:
Что я буду делать? Такое множество гостей… Господин пастор Штрумпф, посоветуйте мне - может быть, подать легкую закуску? Все слуги - как сумасшедшие, никто меня не слушает. Ключи от кладовых под подушкой у бедного Франца. (Слезы полились из бледно-желтых глаз адмиральши, она стала шарить за лифом, вытащила мокрый платок, уткнулась в него.) Господин пастор Штрумпф, я боюсь выходить в зало, я так всегда теряюсь… Что будет, что будет, пастор Штрумпф?
Пастор приличным случаю баском сказал адмиральше утешительные слова. Провел ладонью по сизообритому лицу, согнал с него земную суету и вошел в опочивальню.
Лефорт лежал на широкой измятой постели. Туловище его было приподнято на подушках. Щетина отросла на впавших щеках и на высоком черепе. Он дышал часто, со свистом, выпячивая желтые ключицы, будто все еще пытался влезть, как в хомут, в жизнь. Открытый рот запекся от жара. Жили одни глаза - черные, неподвижные.
Лекарь Поликоло отвел в сторону пастора Штрумпфа, прищурился значительно, собрал щеки морщинами.
Сухие жиды, - сказал он, - коими, как известно нашей науке, душа соединяется с телом, в сем случае у господина адмирала наполнены столь сильными мокротами, что душа с каждой минутой притекает к телу по все более узким канальцам, и надо ждать полного закрытия оных мокротами.
Пастор Штрумпф тихо сел у изголовья умирающего. Лефорт недавно очнулся от бреда и беспамятства и о чем-то заметно беспокоился. Услышав свое имя, он с усилием перевел было глаза на пастора и опять стал глядеть туда, где в камине дымило серое полено. Там, над каминными завитками, лежал Нептун - бог морей - с трезубцем, под локтем его из золоченой вазы лилась золотая вода, разбегаясь золотыми завитками. Посредине, в черной дыре, дымило полено.
Штрумпф, стараясь отвратить взор адмирала к распятию, говорил о надежде на вечное спасение, в коем не отказано никому из живущих… Лефорт что-то пробормотал невнятно. Штрумпф нагнулся к лиловым губам его. Лефорт - сквозь частое дыхание:
Много не говори…
Все же пастор исполнил свой долг: дал глухую исповедь и причастил умирающего. Когда он вышел, Лефорт приподнялся на локтях. Поняли, что он зовет мажордома. Прибежали, нашли плачущего старика в поварне. Распухший от слез, в шляпе со страусовыми перьями, с булавой, мажордом стал в ногах постели. Франц Яковлевич сказал ему:
Позови музыкантов… Друзей… Чаши…
На цыпочках вошли музыканты, - неодетые, кто в чем был. Внесли кубки с вином. Музыканты, окружив постель, приложили рога к губам и на шестидесяти рогах - серебряных, медных и деревянных - заиграли менуэт, роскошный танец.
Мертвенно-бледный Лефорт ушел плечами в подушки. Виски его запали, как у лошади. Неутолимо горели его глаза. Поднесли чашу, но он уже не мог поднять руки, - вино пролилось на грудь. Под музыку он снова забылся. Глаза перестали видеть.
Умер Лефорт. От радости в Москве не знали, что и делать. Конец теперь иноземной власти - Кукуй-слободе. Сдох проклятый советчик. Все знали, все видели: приворотным зельем опаивал он царя Петра, - да сказать-то ничего нельзя было. Отозвались ему стрелецкие слезы. Навек заглохнет антихристово гнездо - Лефортов дворец…
Рассказывали: помирая, Лефорт приказал музыкантам играть, шутам скакать, плясицам плясать, и сам - зеленый, трупный - сорвался с постели, дай заскакал… А во дворце на чердаке как завоет, засвищет нечистая сила!..
Семь дней бояре и всякие служилые люди ездили ко гробу адмирала. Затая радость и страх, входили в двухсветное зало. Посреди его на помосте стоял гроб, до половины покрытый черной шелковой мантией. Четыре офицера с обнаженными шпагами стояли у гроба, четыре - внизу, у помоста. Вдова в скорбном платье сидела внизу перед помостом на раскладном стуле.
Бояре всходили на помост, свернув нос и губы в сторону, - чтобы не опоганиться, - касались щекой синей руки чертова адмирала. Потом, подойдя к вдове, - поясной поклон: пальцами до полу, и - прочь со двора…
На восьмой день из Воронежа, заганивая перекладных, приехал Петр. Кожаный возок его, - шестерней - Пролетел через Москву прямо во двор Лефортова дворца. Разномастные лошади с трудом поводили мокрыми ребрами. Из-за полости высунулась рука, - шарила ремень - отстегнуть.
Из дворца как раз выходила Александра Ивановна Волкова, на крыльце никого, кроме нее, не случилось. Санька подумала, что приехал так кто-то худородный, глядя по лошадям. Рассердилась, что загородили дорогу ее карете.
Отъезжай с клячами, ну, чего стал на дороге, - сказала она царскому кучеру.
Высунутая рука, не найдя застежки, зло оторвала ремень полости, и из возка полез человек в бархатном ушастом картузе, в серосуконном бараньем тулупе, в валенках. Вылез, высокий: Санька, глядя на него, задрала голову… Кругловатое лицо - осунувшееся, глаза - припухшие, темные усики - торчком. Батюшки, - царь!..
Петр вытянул одну за другой затекшие ноги, брови сошлись. Узнал посаженную дочь, чуть улыбнулся морщинкой маленького рта. Сказал глухо:
Горе, горе… - И пошел во дворец, размахивая рукавами тулупа. Санька - за ним.
Вдова на стуле, увидев царя, обомлела. Сорвалась. Хотела пасть в ноги. Петр обнял ее, прижал, поверх ее головы, глядел на гроб. Подбежали слуги. Сняли с него тулуп. Петр косолапо, в валенках, пошел прощаться. Долго стоял, положив руку на край гроба. Нагнулся и целовал венчик, и лоб, и руки милого друга. Плечи стали шевелиться под зеленым кафтаном, затылок натянулся.
У Саньки, глядевшей на его спину, глаза раскисли от слез, - подпершись по-бабьи, тихо, тонко выла. Так жалела, так чего-то жалела… Он пошел с помоста, сопя, как маленький. Остановился перед Санькой. Она горько закивала ему.
Другого такого друга не будет, - сказал он. (Схватился за глаза, затряс темными, слежавшимися за дорогу, кудреватыми волосами.) - Радость - вместе и заботы - вместе. Думали одним умом… - Вдруг отнял руки, оглянулся, слезы высохли, стал похож на кота. В зало входили, торопливо крестясь, бояре - человек десять.
По месту - старшие первыми - они истово приближались к Петру Алексеевичу, становились на колено и, упираясь ладонями в пол, плотно били челом о дубовые кирпичи.
Петр ни одного на них не поднял, не обнял, не кивнул даже, - стоял чужой, надменный. Раздувались крылья короткого носа.
Рады, рады, вижу! - сказал непонятно и пошел из дворца опять в возок.
Этой осенью в Немецкой слободе, рядом с лютеранской киркой, выстроили кирпичный дом по голландскому образцу, в восемь окон на улицу. Строил приказ Большого дворца, торопливо - в два месяца. В дом переехала Анна Ивановна Монс с матерью и младшим братом Виллимом.
Сюда, не скрываясь, ездил царь и часто оставался ночевать. На Кукуе (да и в Москве) так этот дом и называли - царицын дворец… Анна Ивановна завела важный обычай: мажордома и слуг в ливреях, на конюшне - два шестерика дорогих польских коней, кареты на все случаи.
К Монсам, как прежде бывало, не завернешь на огонек аустерии - выпить кружку пива. «Хе-хе, - вспоминали немцы, - давно ли синеглазая Анхен в чистеньком передничке разносила по столам кружки, краснела, как шиповник, когда кто-нибудь из добряков, похлопав ее по девичьему задку, говорил: „Ну-ка, рыбка, схлебни пену, тебе цветочки, мне пиво…“
Теперь у Монсов бывали из кукуйских слобожан лишь почтенные люди торговых и мануфактурных дел, и то по приглашению, - в праздники, к обеду. Шутили, конечно, но пристойно. Всегда по правую руку Анхен сидел пастор Штрумпф. Он любил рассказывать что-нибудь забавное или поучительное из римской истории. Полнокровные гости задумчиво кивали кружками с пивом, приятно вздыхали о бренности. Анна Ивановна в особенности добивалась приличия в доме.
За эти годы она налилась, красотой: в походке - важность, во взгляде - покой, благонравие и печаль. Что там ни говори, как ни кланяйся низко вслед ее стеклянной карете, - царь приезжал к ней спать, только. Ну, а дальше что? Из Поместного приказа жалованы были Анне Ивановне деревеньки. На балы могла она убирать себя драгоценностями не хуже других, и на грудь вешала портрет Петра Алексеевича, величиной в малое блюдце, в алмазах. Нужды, отказа ни в чем не было. А дальше дело задерживалось.
Время шло. Петр все больше жил в Воронеже или скакал на перекладных от южного моря к северному. Анна Ивановна слала ему письмеца, и - при каждом случае - цитронов, апельсинов по полдюжине (доставленных из Риги), колбасы с кардамоном, настоечки на травах. Но разве письмецами да посылками долго удержишь любовника? Ну, как привяжется к нему баба какая-нибудь, въестся в сердце? Ночь без сна ворочалась на перине. Все непрочно, смутно, двоесмысленно. Враги, враги кругом - только и ждут, когда Монсиха споткнется.
Даже самый близкий друг - Лефорт, - едва Анна Ивановна околицами заводила разговор - долго ли Питеру жить в неряшестве, по-холостецки, - усмехался: неопределенно, - нежно щипал Анхен за щечку: «Обещанного три года ждут…» Ах, никто не понимал: даже не царского трона, не власти хотела бы Анна Ивановна, - власть беспокойна, ненадежна… Нет, только прочности, опрятности, приличия…
Оставалось одно средство - приворот, ворожба. По совету матери, Анна Ивановна однажды, вставши с постели от спящего крепко Петра, зашила ему в край камзола тряпочку маленькую со своей кровью… Он уехал в Воронеж, камзол оставил в Преображенском, с тех пор ни разу не надевал. Старая Монсиха приваживала в задние комнаты баб-ворожей. Но открыться им - на кого ворожить - боялись и мать и дочь. За колдовство князь-кесарь Ромодановский вздергивал на дыбу.
Кажется, полюби сейчас Анну Ивановну простой человек (с достатком), - ах, променяла бы все на безмятежную жизнь. Чистенький домик, - пусть без мажордома, - солнце лежит на восковом полу, приятно пахнут жасмины на подоконниках, пахнет из кухни жареным кофе, навевая успокоение, звякает колокол на кирке, и почтенные люди, идя мимо, с уважением кланяются Анне Ивановне, сидящей у окна за рукодельем…
Со смертью Лефорта будто черная туча легла на голову Анны Ивановны. Она столько плакала за эти семь дней (до приезда Питера), что старая Монсиха велела привезти лекаря Поликоло. Тот приказал промывательное и очистительное, чтобы удалить излишние мокроты, появившиеся в крови вследствие огорчения. Анна Ивановна - сама хорошенько не понимая почему - с ужасом ожидала приезда Питера. Вспоминалось его землистое лицо со щекой, раздутой от зубной боли, когда он после самой страшной из стрелецких казней сидел у Лефорта. В расширенных глазах застыл гнев. Красные от мороза руки лежали перед пустой тарелкой. Не ел, не слушал застольных шуток. (Шутили, стуча зубами.) Не глядя ни на кого, заговорил непонятно:
Не четыре полка, их - легион… На плахи ложились - все крестились двумя перстами… За старину, за нищенство… Чтобы наготовАть и юродствовать… Посадские люди! Не с Азова надо было начинать, - с Москвы!
По сей день Анна Ивановна содрогалась, вспоминая Питера в то время. Чувствовала, в жестокие тревоги толкает ее от тихого окна этот мучительный человек… Зачем? Уж не антихрист ли и вправду он, как шепчут русские? По вечерам в постели, при кротком свете восковой свечи, Анна Ивановна, ломая руки, плакала отчаянно:
Мама, мама, что я сделаю с собой? Я не люблю его. Он придет - нетерпеливый… Я - мертвая… Может быть, мне лучше лежать в гробу, как бедному Францу.
Неприбранная, с припухшими веками, неожиданно утром она увидела в окно, как за изгородью на ухабистой улице остановился царский возок. Не засуетилась на этот раз: пусть - какая есть, - в чепце, в шерстяной шали. Идя через садик, Петр тоже увидел ее в окошке, покивал без улыбки. В сенях вытер о коврик ноги. Трезвый, смирный.
Здравствуй, Аннушка, - сказал мягко. Поцеловал в лоб. - Осиротели мы. - Сел у стены, около стенных часов, медленно качавших смеющимся медным лицом на маятнике. Говорил вполголоса, будто дивясь, что смерть так неразумно оплошала. - Франц, Франц… Плохим был адмиралом, а стоил целого флота. Это - горе, это - горе, Аннушка… Помнишь, как в первый раз привел меня к тебе, ты еще девочка была - испугалась, как бы я не сломал музыкальный ящик… Не того смерть унесла… Нет Франца! - непонятно…
Анна Ивановна слушала, - закрылась до самых глаз пуховой шалью. Не приготовилась - не знала, что ответить. Слезы ползли под шаль. За дверью осторожно позвякивали посудой. Всхлипнув носом, полным слез, пробормотала, что Францу, наверно, хорошо сейчас у бога. Петр странновато взглянул на нее…
Питер, вы ничего не ели с дороги, прошу вас остаться откушать. Как раз сегодня ваши любимые поджаренные колбаски…
С тоской видела, что и колбаски его не прельстили. Присела рядом, взяла его руку, пахнущую овчиной, стала целовать. Он другой рукой погладил ей волосы под чепцом:
Вечерком заеду на часок… Ну, будет тебе, будет, - всю руку замочила… Поди принеси колбаску, чарку водки… Поди, поди… А то мне дела много сегодня…
Лефорта похоронили с великой пышностью. Шли три полка с приспущенными знаменами, с пушками. За колесницей цугом (в шестнадцать вороных коней) несли на подушках шляпу, шпагу и шпоры адмирала. Ехал всадник в черных латах и перьях, держа опрокинутый факел. Шли послы и посланники в скорбном платье. За ними - бояре, окольничие, думные и московские дворяне - до тысячи человек. Трубили военные трубачи, медленно били барабаны. Петр шагал впереди с первой ротой преображенцев.
Не видя поблизости царя, кое-кто из бояр понемногу рысью опережал иноземных послов, чтобы первым быть в шествии. Послы пожимали плечами, перешептывались. У кладбища их совсем оттерли. Роман Борисович Буйносов и весьма глупый князь Степан Белосельский брели у самых колес, держась за колесницу. Многие русские были навеселе: собрались к выносу чуть свет, подвело животы, не дожидаясь поминок, потеснились у столов, уставленных блюдами с холодной едой, поели и выпили.
Когда гроб поставили на выкинутую из ямы мерзлую глину, торопливо подошел Петр. Оглянул бритые, сразу заробевшие лица бояр, ощерился так злобно, что иные попятились за спины. Кивком подозвал тучного Льва Кирилловича:
Почему они вперед послов пролезли? Кто велел?
Я уж срамил, лаял, не слушают, - тихо ответил Лев Кириллович.
Собаки! (И - громче.) Собаки, не люди! - Дернул шеей, завертел головой, лягнул ботфортом. Послы и посланники протискивались сквозь раздавшуюся толпу бояр к могиле, где один, около открытого гроба, чужой всем, озябший, в суконном кафтанишке, стоял царь. Все со страхом глядели, что он еще выкинет. Воткнув шпагу в землю, он опустился на колени и прижался лицом к тому, что осталось от умного друга, искателя приключений, дебошана, кутилки и верного товарища. Поднялся, зло вытирая глаза.
Закрывай… Опускай…
Затрещали барабаны, наклонились знамена, ударили пушки, взметая белые клубы. Один из пушкарей, зазевавшись, не успел отскочить, - огнем ему оторвало голову. В Москве в тот день говорили:
«Чертушку похоронили, а другой остался, - видно, еще мало людей перевел».
Торговых и промысловых дел добрые люди, оставя сани за воротами и сняв шапки, поднимались по длинной - едва не от середины двора - крытой лестнице в Преображенский дворец. Гости и купцы гостиной сотни приезжали на тройках, в ковровых санях, - входили, не робея, в лисьих, в пупковых шубах гамбургского сукна. Обветшалая палата была плохо топлена. Бойко поглядывая на прогнувшийся щелястый потолок, на траченное молью алое сукно на лавках и дверях, говорили:
Строеньице-то - не ахти… Она и видна боярская-то забота. Жалко, жалко…
Собрали сюда торговых людей наспех, по именным спискам. Кое-кто не приехал, боясь, как бы не заставили есть из никонианской посуды и курить табак. Догадывались, зачем царь позвал во дворец. Недавно на Красной площади думным дьяком при барабанном бое с лобного места был прочитан великий указ: «Известно государю учинилось, что гостям и гостиныя сотни, и всем посадским, и купецким, и промышленным людям во многих их приказных волокитах от воевод, от приказных и от разных чинов людей, в торгах их и во всяких промыслах чинятся большие убытки и разорение … Милосердуя, он, государь, об них указал: во всяких их расправных, судных и челобитных, и купецких делах, и в сборах государственных доходов - ведать бурмистрам их и в бурмистры выбирать им меж себя погодно добрых и правдивых людей, - кого они меж себя похотят. А из них по одному человеку быть в первых, сидеть по месяцу президентом… В городах, в посадах и слободах указано ж выбирать для суда и расправы и сбора окладных податей земских бурмистров из лучших и правдивых людей, а для сбора таможенных пошлин и питейных доходов выбирать таможенных и кабацких бурмистров - кого похотят. Бурмистрам думать и торговыми и окладными делами ведать в особой Бурмистерской палате, и ей со спорами и челобитными входить - мимо приказов - к одному государю.
На обелиске погибшим жителям поселка Нахабино (около стадиона) среди десятков фамилий высечены имена пяти братьев Волковых: Ивана, Андрея, Федора, Николая, Дмитрия. Есть в поселке в мкр Новый городок улица имени Братьев Волковых. На многоэтажном доме №1 этого микрорайона мемориальная доска. На ней высечены имена: Иван Сергеевич, Андрей Сергеевич, Федор Сергеевич, Николай Сергеевич и Дмитрий Сергеевич. Все они погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Сегодня, 6 мая, у этого дома проходит митинг памяти братьев, отдавших свои жизни ради мира на земле.
Улица имени Братьев Волковых в поселке Нахабино появилась 14 лет назад. Согласно постановлению главы Нахабинской администрацию от 21 июня 1996 года было решено присвоить это название новой улице мкр Новый городок.
...Большая семья Ксении Никитичны и Сергея Конновича Волковых переехала в Нахабино из города Кимры Калининской области (ныне Тверской) в 20-30-е годы прошлого века. В семье было пять детей: Иван 1912 года рождения, Андрей 1914-го, Федор 1919-го, Николай 1922-го и Дмитрий 1925 года рождения.
Ивана и Андрея Волковых призвали на фронт в первые дни войны. Вскоре от Ивана пришло письмо, в котором он сообщал, что находится под Смоленском. Больше вестей об Иване не было никаких.
Андрей Волков был разведчиком. 1 июня 1943 года, выполняя очередное задание, с группой разведчиков он попал в окружение. Отстреливались до последнего патрона. После войны мать Ксения Никитична получила письмо от товарища сына, который рассказал ей о гибели Андрея.
Великую Отечественную войну Федор Волков встретил будучи на действительной службе в одной из танковых частей Красной армии под Львовом. Перед самой войной Ксения Никитична получила от него письмо. В нем были такие строки «Два месяца мне на действительной осталось. Скоро приеду, мама». Но сбыться этому было не дано: в бою Федор Волков заживо сгорел в танке.
Николая Волкова в армию призвали, когда фашистские захватчики подошли к Истре. Он, как и старший брат Андрей, был разведчиком. После успешного выполнения одного из труднейших заданий командование на сутки отпустило его домой. Однако побывать в Нахабине Николай так и не успел, поступил приказ идти в тыл врага. Из этой разведки он не вернулся…
В начале войны Дмитрию Волкову было 16 лет. Попасть на фронт, помочь братьям в борьбе с фашистами было его главной задачей. Он снова и снова ходил в военкомат, просился в действующую армию. Когда в очередной раз получил отказ, сбежал на фронт. Эшелон, в котором он ехал на фронт, фашисты разбомбили с воздуха.
Все годы войны от братьев не было никаких вестей, но близкие верили, что дети живы, а то, что нет писем, – так ведь идет война.
Первую похоронку – на Андрея, который погиб в бою 1 июня 1943 года, Волковы получили зимой 1945-го. Это стало для Сергея Конновича сокрушительным ударом. Вскоре он умер, наказав жене ждать остальных детей, война вот-вот кончится, и они обязательно вернутся.
После 9 мая, когда бойцы стали возвращаться с фронта, Ксения Никитична ходила на станцию и встречала каждый эшелон, идущий с запада. Лишь осенью 1945 года, в один день, почтальон принес четыре похоронки! В них значилось, что Иван, Федор, Николай и Дмитрий пропали без вести в разные месяцы 1942 года.
Ксения Никитична Волкова, несмотря ни на что, ждала и верила, что найдутся ее сыночки, но не дождалась. Умерла она в 1975 году.
В музее боевой славы нахабинской гимназии №4 есть стенд, рассказывающий о братьях Волковых. Школьники гордятся своими земляками-героями.
Такая вот трагическая история большой нахабинской семьи, только одной семьи из миллионов. Память о солдатах Родины Волковых жива и будет жить.
Е.ИВАНОВА.
P.S.
Традиционно в канун Дня Победы в городском поселении Нахабино прошел открытый турнир по волейболу памяти братьев Волковых.
Женский этап турнира собрал четырех участников. Победителем стала команда «Дедовск», второе место заняла команда КМЗ, третье – «Зоркий» (обе из Красногорска).
В мужском этапе приняло участие восемь команд, четыре из Нахабина. Победа у команды «Пчелки», второе – у КМЗ (оба коллектива из Красногорска), третье место завоевала команда «Нахабино».
А.В. Солдатова
Псковская ветвь дворянского рода Волковых
История дворянства как сословия тесно переплетена с историей дворянских родов и фамилий, а поэтому история дворянской семьи - это часть истории страны. В этом контексте изучение историй отдельных родов становится более интересным.
В России существовало множество дворян с фамилией Волковых, принадлежавших к разным родам: и старым, и новым, и недавно выслужившимся, так что выяснить полную родословную дворян, носивших эту фамилию, чрезвычайно сложно.1 Вычленение из этого многообразия псковской ветви дворянского рода Волковы также сопряжено с большими сложностями. Это связано, прежде всего, с обилием лиц с фамилией Волковых, встречающихся в ХVI-XVПI вв.2 Дореволюционный энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И. А. Эфрона свидетельствует, например, о существовании 72 дворянских родов Волковых, 7 из юторых принадлежат к древнему дворянству. Представители их внесены в различные части родословных книг Петербургской, Костромской, Вологодской, Московской, Полтавской, Ярославской, Новгородской, Симбирской и др. губерний России. Остальные роды принадлежат к новому, выслуженному дворянству и внесены во II и III части родословной книги 22 губерний. Сложно сказать, к какой из общероссийских ветвей принадлежали псковские дворяне Волковы, но, основываясь на данных исторических источников, можно предположить, что псковская ветвь рода Волковых берет начало от Григория Волка, выехавшего из Польши к Великому князю Василию Ивановичу. Родословие его показывает, что Григорий Волк прибыл в Москву с сыновьями Федором и Андреем Григорьевичами, хотя продолжается лишь от первого.3 От него начались московская и вологодская ветви Волковых, а от потомков и псковская. Родоначальник ее был
Солдатова Анастасия Владиславовна - выпускница исторического факультета Псковского госпед-университета им. С.М.Кирова (2005 г.)
Степан Николаевич Волков, происходивший из вологодских дворян.4
У Степана Николаевича были дети: Николай и Матвей Степановичи. Николай Степанович, директор школы изящных искусств в Варшаве 1854 г., любитель пения, друг композитора М.И.Глинки, воспитывался в институте путей сообщения и писал портреты акварелью (известен, например, его портрет М.И.Глинки 1834-1835 гг.).5 Служа офицером корпуса путей сообщения, с марта по апрель 1831 г. он находился в Ковно (командирован туда для подавления возмущения), по возвращении оттуда ему было пожаловано 300 руб. 23 ноября 1838 г. Николай Степанович был внесен в VI часть дворянской родословной книги, а в 1862-1865 гг. был Псковским губернским предводителем дворянства.6 Второй сын Степана Николаевича - Матвей Степанович, «учился петь у Беллони и певал с Глинкой у Демидовых».7 В источниках есть сведения, что в 1855 он владел в Новоржевском уезде 50 душами крестьян, хотя еще в 1846-1847 гг. число крепостных у него составляло 187 душ.8 Имел владения в Новоржевском уезде и Николай Степанович Волков.9
Происхождение второй, дополнительной ветви дворян Волковых определить трудно, хотя известно, что они тоже внесены в VI часть родословной книги. В источнике упоминается грамота, данная 23 декабря 1690 г. от Великого Государя и Великого князя Петра Алексеевича Андрею Григорьевичу Волкову для предоставления в Торопецкий уездный суд.10
Наиболее же многочисленной, представленной пятью поколениями, является главная ветвь дворян Волковых, живших в Псковской губернии. Основателем ветви является Степан Николаевич Волков.
Подробные сведения о нем удалось вычленить их формулярного списка и метрической справки, представленной в деле о внесении в дворянство. Вероятная дата рождения Степана Николаевича - 1757 г., т.к. имеются свиде-
тельства, что на 1792 г. ему было 35 лет.11 11 июля 1810 г. род был внесен в VI часть родословной книги по Вологодской губернии, следовательно, происходил он из вологодских дворян. В службу вступил 1 июня 1781 г., 5 июля 1790 г. получил чин поручика Софийского мушкетерского полка, 25 сентября того же года стал провиантмейстером, 17 марта 1791 г. произведен в оберпровиантмейстеры (пример майорского чина). Прослужив в этом качестве четыре года, он 24 сентября 1795 г. бал уволен из провиантского штата. Спустя некоторое время Степан Николаевич оказался в Псковской губернии, где началась его гражданская служба: в 1792 г. он имел чин надворного советника и был судьей в уездном суде 6-го участка в Пор-ховском уезде, о чем свидетельствуют и списки дворян Псковской губернии по уездам.13
31 мая 1796 г. С.Н.Волков становится кассиром Государственного ассигнационного банка, а 26 октября за выслугу лет был произведен правлением банка в надводные советники, II января 1797 г. получил чин коллежского асессора. С 10 июня 1801 г. по 2 мая 1802 г. он служил судьей в Порховском уездном суде, затем был на эту должность переизбран и прослужил до 8 января 1808 г. А в 1812 г. Степан Николаевич занял должность предводителя Порховского уездного дворянства, и в том же году был определен в Департамент уделов. В 1813 г. С.Н.Волков был определен в кабинет Его Императорского Величества начальником второго отделения, ведавшего кодификацией законов Российской империи. В 1816 г. он был награжден орденом Св. Анны второго класса, что согласно табели о рангах давало чин VII класса. В 1818 г. Степан Николаевич по болезни был уволен со службы с причислением к Ге -рольдии и за выслугу лет пожалован чином надворного советника. В том же году он был определен в С.-Петербургский почтамт, но, прослужив чуть более года, уволился по собственному прошению, но через восемь дней поступил в Департамент уделов по особым поручениям. Этим ведомством он 9 января 1820 г. был командирован для принятия имения Красное Село и управления им. В 1822 г. Степану Николаевичу были пожалованы знаки ордена Св. Анны второго класса с алмазными украшениями. В том же году он был командирован в Петергоф для изучения работы расположен-
ной там бумажной фабрики. 6 апреля 1823 г. С. Н. Волков закончил службу в Департаменте уделов и был уволен оттуда высочайшим указом Сената с причислением к Герольдии. Менее чем через год, в марте 1824 г. он вообще оставил государственную службу по причине болезни, получил чин статского советника, паспорт и право свободного поселения по всей России. И Волков решил поселиться в Порхов-ском уезде Псковской губернии. Земельные владения на территории уезда составляли 855 дес., а по данным на 1827-1828 гг., он имел также 456 душ крестьян.14 К сожалению, никаких сведений о супруге Степана Николаевича обнаружить не удалось, но известно, что он имел сына Николая.
Николай Степанович Волков родился в 1810 г., в 1825 г. поступил в институт корпуса путей сообщения, в следующем году произведен в прапорщики, а еще через год - в подпоручики. 2 мая 1829 г. он был командирован в Дирекцию построения мостов по шоссе от Новгорода, а в том же году прикомандирован к художественным заведениям Главного управления путей сообщения и вскоре получил чин поручика с назначением на действительную службу. 4 сентября Николай Степанович был откомандирован к изысканиям построения шоссе от Петербурга до Динабурга, а в декабре того же года же вновь переведен в художественные заведения Главного управления, в 1830 г. назначен адъютантом к начальнику штаба корпуса путей сообщения, а затем адъютантом к императору Николаю I. 6 декабря 1834 г. Н. С. Волков был произведен в капитаны с оставлением в корпусе инженеров путей сообщения, «служил ревностно и преданно».
Николай Степанович знал несколько языков: наряду с английским прекрасно владел немецким и французским, имел знания по географии, всеобщей истории, статистике, элементарной и высшей математике, начертательной геометрии, а также в области артиллерии и фортификации, механики и физики, минеральной химии и астрономии, был знаком с курсом построения гражданской архитектуры, владел плотницким искусством и резьбой по камню, т.е. был весьма образованным и разносторонним человеком. 23 ноября 1838 г. Н. С.Волков был внесен в VI часть дворянской родословной книги, в 1862-1865 гг. был Псковским губернс-
ким предводителем дворянства. На 1846-1847 гг. он имел 369 душ крестьян в Псковской губернии, в Новоржевском уезде владел третьей частью деревни Махново, где смежными землями владели И.К.Бороздин, А. Д.Яхонтов, Н.С.Кара-мышева, Е. А. Алексеева. Земельные владения Волкова составляли здесь 53 дес.711 с. Он был дважды женат. От первой жены - Натальи Александровны Дмитриевой-Мамонтовой, дочери действительного статского советника, он имел троих сыновей: Степана, Александра и Константина. После смерти супруги новой избранницей его стала дочь генерал-майора Е.П.Сам-сонова Елизавета Евгеньевна, торжественная свадьба состоялась в церкви Псковского училища военного ведомства 28 июля 1863 г В 1864 г. у них родился сын Евгений.15
Сын Николая Степановича Константин родился 5 июня 1845 г., имел впоследствии двух сыновей: Владимира (1872 г.) и Константина (1873 г.). На 1882 г. совместное владение малолетних Владимира и Константина Константиновичей составляло в Борховском уезде 1596,5 дес. земли. Старший сын Николая Степановича Степан родился 29 января 1843 г., а средний, Александр - 23 февраля 1844 г. О первом сведений сохранилось очень мало, Александр же занимал административные посты в аппарате управления Псковской губернии, и в частности в Порховском уезде: в 1864 г. - мирового посредника 1-го участка по Порховскому уезду, в 1872 г. - мирового посредника 2-го участка, гласного уездного земского собрания и почетного смотрителя уездного училища. В 1874 г. к последним постам добавился пост почетного мирового судьи и чин титулярного советника.17 В «Памятной книжке Псковской губернии» за 1913-1914 гг. имеется упоминание о порховском помещике Александре Николаевиче Волкове, владевшем имением Волково (1038 дес.) Дегожской волости.18 Жена Александра Николаевича Алиса Васильевна также имела угодья в Порховском уезде: на 1882 г. -434 дес., на 1904 г. - 323 дес.19 30 июля 1869 г. у Волковых родился сын Владимир, зачисленный в январе 1888 г. в Рижское политехническое училище,20 но о дальнейшей его жизни ничего не известно.
Самый младший сын Николая Степановича Волкова Евгений родился 16 июня 1864 г. и был крещен в Псковской Ново-Успенской церкви. В начале XX в. он был черноморским гу-
бернатором, а затем московским градоначаль-ником.21 Земельные владения Евгения Николаевича на 1882 г. составляли 1186 дес.22 Мать же его - вторая жена Н. С.Волкова владела полученным ею по материнской линии сельцом Елизаветино у р.Многи, вблизи погоста Чирского и станции Черской с 584 душами мужского пола. За Николая Степановича она вышла в возрасте 23 лет и была младше мужа почти на 30 лет. Брак был удачным, но прервала его скорая смерть супруга. Вскоре Елизавета вышла замуж вторично, за Николая Александровича Ваганова, в течение ряда лет занимавшего пост председателя Псковской земской управы. У супругов родился сын Александр. Елизавета Евгеньевна Ваганова активно занималась общественной деятельностью: в 1865 г. стала одной из учредительниц Псковского женского благотворительного общества, затем организовала Лобановскую сельскую пожарную дружину, а позднее создала потребительское общество и стала основательницей кооперативного движения в волости. Но самым ярким ее деянием была организация детского «Майского союза» (1898 г.), одного из первых в России экологических обществ.23
Таковы собранные по крупицам в архивах данные о пяти поколениях ветви рода Волковых.
Вторая, дополнительная ветвь рода менее многочисленна: удалось проследить всего три ее поколения, причем сведения о представителях чрезвычайно скудны. Можно предположить, что обе ветви находились в близком родстве, но возможно, что они были просто однофамильцами.
Родоначальником этой ветви можно назвать Леонтия Тимофеевича Волкова, занесенного в
VI часть дворянской родословной книги и имевшего недвижное имущество в Торопецком уезде: сельцо Рогаткино Казаринской волости, 12 собственных крестьян и 9 «женнихъ», т.е. жениных. Он был майором, имел чин надворного советника и двух сыновей - Матвея и Василия.24
Матвей Леонтьевич Волков являлся судьей, полковником в отставке, был награжден орденами Св.Владимира IV степени с бантом, Св. Анны II и III ст., а также серебряной медалью за взятие Парижа и польский знак отличия за военное достоинство. Родился он, вероятно, в 1795 г., т.к. в 1855 г. ему было 60 лет. Жил
в Островском уезде, где имел 68 крестьянских душ, которые оставил дочери.25
Дочь звали Анной Матвеевной. Родилась она 20 сентября 1835 г. и была крещена в Троицком соборе Острова. Анна Матвеевна владела 1-й частью деревни Зуева Гора с пятью дворами, 23 душами мужского и 22 душами женского пола и площадью немногим более 50 дес.26
Несколько больше сохранилось сведений о Василии Леонтьевиче Волкове, проживавшем в Торопецком уезде. Родился он, вероятно, в 1805 г., из 2-го кадетского корпуса вышел прапорщиком и в 1817 г. поступил в 7-ю артиллерийскую бригаду, затем переводился в 8-ю и 10-ю бригады, в 1822 г. произведен в подпоручики. Служил в дальнейшем в ряде артиллерийских бригад, участвовал в русско-турецкой войне К28-1829 гг. «от открытия военных действий до снятия блокады крепости Силистрии 3 ноября 1828 г.». В сражениях получил сильную контузию в грудь, ранен осколком и левую руку, лишившись указательного и среднего пальца. Был награжден орденом С.Владимира IV степени, с бантом и серебряной медалью. Василий Лентьевич обучался немецкому и французскому языкам, освоил артиллерийскую и фортификационную науку, черчение военных планов. С 30 октября 1830 г. он состоял в войсках военных поселений, со службы уволился по собственному прошению в чине поручика и пенсионным жалованьем в 600 руб.27
Каких-либо других сведений об этой ветви рода обнаружить, к сожалению, не удалось. Но удалось выявить некоторые сведения об отдельных представителях дворянства Псковской губернии, носящих фамилию Волковых, -более 20 чел., хотя нет доказательств, что они состояли в родственных связях с представленными выше ветвями. Скорее всего, это просто
однофамильцы, владевшие землями в ряде волостей Опочецкого, Островского, Псковского, Порховского и др.уездов. Известно и то, что Волковы породнились с дворянскими фамилиями Дондуковых-Корсаковых, Симанских, Кач-ковских, Вагановых, Самсоновых, Повало-Швейковских, Львовых.
Революционные потрясения 1917 г. имели серьезные последствия и для дворян Волковых. То, что его представители проживали в Псковской губернии вплоть до революции, подтверждает список дворян 1916 г.29 В послереволюционных же источниках встретились новые представители этой фамилии. Так, например, в протоколе заседания Президиума уисполкома упоминается имя графини Варвары Петровны Волковой, за которой числилось село Глубокое Опочецкого уезда с 7811,1 дес. земли.30 В списках же подлежащих выселению помещиков (март 1926 г.) упоминался Алексей Волков.31 За Александром Григорьевым-Волковым числилось в Псковском уезде имение Волково с 27 дес.земли.32 Возможно, что представитель рода взял фамилию жены, присоединив ее к своей. Это предположительно может быть Александр Андреевич Волков, действительный статский советник, имевший в 1880-х гг. земельные владения в Псковском уезде.33 Упоминается в документах и Александр Николаевич Волков-Муромцев, владевший селом Сычево Дегожс-кой волости Порховского уезда. С большой долей сомнения можно предположить, что это представитель основной псковской ветви Вол -ковых Александр Николаевич Волков, присоединивший к своей фамилии еще одну часть (возможно, вторично женился). Владения его находились в Порховском уезде, а сам он в конце 1880-х гг. проживал в Италии. После революции он мог не вернуться в Россию.34 Больше никаких сведений о судьбе представителей небогатого рода Волковых обнаружить не удалось.
Примечания
1. История родов русского дворянства. В 2-х тт. П. М.,1991. Сс.230-241.
2. Энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Эфрона. Т.6. СПб.1892. С.38.
4. ГАПО, ф.110, оп.1, д. 176, лл. 12,15.
5. История родов русского дворянства, Т.! Сс.230-241.
6. ГАПО, Ф.110, оп.1, д.176, лл.1. Акулов И.И. Список гг.предводителей дворянства Псковской губернии. Псков.1916. С.3.
7. История родов русского дворянства. ТІ. Сс.230-241.
8. ГАПО, ф.366, оп.1, д.97, л.35, д.16, л.61.
9. ГАПО, ф. 196, оп.1, д.1124, л.3.
10. ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, л.3.
11. ГАПО, ф.20, оп.1, д.35, л.20.
12 ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, л.12.
13. ГАПО, ф.20, оп.1, д.35, л.20, д.35, л.22.
14. ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, л.14; ф.366. оп.1, д.61, л.18; д.248, л.33.
15. ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, лл.16-18; ф.366, оп.1, д.1, л.61; д.97, л.35; ф.196, оп.1, д.1124, лл.1-3.
16. ГАПО, Ф.110, оп.1, д.176, лл.10,29,38; ф.366, оп.1, д.61, л.18.
17. ГАПО, Ф.110, оп.1, д.176, лл.49,56.
18. Памятная книжка Псковской губернии на 1913-1914 гг. Псков.1914.
19. ГАПО, Ф.366, оп.1, д.61, л.3; д.90, лл.89-90.
20. ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, д.66,67.
21.Там же, л.43.
22. ГАПО, ф.366, оп.1, д.90, лл.89-90.
24. ГАПО, ф.366, оп.1, д.248, л.20; ф.20, оп.1, д.605, л.112; ф.38, оп.1, д.10515-а. л.1.
25. ГАПО, ф.366, оп.1, д.97, л.6; Памятная книжка Псковской губернии за 1956 г. Псков. 1856. С.50; То же
за 1857 г. С.51; То же за 1858 г. С.48.
26. ГАПО, ф.110, оп.1, д.176, л.2; ф.196, оп.1, д.2283, л.8.
27. ГАПО, ф.110, оп.1, д.178, лл.4-5.
28. Там же. л.6.
29. Картавцов И.М. Библиографические заметки по истории некоторых дворянских фамилий, помещенных в Псковской губернии. Псков.1916. С.23.
30. ГАПО, ф.203, оп.1, д.23, л.48.
31. Там же, д.280, л.1.
32. Там же, д.281, л.1.
33. ГАПО, ф.33, оп.1, д.6300, л.1.
34. ГАПО, ф.203, оп.1, д.23, л.78; ф.110, оп.1, д.176, л.23.
І іюруцй Ки/исйшнпттюич Ночкс"в
Дополнительная ветвь рода Волковых (схема №2)
