БАЛЬЗАК «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ»
Бальзак безбрежен, как океан. Это – вихрь гениальности, буря негодования и ураган страстей. Он родился в один год с Пушкиным (1799) – всего на две недели раньше, – но пережил его на 13 лет. Оба гения отважились заглянуть в такие глубины человеческой души и людских отношений, в какие до них не был способен никто. Бальзак не побоялся бросить вызов самому Данте, назвав свою эпопею по аналогии с главным творением великого флорентийца «Человеческой комедией». Впрочем, с равным основанием ее можно назвать еще и «Нечеловеческой», ибо только титану под силу создать столь грандиозное горение.
«Человеческая комедия» – общее название, данное самими писателем, для обширного цикла своих романов, повестей и рассказов. Большинство произведений, объединенных в цикл, было опубликовано задолго до того, как Бальзак подобрал им приемлемое объединяющее название. Сам писатель так рассказывал о своем замысле:
Называя «Человеческой комедией» произведение, начатое почти тринадцать лет тому назад, я считаю необходимым разъяснить его замысел, рассказать о его происхождении, кратко изложить план, притом выразить все это так, как будто я к этому не причастен. «…»
Первоначальная идея «Человеческой комедии» предстала передо мной как некая греза, как один из тех невыполнимых замыслов, которые лелеешь, но не можешь уловить; так насмешливая химера являет свой женский лик, но тотчас же, распахнув крылья, уносится в мир фантастики. Однако и эта химера, как многие другие, воплощается: она повелевает, она наделена неограниченной властью, и приходится ей подчиниться. Идея этого произведения родилась из сравнения человечества с животным миром. «…» В этом отношении общество подобно Природе. Ведь Общество создает из человека, соответственно среде, где он действует, столько же разнообразных видов, сколько их существует в животном мире. Различие между солдатом, рабочим, чиновником, адвокатом, бездельником, ученым, государственным деятелем, торговцем, моряком, поэтом, бедняком, священником так же значительно, хотя и труднее уловимо, как и то, что отличает друг от друга волка, льва, осла, ворона, акулу, тюленя, овцу и т. д. Стало быть, существуют и всегда будут существовать виды в человеческом обществе так же, как и виды животного царства.
По существу в приведенном фрагменте из знаменитого Предисловия к «Человеческой комедии» выражено кредо Бальзака приоткрывающее тайну его творческого метода. Он систематизировал человеческие типы и характеры, как ботаники и зоологи систематизировали растительный и животный мир. При этом, по словам Бальзака, «в великом потоке жизни Животность врывается в Человечность». Страсть – это все человечество. Человек, считает писатель, ни добр, ни зол, а просто рождается с инстинктами и наклонностями. Остается только как можно точнее воспроизвести тот материал, который дает нам сама Природа.
Вопреки традиционным канонам и даже формально-логическим правилам классификации, писатель выделяет три «формы бытия»: мужчин, женщин и вещи, то есть людей и «материальное воплощение их мышления». Но, видимо, именно это «вопреки» и позволило Бальзаку создать неповторимый мир своих романов и повестей, который не спутаешь ни с чем. И бальзаковских героев тоже не спутаешь ни с кем. «Три тысячи людей определенной эпохи» – так не без гордости характеризовал их сам писатель.
«Человеческая комедия», как замыслил ее Бальзак, имеет сложную структуру. Прежде всего, она подразделяется на три разновеликие части: «Этюды о нравах», «Философские этюды» и «Аналитические этюды». По существу же все главное и великое (за небольшим исключением) сосредоточено в первой части. Именно сюда входят такие гениальные произведения Бальзака, как «Гобсек», «Отец Горио», «Евгения Гранде», «Утраченные иллюзии», «Блеск и нищета куртизанок» и др. В свою очередь, «Этюды о нравах» делятся на «сцены»: «Сцены частной жизни», «Сцены провинциальной жизни», «Сцены парижской жизни», «Сцены военной жизни» и «Сцены сельской жизни». Некоторые циклы остались неразвернутыми: из «Аналитических этюдов» Бальзак успел написать только «Физиологию брака», а из «Сцен военной жизни» – авантюрный роман «Шуаны». А ведь писатель строил грандиозные планы – создать панораму всех наполеоновских войн (представьте многотомную «Войну и мир», но написанную с французской точки зрения).
Бальзак претендовал на философский статус своего великого детища и даже выделил в нем специальную «философскую часть», куда среди прочих вошли романы «Луи Ламбер», «Поиски Абсолюта», «Неведомый шедевр», «Эликсир долголетия», «Серафита» и самый известный из «философских этюдов» – «Шагреневая кожа». Однако при всем уважении к бальзаковскому гению следует совершенно определенно сказать, что великого философа в собственном смысле данного слова из писателя не получилось: его знания в этой традиционной сфере духовной жизни хотя и обширны, но весьма поверхностны и эклектичны. Зазорного здесь ничего нет. Тем более что Бальзак создал свою собственную, не похожую ни на какую другую, философию – философию человеческих страстей и инстинктов.
Среди последних самый главный, по бальзаковской градации, – это, конечно, инстинкт обладания. Безотносительно от того, в каких конкретных формах он проявляется: у политиков – в жажде власти; у дельца – в жажде наживы; у маньяка – в жажде крови, насилия, угнетения; у мужчины – в жажде женщины (и наоборот). Безусловно, Бальзак нащупал самую чувствительную струну человеческих побуждений и поступков. Данный феномен в разных своих аспектах раскрыт в различных произведениях писателя. Но, как правило, все аспекты, как в фокусе, концентрируются в любом из них. Некоторые же воплощаются в неповторимых бальзаковских героях, становятся их носителями и олицетворением. Таков Гобсек – главное действующее лицо одноименной повести – одного из знаменитейших произведений мировой литературы.
Имя Гобсека переводится как Живоглот, но именно во французской вокализации оно стало нарицательным и символизирующим жажду наживы ради самой наживы. Гобсек – капиталистический гений, он обладает поразительным чутьем и умением увеличивать свой капитал, безжалостно растаптывая при этом человеческие судьбы и проявляя абсолютный цинизм и аморализм. К удивлению самого Бальзака, этот высохший старикашка, оказывается, и есть та фантастическая фигура, которая олицетворяет власть золота – этой «духовной сущности всего нынешнего общества». Впрочем, без названных качеств капиталистические отношения не могут существовать в принципе – иначе это будет совершенно другой строй. Гобсек – романтик капиталистической стихии: ему доставляет истинное наслаждение не столько получение самой прибыли, сколько созерцание падения и коверкания человеческих душ во всех ситуациях, где он оказывается подлинным властелином людей, попавших в сети ростовщика.
Но Гобсек – и жертва общества, где царствует чистоган: он не ведает, что такое любовь женщины, у него нет жены и детей, он понятия не имеет, что такое доставлять радость другим. За ним тянется шлейф из слез и горя, разбитых судеб и смертей. Он очень богат, но живет впроголодь и готов перегрызть горло любому из-за самой мелкой монетки. Он – ходячее воплощение бессмысленной скупости. После смерти ростовщика в запертых комнатах его двухэтажного особняка обнаруживается масса прогнивших вещей и протухших припасов: занимаясь под конец жизни колониальными аферами, он получал в виде взяток не только деньги и драгоценности, но всевозможные деликатесы, к которым не притрагивался, а все запирал на замок для пиршества червей и плесени.
Бальзаковская повесть – не учебник по политэкономии. Безжалостный мир капиталистической действительности писатель воссоздает через реалистически выписанные персонажи и ситуации, в которых они действуют. Но без портретов и полотен, написанных рукой гениального мастера, наше представление о самом действительном мире было бы неполным и бедным. Вот, к примеру, хрестоматийная характеристика самого Гобсека:
Волосы у моего ростовщика были совершенно прямые, всегда аккуратно причесанные и с сильной проседью – пепельно-серые. Черты лица, неподвижные, бесстрастные, как у Талейрана, казались отлитыми из бронзы. Глаза, маленькие и желтые, словно у хорька, и почти без ресниц, не выносили яркого света, поэтому он защищал их большим козырьком потрепанного картуза. Острый кончик длинного носа, изрытый рябинами, походил на буравчик, а губы были тонкие, как у алхимиков и древних стариков на картинах Рембрандта и Метсу. Говорил этот человек тихо, мягко, никогда не горячился. Возраст его был загадкой «…» Это был какой-то человек-автомат, которого заводили ежедневно. Если тронуть ползущую по бумаге мокрицу, она мгновенно остановится и замрет; так же вот и этот человек во время разговора вдруг умолкал, выжидая, пока не стихнет шум проезжающего под окнами экипажа, так как не желал напрягать голос. По примеру Фонтенеля он берег жизненную энергию, подавляя в себе все человеческие чувства. И жизнь его протекала так же бесшумно, как сыплется струйкой песок в старинных песочных часах. Иногда его жертвы возмущались, поднимали неистовый крик, потом вдруг наступала мертвая тишина, как в кухне, когда зарежут в ней утку.
Несколько штрихов к характеристике одного героя. А у Бальзака их были тысячи – по нескольку десятков в каждом романе. Он писал денно и нощно. И все же не успел создать все, что замыслил. «Человеческая комедия» осталась незавершенной. Она сожгла и самого автора. Всего планировалось 144 произведения, не написано же – 91. Если задасться вопросом: какая фигура в западной литературе XIX века самая масштабная, мощная и недосягаемая, затруднений с ответом не будет. Это – Бальзак! Золя сравнивал «Человеческую комедию» с Вавилонской башней. Сравнение вполне резонное: и впрямь – есть в циклопическом творении Бальзака нечто первозданно-хаотическое и запредельно-грандиозное. Разница только одна:
Вавилонская башня рухнула, а «Человеческая комедия», построенная руками французского гения, будет стоять вечно.
© Алексей Ивин, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Книга «Оноре де Бальзак. „Человеческая комедия“» была написана в 1997 году, к 200-летию со дня рождения Бальзака. Однако, как и всё, мною написанное, спроса не нашла. У нас ведь повсюду «специалисты». Оказались они и в ИМЛИ: директор ИМЛИ РАН Ф. Ф. Кузнецов (распорядился осуществить компьютерный набор) и специалист по французской литературе, «бальзаковед» Т. Балашова (написала отрицательную рецензию). Их издательство «Наследие», конечно же, не для м. н. с. Ивина. «Какая у вас ученая степень?»
Книгу также отвергли:
Г. М. Степаненко, гл. редактор издательства МГУ («мы же не заказывали!»),
З. М. Каримова, изд. «Знание»,
В. А. Мильчина, изд. «Знание»,
В. П. Журавлев, изд. «Просвещение»,
Л. Н. Лысова, изд. «Школа-Пресс»,
И. К. Хуземи, «Лит. Газета»,
М. А. Долинская, изд. «Знание» (не продать!),
С. И. Шанина, ИМА-Пресс,
Л. М. Шарапкова, ВОПЛИ,
А. В. Дорошев, Ладомир,
И. В. Козлова, «Школа-Пресс»,
И. О. Шайтанов, РГГУ,
Н. А. Шемякина, департамент образования Москвы,
А. Б. Куделин, ИМЛИ,
А. А. Аншукова, изд. «Академический проект» (мы Гачева издаем, а вы кто?),
О. Б. Константинова-Вайнштейн, РГГУ,
Е. П. Шумилова, РГГУ (Российский государственный гуманитарный университет), выписка из протокола заседания №6 от 10 апреля 1997 г.
Т. Х. Глушкова, изд. «Дрофа» (сопроводила отказ увещеваниями),
Ю. А. Орлицкий, РГГУ,
Е. С. Абелюк, МИРОС (институт развития образовательных систем),
к. ф. н. О. В. Смолицкая, МИРОС (обе большие «специалистки», а сколько спеси!),
Я. И. Гройсман, нижегородское изд. «Деком»,
С. И. Сильванович, изд. «Форум».
Самый последний по времени отказ – Н. В. Юдина, проректор по научной работе ВлГГУ (Владимирского государственного гуманитарного университета). Ждал три часа и уехал не принятый: начальство! Зачем ей Бальзак? Звонил через месяц – может, прочла дискету? Нет, нужно рецензировать у «специалистов». У их специалистов, из ВлГГУ. «А какая у вас ученая степень?» Со мной говорить не захотела: д. ф. н.! Доктор, понимаете? – доктор филологии, а вы кто? Вы и словом-то не владеете. Вот если заплатите – издадим. «Пускай Бальзак платит», – подумал я и вышел с этим в Интернет. – А. Ивин.
Оноре де Бальзак. Человеческая комедия
Настоящее исследование жизни и творчества классика французского реализма Оноре де Бальзака предпринято впервые после длительного перерыва. В нем дана краткая характеристика общественно-политической ситуации во Франции 1800-1850 годов и краткий очерк жизни Бальзака. Рассмотрен начальный период его творчества. Главное внимание уделено анализу идей и персонажей «Человеческой комедии», в которую писатель собрал более восьмидесяти своих произведений, написанных в разные годы. По причине небольшого объема за пределами исследования были оставлены драматургия, публицистика и эпистолярное наследие. Творчество Бальзака в необходимых случаях сопоставлено с другими именами современной ему французской, английской, немецкой и русской литературы. Монографию можно рассматривать как учебное пособие для учащихся старших классов общеобразовательных школ и студентов гуманитарных факультетов вузов. Написана к 200-летию со дня рождения писателя, которое отмечалось в 1999 году.
Краткий сравнительно-исторический очерк общественно-политической обстановки во Франции в 1789-1850 годах
Появление значительных фигур как в сфере политики, так и в области искусства предопределяется во многом общественной ситуацией в стране. Создатель «Человеческой комедии» – комедии нравов в городе, провинции и селе – не мог появиться раньше, чем эти нравы расцвели и утвердились в буржуазной Франции ХIX века.
В нашем исследовании будут то и дело возникать естественные параллели между творчеством Оноре де Бальзака (1799-1850) и творчеством виднейших русских реалистов XIX века. Но с точки зрения геополитической состояние России в XIX веке и состояние Франции были отнюдь не равнозначными. Проще говоря, такой, какой Франция была в 1789 году, Россия стала лишь в 1905. Имеется в виду и уровень производительных сил страны, и степень революционного брожения масс, и общая готовность к кардинальным переменам. В этой связи Великая Октябрьская революция представляется пролонгированной во времени и развернутой на более обширном пространстве Великой Французской буржуазной революцией. В известном смысле революция 1789 года, свержение монархии Людовика ХVI, якобинская диктатура, борьба революционной Франции против интервенции Англии, Австрии и Пруссии, а затем и наполеоновские походы – все это явилось для Европы таким же катализатором общественных процессов, каким явилось в сходной ситуации для обширного пространства России революция 1905 года, свержение монархии Николая II, диктатура пролетариата, борьба революционной России против интервентов Антанты, а затем и гражданская война. Сходство революционных задач и революционных методов, а также исторических фигур подчас просто поразительно.
Достаточно напомнить основные вехи истории Франции тех лет – и это утверждение, кажущееся спорным в социально-историческом контексте, примет более приемлемые формы.
Двор короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты не в состоянии удовлетворить требования буржуа и простонародья: приходится расстаться с некоторыми властными полномочиями. 5 мая 1789 года собираются Генеральные штаты, которые 17 июня депутатами третьего сословия преобразовываются в Национальное собрание. Неограниченная монархия становится конституционной, что в случае России примерно соответствует 1905 году. Штурм Бастилии 14 июля 1789 года существенно не меняет ситуацию. Буржуазия, составив «Декларацию прав человека и гражданина», то есть Конституцию, пришла к власти, урезав права короля. Но народ требует крови. Стягивание войск и попытки бегства короля Людовика только раззадоривают голодный народ. 10 августа 1792 года он штурмом берет королевский дворец. Ясно, что «постепеновцы» и реформаторы вынуждены спасаться бегством. Якобинцы и жирондисты создают революционный Конвент, который спешит удовлетворить самые насущные требования народа (раздел земли, отмена дворянских и даже буржуазных привилегий, казнь короля), там более что к Парижу стягиваются силы интервентов и контрреволюционеров. В этой ситуации Комитет общественного спасения во главе с Робеспьером, как впоследствии ВЧК во главе с Дзержинским, разворачивают террор в отношении низвергнутых сословий. Образуются якобинские клубы и его отделения, революционные комитеты и трибуналы, органы местного самоуправления (нечто вроде комбедов). Отличие «пролетарской» революции 1917 года от «буржуазной» революции (английской, французской и прочих) советскими историками в известном смысле высосано из пальца. Якобинская диктатура имела все черты диктатуры пролетариата. Оказалось, что у революций гораздо больше сходства в совершенно иных плоскостях, чем классовые.
Итак, революция побеждает. Но ее плодами пользуются реставраторы империй, которые создают себе культ личности из энтузиазма освобожденных масс. К тому времени, к 1799 году, молодой революционный генерал Бонапарт уже совершил свой итальянский поход и, погрузившись на суда, двинул войска в Египет и Сирию: энтузиазму молодой Франции следовало дать выход. Отец Наполеона Бонапарта, по образованию адвокат, судя по всему, дал сыну хорошее представление об опасностях и личных правах. Потеряв весь флот в битве при Абукире, Наполеон вернулся в Париж как раз в тот момент, когда буржуазное правительство зашаталось. И не в последнюю очередь оттого, что под самым носом республики победоносно действовал полководец Суворов. Наполеон понял, что необходимо свергать термидорианское правительство, которое всего лишь несколько лет назад свергло якобинцев. В ноябре 1799 года (18 брюмера VIII года республики, в год рождения Бальзака), Наполеон, использовав преданных ему гвардейцев, арестовал правительство и установил военную диктатуру (Консулат). Последовавшее затем двадцатилетие проходит под знаком завоевательных походов.
Морских успехов у Наполеона и его генералов не было, потому что морями правила Британия, но в результате этих походов был произведен новый раздел всей Европы. В 1804 году было закончено составление «Гражданского кодекса», в котором оговаривались новые земельные и имущественные права. К 1807 году Наполеон разбил Пруссию и Россию, заключив Тильзитский мир, а также Священную Римскую империю. Гете и Гофман отмечают, с каким энтузиазмом принимали наполеоновских солдат в немецких городах. Поход в Испанию спровоцировал там гражданскую войну. Европа, за исключением Турецкой империи и Великобритании, была, в сущности, завоевана, и Наполеон стал готовиться к походу на Россию (вместо Индии, как планировал прежде).
Последующие события – поражение под Москвой и на Березине, поражение под Лейпцигом в 1813 г. и после «Ста дней» – под Ватерлоо в 1815 г. – всем известны. Арестованный император отправился на остров Св. Елены, где и умер в 1821 году. Людовика XVIII, брата казненного короля, сменил в 1830 году Луи-Филипп Орлеанский, родственник Бурбонов, а его в 1848 – Наполеон III, племянник императора. Так что борьба на протяжении всех тех лет шла между законными представителями монархии и узурпаторами в лице «корсиканского чудовища» и его родни. Однако за исключением переворота 1815 года, осуществленного с помощью казаков, последующие революции осуществлялись ремесленниками, мелкими буржуа, рабочими, парижской чернью и всякий раз сопровождались обильной кровью, баррикадами, расстрелами и вместе с тем уступками в области закона, расширением прав и свобод.
Понятно, что после таких потрясений от феодальных привилегий, которыми располагало дворянство и духовенство, осталось немного. Ни орлеанисты, ни бонапартисты уже не могли сопротивляться власти богатых буржуа («бурж», «бург» – город, предместье). Бальзак был и остался легитимистом, то есть сторонником власти законного короля, но по происхождению он был буржуа и вынужден был все эти пятьдесят лет, как и вся французская буржуазия, добывать себе жизненные блага с боем. Герои его произведений испытывают к аристократам, с одной стороны, жгучее презрение, а с другой – жгучую зависть. Его персонажи-аристократы, подобно мечтателю Анри де Сен-Симону, могли ходить по миру с протянутой рукой и жить на содержании верного слуги, но все равно они были законодателями, в то время как буржуа, пусть и с набитой деньгами мошной, постоянно не хватало прав. Благодаря тому, что французское общество, в результате революций и войн, было к началу литературной деятельности Бальзака сильно перемешано, ему оставалось только вести свою социальную бухгалтерию разных общественных слоев: «золотой молодежи», рабочих, ремесленников, великосветских дам, банкиров, торговцев, адвокатов, врачей, моряков, куртизанок, гризеток и лореток, землепашцев, ростовщиков, актрис, литераторов и т. д. Всех, от императора до последнего нищего. Все эти типы и были им запечатлены в высокохудожественных образах на страницах бессмертной «Человеческой комедии» (1834-1850).
Краткий очерк биографии Оноре де Бальзака
О жизни и творчестве Оноре де Бальзака написано много прекрасных книг, как отечественных, так и переводных, наполненных богатым фактическим материалом. Поэтому в нашем биографическом очерке мы ограничимся самыми краткими и общими сведениями, которые в дальнейшем могли бы пригодиться при более подробном анализе произведений «Человеческой комедии».
Оноре де Бальзак родился 20 мая 1799 года (I прериаля VII года Республики) в 11 часов утра во французском городе Туре на улице Итальянской армии в доме №25. Его отец Бернар-Франсуа Бальзак (1746-1829), сын крестьянина, по должности заведующий поставкой продовольствия 22 дивизии, впоследствии второй помощник мэра, был на 32 года старше своей супруги Анны-Шарлотты Лауры, урожденной Саламбье (1778-1853), дочери торговца сукном в Париже. Сразу же по рождении мальчик был отдан на воспитание кормилице в селение Сен-Сир-сюр-Луар, где и находился до 1803 года. Годом позже, в 1800, 29 сентября родилась младшая и горячо любимая сестра Бальзака – Лаура, в замужестве Сюрвиль (1800-1871), а через несколько лет младший брат Анри. В последнем случае молва оспаривала отцовство Бернара-Франсуа, но для матери Анри был любимцем.
В семействе Бальзаков (фамилия производилась от простонародной Balsa) все были или становились со временем немного писателями; отец публиковал брошюры по частным проблемам своего провиантского дела, мать вела обширную переписку с детьми, сестра Лаура в 1856 году опубликовала первую биографию знаменитого брата: так что способности Оноре были в известном смысле предопределены генетически.
В апреле 1803 г. его отдают в пансион Легэ в Туре, где он пробыл до 1807 г. В 1807 г. Бальзака помещают в Вандомский коллеж монахов-ораторианцев, закрытое учебное заведение, где он почти не видел родителей, в коллеже мать посещала его дважды в год, на расходы была выделена мизерная сумма в 3 франка. Сонный, толстый и ленивый мальчик предавался мечтам и плохо учился.
Впоследствии Оноре не мог простить матери этой своей изначальной оставленности, которая и явилась, очевидно, основной причиной нервного подросткового заболевания. 22 апреля 1813 года родители вынуждены были взять заболевшего мальчика из коллежа.
В конце 1814 года семья переезжает в Париж, где Оноре учится сперва в монархическом и католическом пансионе Лепитра, а затем в заведении Ганзе и Берелена. В 1816 году, по согласованию с родителями, он избирает профессию юриста и поступает в Парижскую Школу Права, одновременно подрабатывая в юридических конторах Гильоне де Мервиля и нотариуса Поссе. В 1819 г. он оканчивает Школу Права в звании «бакалавр права», и, поскольку уже к тому времени испытывает тягу к литературному творчеству, добивается у родственников права на литературные занятия в течение 2 лет с содержанием от семьи: за это время предполагалось написать драму или роман, которые бы прославили юного автора. Он снимает мансарду в Париже на улице Ледигьер и, посещая библиотеку Арсенала, принимается за работу.
Первое произведение, драма в классицистическом духе под названием «Кромвель», на семейном совете одобрено не было, однако Бальзак продолжил работу. За это время в содружестве с писателем-дельцом Л’Эгревилем он написал несколько романов в «готической» манере, очень модной в те годы (первый издательский договор датируется 22 января 1822 года). Эти романы, обеспечивавшие в известной мере литературный заработок, были, однако, подражательны и подписаны псевдонимами: лорд Р’Оон, Орас де Сент-Обен. 9 июня 1821 года Бальзак знакомится с матерью большого семейства Лаурой де Берни (1777-1836), которая становится его возлюбленной на долгие годы. Серединой 20-х годов отмечено знакомство с художниками Анри Монье (1805-1877) и Ахиллом Девериа, журналистом и издателем А. Латушем, которые также становятся его друзьями на многие годы. Завязываются связи с редакциями парижских газет – «Коммерс», «Кормчий», «Корсар» и др., где печатаются его первые очерки, статьи и романы.
Летом 1825 года Бальзак совместно с Канелем занимается деятельностью по изданию полного собрания сочинений Мольера и Лафонтена, затем покупает типографию на улице Марэ-Сен-Жермен и, наконец, словолитьню. Все эти предприятия, как и производство романов на потребу публике, были призваны, по мысли Бальзака, обогатить его, составить быстро и честно круглую сумму капитала. Однако ничего, кроме долгов, предпринимательство не принесло.
В 1826 году у своей сестры Лауры Сюрвиль Бальзак знакомится с ее подругой Зюльмой Карро (1796-1889), женой артиллерийского капитана, дружба и оживленная переписка с которой будут многое значить в его судьбе. Эти шаги, творческие и предпринимательские, обеспечили Бальзаку некоторую известность в литературном мире Парижа, привлекли к нему, как к издателю, авторов, жаждущих печататься (в частности, он познакомился с Альфредом де Виньи и Виктором Гюго).
Ликвидировав дело, Бальзак переезжает на улицу Кассини, дом 1 и, обогащенный опытом, решает вновь заняться романистикой – уже на трезво-практической основе. С целью сбора материалов для романа «Последний шуан, или Бретань в 1800 году» («Шуаны») осенью 1828 года он отправляется к другу отца, генералу Поммерейлю в провинцию Бретань. В следующем году роман был опубликован, подписан уже подлинным именем – Бальзак и оказался первым произведением, принесшим ему широкую известность. Осенью 1829 года были опубликованы первые повести и рассказы под общей рубрикой «Сцены частной жизни», хотя замысел «Человеческой комедии» с разбивкой на «Этюды» и «Сцены» сформировался несколько позже. Бальзак посещает литературные салоны, в частности салон Софии Гэ и салон Шарля Нодье, хранителя библиотеки Арсенала, присутствует на чтении драмы В. Гюго «Марион Делорм» и на первом представлении его «Эрнани». Со многими романтиками – Виньи, Мюссе, Барбье, Дюма, Делакруа – он дружен, однако в статьях и обзорах неизменно их вышучивает за неправдоподобие положений и эстетические пристрастия. В 1830 году он сближается с художником Гаварни (1804-1866), который впоследствии станет одним из иллюстраторов первого издания «Человеческой комедии».
С французского: La comedie humaine. Название многотомного цикла романов (первое издание 1842 1848) французского писателя Оноре де Бальзака (1799 1850). Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. М.: «Локид Пресс». Вадим Серов. 2003 … Словарь крылатых слов и выражений
Вид драмы (см.), в котором специфически разрешается момент действенного конфликта или борьбы антагонистичных персонажей. Качественно борьба в К. отличается тем, что она: 1. не влечет за собой серьезных, гибельных последствий для борющихся сторон; … Литературная энциклопедия
- (иноск.) притворная пошлая человеческая проделка Ср. Сколько есть на свете почтенных людей, которые все юбилейные сроки пережили и которых никто никогда и не подумал чествовать!.. И, стало быть, все ваши юбилеи одна собачья комедия. Салтыков.… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона
БАЛЬЗАК Оноре де (Honoré de Balzac, 20/V 1799–20/VIII 1850). Родился в Туре, учился в Париже. Юношей работал у нотариуса, готовясь к карьере нотариуса или поверенного. 23–26 лет напечатал ряд романов под различными псевдонимами, не поднимавшихся… … Литературная энциклопедия
- (Balzac) (1799 1850), французский писатель. Эпопея «Человеческая комедия» из 90 романов и рассказов связана общим замыслом и многими персонажами: романы «Неведомый шедевр» (1831), «Шагреневая кожа» (1830 1831), «Евгения Гранде» (1833), «Отец… … Энциклопедический словарь
Запрос «Бальзак» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Оноре де Бальзак Honoré de Balzac Дата рождения … Википедия
- (Saroyan) Уильям (р. 31.8.1908, Фресно, Калифорния), американский писатель. Родился в семье армянских эмигрантов. С 1960 С. живёт в Европе. Первая книга сборник рассказов «Отважный молодой человек на летающей трапеции» (1934), за ней… … Большая советская энциклопедия
Оноре де Бальзак Дата рождения: 20 мая 1799 Место рождения: Тур, Франция Дата смерти … Википедия
Книги
- Человеческая комедия , О. Бальзак. Бальзак соединил единым замыслом около девяноста своих произведений. Полученный цикл получил название "Человеческая комедия: этюды о нравах", или "Сцены парижскойжизни" . Перед вами один из…
- Человеческая комедия , Вильям Сароян. Вильям Сароян - один из популярных американских писателей. Его перу принадлежат около полутора тысяч рассказов, двенадцать пьес и семь романов. Но лучшим произведением В. Сарояна считается…
Закончив в 1834 г. роман «Отец Горио», Бальзак приходит к прин-ципиально важному решению: он задумал создать грандиозную художественную пано-раму жизни французского общества послереволю-ционного периода, состоящую из связанных друг с другом романов, повестей и рассказов. С этой целью написанные ранее произведения, после соот-ветствующей обработки, он включает в «Челове-ческую комедию» — уникальный эпический цикл, замысел и название которого окончательно созрели к началу 1842 г.
Назвав цикл произведений «Человеческой коме-дией», Оноре де Бальзак, во-первых, хотел подчерк-нуть, что его творение имеет для современной писа-телю Франции такое же значение, какое имела для средневековой Европы «Божественная комедия» Дан-те. Во-вторых, вполне вероятно, что в земной, че-ловеческой жизни с ее «леденящим холодом» Баль-зак увидел аналоги аллегорических кругов Дантова ада.
Воплощение этого грандиозного замысла припада-ет на самый плодотворный период творчества писа-теля — между 1834 и 1845 гг. Именно в это деся-тилетие была создана большая часть романов и повестей «Человеческой комедии», создавая кото-рую, Бальзак стремился к «целостности эпического действия». С этой целью он сознательно делит «Че-ловеческую комедию» на три основных раздела: «Этюды нравов», «Философские эпизоды», «Анали-тические этюды».
«Этюды нравов», в свою очередь, делятся на шесть подразделов:
- «Сцены частной жизни» («Гобсек», «Отец Горио», «Тридцатилетняя женщина», «Брачный конт-ракт», «Полковник Шабер» и др.).
- «Сцены провинциальной жизни» («Евгения Гран-де», «Музей древностей», первая и третья части «Утраченных иллюзий» и др.).
- «Сцены Парижской жизни» («Цезарь Бирото», «Торговый дом Нюсинжена», «Блеск и нищета кур-тизанок» и др.).
- «Сцены политической жизни» («Темное дело»).
- «Сцены военной жизни» («Шуаны»).
- «Сцены деревенской жизни» («Крестьяне», «Де-ревенский врач», «Деревенский священник»).
Всего для «Этюдов нравов» Бальзак задумал 111 романов, но сумел написать 72.
Раздел «Философские этюды» не подразделяется. Для этого раздела Бальзак задумал 27 романов и новелл, а написал 22 («Шагреневая кожа», «В поисках абсолюта», «Неведомый шедевр», «Эликсир долголетия», «Гамбара» и др.).
Для третьего раздела эпопеи — «Аналитические этюды» — писателем было задумано пять романов, а написано только два: «Физиология брака» и «Невз-годы супружеской жизни».
Всего для эпопеи «Человеческая комедия» дол-жно было быть создано 143 произведения, а напи-сано — 95.
В «Человеческой комедии» Оноре де Бальзака дей-ствуют 2000 персонажей, многие из которых «живут» на страницах эпопеи согласно принципу цикличности, переходя из одного произведения в другое. Адвокат Дервиль, доктор Бьяншон, Эжен де Растиньяк, ка-торжник Вотрен, поэт Люсьен де Рюбампре и мно-гие другие — это «возвращающиеся» персонажи. В одних романах они предстают перед читателями как главные герои, в других — как второстепенные, в третьих автор упоминает о них вскользь.
Бальзак изображает эволюцию характеров этих героев на разной стадии их развития: чистыми душой и переродившимися под давлением обстоя-тельств, которые зачастую оказываются сильнее баль-заковских героев. Мы видим их юными, полными надежд, зрелыми, состарившимися, умудренными жизненным опытом и разочаровавшимися в своих идеалах, побежденными или победившими. Иногда, в конкретном романе, о прошлом того или иного героя Оноре де Бальзак сообщает нам очень не-много, но читатель «Человеческой комедии» уже знает подробности их жизни из других произве-дений писателя. Например, аббат Карлос Эррера в романе «Блеск и нищета куртизанок» — это каторж-ник Вотрен, с которым читатель уже знаком по роману «Отец Горио», а преуспевающий светский ловкач Растиньяк, который на страницах романа «Утраченные иллюзии» полон надежд и веры в людей, учит молодого Люсьена де Рюбампре, в романе «Отец Горио» перерождается в расчетливого и циничного завсегдатая светских салонов. Тут же мы встречаемся с влюбленной в Люсьена Эстер, которая оказывается внучатой племянницей ростов-щика Гобсека, героя одноименной повести. Материал с сайта
В «Человеческой комедии» невидимыми нитями оказались связанными между собой дом банкира и нищенские трущобы, особняк аристократа и коммер-ческая контора, великосветский салон и игорный дом, мастерская художника, лаборатория ученого, мансарда поэта и редакция газеты, подобная раз-бойничьему притону. На страницах «Человеческой комедии» перед читателями предстают политические воротилы, банкиры, коммерсанты, ростовщики и ка-торжники, поэты и художники, а также будуары и спальни светских красавиц, каморки и дешевые пансионы, в которых ютятся обреченные на нищету обездоленные люди.
В предисловии к «Человеческой комедии» Оноре де Бальзак писал: «Чтобы заслужить похвал, кото-рых должен добиваться всякий художник, мне нуж-но было изучить основы или одну общую основу этих социальных явлений, уловить скрытый смысл огромного скопища типов, страстей, событий... Мой труд имеет свою географию, так же как и свою генеалогию, свои семьи, свои местности, свою об-становку, действующих лиц и факты, также он имеет свой гербовник, свое дворянство и буржуа-зию, своих ремесленников и крестьян, политиков и денди, свою армию, словом весь мир».
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском
На этой странице материал по темам:
- в чем смысл название человеческая комедия
- циклы человеческой комедии бальзак
- сочинения бальзак человеческая комедия предисловие
- цикли людської комедії
- человеческая комедия бальзака общая характеристика
Текущая страница: 1 (всего у книги 41 страниц)
Оноре ДЕ БАЛЬЗАК
Человеческая комедия
ЕВГЕНИЯЯ ГРАНДЕ
Отец Горио
Оноре ДЕ БАЛЬЗАК
ЕВГЕНИЯЯ ГРАНДЕ
Перевод с французского Ю.Верховского. OCR & SpellCheck: Zmiy
Повесть “Гобсек” (1830), романы “Евгения Гранде” (1833) и “Отец Горио” (1834) О.Бальзака, входящие в состав цикла “Человеческая комедия”, принадлежат к шедеврам мировой литературы. Во всех трех произведениях писатель с огромной художественной силой обличает пороки буржуазного общества, показывает пагубное воздействие денег на человеческую личность и человеческие отношения.
Имя ваше, имя той, чей портрет
лучшее украшение этого труда, да
будет здесь как бы зеленой веткою
благословенного букса, сорванною
неведомо где, но, несомненно,
освященною религией и обновляемою в
неизменной свежести благочестивыми
руками во хранение дома.
Де Бальзак
Бывают в иных провинциальных городах такие дома, что одним уже видом своим наводят грусть, подобную той, какую вызывают монастыри самые мрачные, степи самые серые или развалины самые унылые. В этих домах есть что-то от безмолвия монастыря, от пустынности степей и тления развалин. Жизнь и движение в них до того спокойны, что пришельцу показались бы они необитаемыми, если бы вдруг не встретился он глазами с тусклым и холодным взглядом неподвижного существа, чья полумонашеская физиономия появилась над подоконником при звуке незнакомых шагов. Этими характерными чертами меланхолии отмечен облик жилища, расположенного в верхней части Сомюра, в конце кривой улицы, что поднимается в гору и ведет к замку. На улице этой, ныне малолюдной, летом жарко, зимой холодно, местами темно даже днем; примечательна она звонкостью своей мостовой из мелкого булыжника, постоянно сухой и чистой, узостью извилистого пути, тишиною своих домов, принадлежащих к старому городу, над которым высятся древние городские укрепления. Трехвековые эти постройки, хотя и деревянные, еще крепки, и разнородный внешний вид их способствует своеобразию, привлекающему к этой части Сомюра внимание любителей старины и людей искусства. Трудно пройти мимо этих домов и не полюбоваться огромными дубовыми брусьями, концы которых, вырезанные причудливыми фигурами, увенчивают черными барельефами нижний этаж большинства этих домов. Перекрестные балки покрыты шифером и вырисовываются синеватыми полосами на ветхих стенах здания, завершенного деревянной островерхой крышей, осевшей от времени, с гнилым гонтом, покоробленным от переменного действия дождя и солнца. Кое-где виднеются подоконники, затертые, потемневшие, с едва заметной тонкой резьбой, и кажется, что им не выдержать тяжести темного глиняного горшка с кустиками гвоздик или роз, выращенных какой-нибудь бедной труженицей. Далее бросится в глаза узор из огромных шляпок гвоздей, вбитых в ворота, на которых гений предков наших начертал семейные иероглифы, смысл коих никому не разгадать. Не то протестант изложил з десь свое исповедание веры, не то какой-нибудь член Лиги проклял Генриха IV. Некий горожанин вырезал тут геральдические знаки своего именитого гражданства, своего давно забытого славного звания купеческого старшины. Тут вся целиком история Франции. Бок о бок с шатким домом, стены которого покрыты грубой штукатуркой, увековечившей труд ремесленника, возвышается особняк дворянина, где на самой середине каменного свода ворот еще видны следы герба, разбитого революциями, потрясавшими страну с 1789 года. На этой улице нижние этажи купеческих домов заняты не лавками и не складами; почитатели средневековья могут здесь найти неприкосновенным лабаз наших отцов во всей его откровенной простоте. Эти низкие просторные помещения без витрин, без нарядных выставок, без расписных стекол лишены всяких украшений, внутренних и наружных. Тяжелая входная дверь грубо обита железом и состоит из двух частей: верхняя откидывается внутрь, образуя окошко, а нижняя, с колокольчиком на пружине, то и дело отворяется и затворяется. Воздух и свет проникают в это подобие сырой пещеры или через фрамугу, вырезанную над дверью, или через проем меж сводом и низенькой, в высоту прилавка, стенкой, – там в пазах укрепляются крепкие внутренние ставни, которые по утрам снимают, а по вечерам ставят на место и задвигают железными засовами. На этой стенке раскладываются товары. И здесь уж не пускают пыль в глаза. Смотря по роду торговли, образцы состоят из двух или трех кадок, доверху наполненных солью и треской, из нескольких тюков парусного полотна, из канатов, из медной посуды, подвешенной к потолочным балкам, из обручей, поставленных вдоль стен, из нескольких штук сукна на полках. Войдите. Опрятная молоденькая девушка, пышущая здоровьем, в белоснежной косынке, с красными руками, оставляет вязанье, зовет мать или отца. Кто-нибудь из них выходит и продает что вам требуется, – на два су или на двадцать тысяч товару, держась при этом равнодушно, любезно или высокомерно, смотря по характеру. Вы увидите – торговец дубовыми досками сидит у своих дверей и переб ирает большими пальцами, разговаривая с соседом, и по виду у него только и есть, что неказистые доски для бочонков да два-три пучка дранок; а на пристани его лесной двор снабжает всех анжуйских бочаров; он высчитал до единой дощечки, сколько бочек он осилит, ежели сбор винограда будет хорош: солнце – и он богач, дождливая погода – он разорен; в одно и то же утро винные бочки стоят одиннадцать франков или падают до шести ливров. В этом краю, как и в Турени, превратности погоды властвуют над торговой жизнью. Виноградари, землевладельцы, лесоторговцы, бочары, трактирщики, судовщики – все подстерегают солнечный луч; ложась вечером спать, они дрожат, как бы утром не узнать, что ночью морозило; они опасаются дождя, ветра, засухи и хотят влаги, тепла, облаков – что кому на руку. Происходит непрерывный поединок между небом и земной корыстью. Барометр попеременно опечаливает, просветляет, озаряет весельем физиономии. Из конца в конец этой улицы, древней Большой улицы Сомюра, слова “Золотой денек!” перелетают от крыльца к крыльцу. И каждый отвечает соседу. “Луидоры с неба льются”, – понимая, что несет ему луч солнца или дождь, подоспевший вовремя. В летнюю пору по субботам уже с полудня не купить ни на грош товару у этих честных купцов. У каждого свой виноградник, свой хуторок, и всякий дня на два отправляется за город. Тут, когда все рассчитано – покупка, продажа, прибыль, – у торговцев остается десять часов из двенадцати на пикники, на всяческие пересуды, непрестанные подглядывания друг за другом. Хозяйке нельзя купить куропатку без того, чтобы соседи потом не спросили мужа, удачно ли птица зажарилась. Девушке нельзя высунуть голову из окна, чтобы со всех сторон не увидели ее кучки праздных людей. Здесь ведь и душевная жизнь каждого у всех на виду точно так же, как и все события, происходящие в этих непроницаемых, мрачных и безмолвных домах. Жизнь обывателей почти вся проходит на вольном возду хе. Каждая семья усаживается у своего крыльца, тут и завтракает, и обедает, и ссорится. Всякого, кто пройдет по улице, оглядывают с головы до ног. А встарь стоило только чужаку появиться в провинциальном городе, его начинали высмеивать у каждой двери. Отсюда – забавные рассказы, отсюда – прозвище пересмешники, данное обывателям Анжера, которые особенно отличались в этих пересудах.
Древние особняки старого города расположены в верхней части улицы, некогда населенной местными дворянами. Угрюмый дом, где протекали события, описанные в этой истории, был как раз одним из таких обиталищ, почтенным осколком былого века, когда вещи и люди отличались той простотою, которую французские нравы утрачивают с каждым днем. Пройдя по этой живописной улице, где каждая извилина пробуждает воспоминания о старине, а общее впечатление навевает невольную унылую задумчивость, вы замечаете довольно темный свод, в середине которого сокрыта дверь дома господина Гранде. Невозможно понять все значение этого словосочетания, не зная биографии г-на Гранде.
Господин Гранде пользовался в Сомюре особой репутацией, и она не вполне будет понята теми, кто не жил хоть короткое время в провинции. Г-н Гранде, все еще именуемый некоторыми “папаша Гранде”, хотя число таких стариков заметно уменьшалось, был в 1789 году простым бочаром, но с большим достатком, умел читать, писать и считать. Когда французская республика пустила в продажу в Сомюрском округе земли духовенства, бочар Гранде, которому было тогда сорок лет, только что женился на дочери богатого торговца лесными материалами. Имея на руках свои собственные наличные средства и приданое жены, а всего две тысячи луидоров, Гранде отправился в главный город округа, где благодаря взятке в двести дублонов, предложенной его тестем суровому республиканцу, заведовавшему продажей национальных имуществ, он за бесценок приобрел, если и не вполне законно, то законным порядком, лучшие в округе виноградники, старое аббатство и несколько ферм. Сомюрские обыватели были мало революционны, и папашу Гранде сочли за смелого человека, республиканца, патриота, за умную голову, приверженную новым идеям, тогда как бочар был просто привержен к виноградникам. Он был избран членом административного управления Сомюрского округа, а там его миролюбивое влияние сказалось как в политическом, так и в коммерческом отношении. В политике он покровительствовал бывшим людям и всеми силами противился продаже имений эмигрантов; в коммерции. – он снабдил республиканские армии тысячью или двумя тысячами бочек белого вина и сумел добиться, чтобы ему заплатили за них великолепными лугами из владений одного женского монастыря, оставленных для продажи в последнюю очередь. При Консульстве добряк Гранде сделался мэром, управлял хорошо, а собирал виноград и того лучше; во время Империи он уже стал господином Гранде. Наполеон не любил республиканцев; г-на Гранде, который слыл за человека, щеголявшего в красном колпаке, он заменил крупным землевладе льцем, носившим фамилию с частицей “де”, будущим бароном Империи. Г-н Гранде расстался с муниципальным почетом без малейшего сожаления. Он уже успел проложить “на пользу города” превосходные дороги, которые вели к его собственным владениям. Дом и имения Гранде, очень выгодно для него оцененные по поземельной росписи, облагались налогами умеренными. Виноградники его благодаря непрестанным заботам хозяина стали “головкой края” – техническое выражение, обозначающее виноградники, которые дают вино высшего качества. Он мог бы испросить себе крест Почетного легиона. Это и произошло в 1806 году. Г-ну Гранде было в то время пятьдесят семь лет, а жене его – около тридцати шести. Единственная их дочь, плод законной любви, была тогда в возрасте десяти лет. Г-н Гранде, которого, несомненно, провидение пожелало вознаградить за его служебную опалу, в этом году получил одно за другим три наследства: от г-жи де ла Годиньер, урожденной де ла Бертельер, матери г-жи Гранде; затем – от старика де ла Бертельер, отца покойной тещи; и еще от г-жи Жантийе, бабушки с материнской стороны, – три наследства, размеры которых никому не были известны. Скупость этих трех стариков превратилась в такую сильную страсть, что уже с давних пор они держали свои деньги в сундуках, чтобы тайком любоваться ими. Старик де ла Бертельер всякое помещение денег в оборот называл мотовством, находя больше радости в созерцании золота, нежели в доходах от ростовщичества. Город Сомюр предположительно определял накопления г-на Гранде по его недвижимости. В ту пору Гранде приобрел тот высокий титул, который наше безумное пристрастие к равенству никогда не уничтожит: он стал первостепенным налогоплательщиком округа. У него было сто арпанов виноградника, который в урожайные годы давал ему от семисот до восьмисот бочек вина. Ему принадлежали также тринадцать ферм, старое аббатство, где из бережливости он заштукатурил окна, стрелки сводов и витражи, что их и сохраняло; да еще – сто двадцать семь арпанов лугов, где росли и увеличивались в объеме три тысячи тополей, посаженных в 1793 году. Наконец, и дом, где он жил, был его собственностью. Так определяли размеры его состояния, очевидные для всех. Что до его капиталов, то только два лица могли иметь смутное представление об их величине: одним из этих лиц был нотариус Крюшо, постоянный поверенный г-на Гранде по помещению в рост его капиталов; другим – г-н де Грассен, самый богатый сомюрский банкир, в операциях и барышах которого винодел имел долю по тайному соглашению. Хотя старик Крюшо и г-н де Грассен умели хранить тайну, – это в провинции вызывает доверие и выгодно отражается на делах, – однако оба они весьма откровенно оказывали г-ну Гранде столь великое уважение, что наблюдательные люди могли догадаться о внушительных размерах капиталов бывшего мэра по угодливому заискиванию, предметом которого он являлся. В Сомюре все были уверены, что у г-на Гранде припрятан целый клад, что у него есть тайник, полный луидоров, и там он по ночам доставляет себе несказанное наслаждение, созерцая груду накопленного золота. Скупцы чувствовали какую-то уверенность в этом, поглядев в глаза старику Гранде, которым желтый металл как будто передал свои краски. Взгляд человека, привыкшего извлекать из своих капиталов огромные барыши, как и взгляд сластолюбца, игрока или царедворца, неизбежно приобретает некие неопределимые навыки, выражая беглые, жадные, загадочные движения чувств, которые не ускользают от единоверцев. Этот тайный язык образует в некотором роде франкмасонство страстей. Итак, г-н Гранде внушал всем уважение, как человек, который никогда и никому ничего не был должен, как старый бочар и старый винодел, определявший с астрономической точностью, нужно ли для сбора винограда заготовить тысячу бочек или только пятьсот; как человек, который не упускал ни одной спекуляции, имел всегда на продажу бочки, когда бочка стоила дороже, чем само вино, мог спрятать все свое вино нового урожая в подвалы и выжидать случая сбыть бочку за двести франков, когда мелкие виноделы уступают св ои за пять золотых. Его знаменитый сбор 1811 года, благоразумно припрятанный, неспешно проданный, принес ему более двухсот сорока тысяч ливров. В коммерции г-н Гранде был похож на тигра и на боа: он умел лечь, свернуться в клубок, долго вглядываться в свою добычу и ринуться на нее; потом он разевал пасть своего кошелька, проглатывал очередную долю экю и спокойно укладывался, как змея, переваривающая пищу; все это проделывал он бесстрастно, холодно, методически. Когда он проходил по улицам, все смотрели на него с чувством почтительного восхищения и страха. Каждый в Сомюре испытал на себе вежливую хватку его стальных когтей: такому-то нотариус Крюшо достал у него денег на покупку имения, но из одиннадцати процентов; этому г-н де Грассен учел вексель, но с ужасающим учетным процентом. Редко выдавались дни, когда имя г-на Гранде не упоминалось либо на рынке, либо вечерами в разговорах обывателей. Для иных богатство старого винодела служило предметом патриотической гордости. И не один купец, не один трактирщик говаривал приезжим с некоторой хвастливостью:
– Есть, сударь, тут у нас два или три торговых предприятия миллионных. А уж что до господина Гранде, так он и сам своим деньгам счету не знает.
В 1816 году наиболее искусные счетчики Сомюра оценивали земельные владения старика Гранде почти в четыре миллиона; но так как, по среднему расчету, он за время с 1793 по 1817 год должен был выручать со своих владений по сто тысяч франков ежегодно, то можно было предполагать, что наличными деньгами у него была сумма, почти равная стоимости его недвижимого имущества. И когда после партии в бостон или какой-нибудь беседы о виноградниках заходила речь о г-не Гранде, люди сообразительные говорили:
– Папаша Гранде?.. У папаши Гранде верных шесть-семь миллионов.
– Вы ловчее меня. Мне так и не удалось узнать общей суммы, – отвечали г-н Крюшо или г-н де Грассен, если слышали такой разговор.
Когда заезжий парижанин говорил о Ротшильдах или о г-не Лафите, сомюрцы спрашивали, так же ли они богаты, как г-н Гранде. Если парижанин с пренебрежительной улыбкой бросал положительный ответ, они переглядывались и недоверчиво покачивали головами. Такое огромное состояние накидывало золотое покрывало на все поступки этого человека. Прежде некоторые странности его жизни давали повод к насмешкам и шуткам, но теперь и насмешки и шутки иссякли. Что бы ни делал г-н Гранде, авторитет его был непререкаем. Его речь, одежда, жесты, мигание его глаз были законом для всей округи, где всякий, предварительно изучив его, как натуралист изучает действия инстинкта у животных, мог познать всю глубокую и безмолвную мудрость его ничтожнейших движений.
– Суровая будет зима, – говорили люди, – папаша Гранде надел меховые перчатки. Нужно убирать виноград.
– Папаша Гранде берет много бочарных досок, – быть в этом году вину.
Г-н Гранде никогда не покупал ни мяса, ни хлеба. Его фермеры-испольщики привозили ему каждую неделю достаточный запас каплунов, цыплят, яиц, масла и пшеницы. У него была мельница; арендатор обязан был, помимо договорной платы, приезжать за определенным количеством зерна, смолоть его и привезти муку и отруби. Нанета-громадина, его единственная прислуга, хотя была уже не молода, каждую субботу сама пекла хлеб для семьи. Г-н Гранде уговорился со своими съемщиками-огородниками, чтобы они снабжали его овощами. А что касается фруктов, то он собирал их так много, что значительную часть отправлял продавать на рынок. На дрова он рубил сухостой в своих живых изгородях или пользовался старыми, полусгнившими пнями, корчуя их по краям своих полей; его фермеры безвозмездно привозили ему в город дрова уже распиленными, из любезности складывали их в сарай и получали словесную благодарность. Расходовал он деньги, как то известно было всем, только на освященный хлеб, на одежду жене и дочери и на оплату их стульев в церкви, на освещение, на жалованье Нанете, на лужение кастрюль, на налоги, на ремонт построек и издержки по своим предприятиям. У него было шестьсот арпанов лесу, недавно купленного; надзор за ним Гранде поручил соседскому сторожу, пообещав ему за это вознаграждение. Только после приобретения лесных угодий к столу у него стали подавать дичь. В обращении он был чрезвычайно прост, говорил мало и обычно выражал свои мысли короткими поучительными фразами, произнося их вкрадчивым голосом. Со времени революции, когда Гранде привлек к себе внимание, он стал утомительнейшим образом заикаться, как только ему приходилось долго говорить или выдерживать спор. Косноязычие, несвязность речи, поток слов, в котором он топил свою мысль, явный недостаток логики, приписываемый отсутствию образования, – все это подчеркивалось им и будет в должной мере объяснено некоторыми происшествиями этой истории. Впрочем, четыре фразы, точные, как алгебраические формулы, обычно помогали ему соображать и разрешать всевозможные затруднения в жизни и торговле: “Не знаю. Не могу. Не хочу. Посмотрим”. Он никогда не говорил ни да, ни нет и никогда не писал. Если ему что-нибудь говорили, он слушал хладнокровно, поддерживая подбородок правой рукой и опершись локтем на ладонь левой руки, и о каждом деле составлял себе мнение, которого уже не изменял. Он длительно обдумывал даже самые мелкие сделки. Когда, после хитрого разговора, собеседник, уверенный, что держит его в руках, выдавал ему тайну своих намерений, Гранде отвечал:
– Ничего не могу решить, пока с женой не посоветуюсь.
Его жена, доведенная им до полного рабства, была для него в делах самой удобной ширмой. Он никогда ни к кому не ходил и к себе не приглашал, не желая устраивать званых обедов; никогда не производил никакого шума и, казалось, экономил на всем, даже на движениях. У чужих он ни к чему не притрагивался из укоренившегося в нем почтения к собственности. Тем не менее наперекор вкрадчивости голоса, наперекор осмотрительной манере держаться у него прорывались выражения и замашки бочара, особенно когда он был дома, где сдерживал себя меньше, чем в любом другом месте. По внешности Гранде был мужчина в пять футов ростом, коренастый, плотный, с икрами ног по двенадцати дюймов в окружности, с узловатыми суставами и широкими плечами; лицо у него было круглое, топорное, рябое; подбородок прямой, губы без всякого изгиба, а зубы очень белые; выражение глаз спокойное и хищное, какое народ приписывает василиску; лоб, испещренный поперечными морщинами, не без характерных бугров, волосы – рыжеватые с проседью – золото и серебро, как говорил кое-кто из молодежи, еще не зная, что значит подшучивать над г-ном Гранде. На носу у него, толстом к концу, была шишка с кровяными жилками, которую народ не без основания считал признаком коварства. Это лицо выдавало опасную хитрость, холодную честность, эгоизм человека, привыкшего сосредоточивать все свои чувства на утехах скряжничества; только одно существо было ему хоть немного дорого – дочь Евгения, единственная его наследница. Манера держать себя, приемы, походка – все в нем свидетельствовало о той уверенности в себе, какую дает привычка к удаче во всех своих предприятиях. Г-н Гранде, на вид нрава уживчивого и мягкого, отличался железным характером. Одет он был всегда одинаково и по внешности был все тот же, что и в 1791 году. Его грубые башмаки завязывались кожаными шнурками; во всякое время года он носил валяные шерстяные чулки, короткие штаны толстого коричневого сукна с серебряными пряжками, бархатный двубортный жилет в желтую и темно-коричневую полоску, просторный, всегда наглухо зас тегнутый длиннополый сюртук каштанового цвета, черный галстук и квакерскую шляпу. Перчатки, прочные, как у жандармов, служили ему двадцать месяцев, и, чтобы не пачкать, он привычным движением клал их на поля шляпы, всегда на то же место. Сомюр ничего больше не знал об этом человеке.
Из всех городских обывателей только шестеро пользовались правом посещать дом г-на Гранде. Самым значительным из первых трех был племянник г-на Крюшо. Со дня своего назначения председателем сомюрского суда первой инстанции этот молодой человек к фамилии Крюшо присоединил еще де Бонфон и всеми силами старался, чтобы Бонфон возобладал над Крюшо. Он уже и подписывался: К. де Бонфон. Несообразительный истец, назвавший его “господином Крюшо”, вскоре на судебном заседании догадывался о своей оплошности. Судья мирволил тем, кто называл его “господин председатель”, и отличал благосклоннейшими улыбками льстецов, именовавших его “господин де Бонфон”. Председателю было тридцать три года; ему принадлежало имение Бонфон; (Boni fontis), дававшее семь тысяч ливров дохода; он ждал наследства после своего дяди-нотариуса и после другого своего дяди – аббата Крюшо, сановного члена капитула Сен-Мартен де Тур, – оба считались довольно богатыми. Трое этих Крюшо, поддержанные изрядным числом родственников, связанные с двадцатью семьями в городе, образовали своего рода партию, как некогда Медичи во Флоренции; и как у Медичи, у Крюшо были свои Пацци. Г-жа де Грассен, родительница двадцатитрехлетнего сына, неукоснительно являлась к г-же Гранде составить ей партию в карты, надеясь женить своего дорогого Адольфа на мадемуазель Евгении. Банкир де Грассен усиленно содействовал проискам своей жены постоянными услугами, которые втайне оказывал старому скряге, и всегда вовремя являлся на поле битвы. У этих троих де Грассенов тоже были свои приверженцы, свои родичи, свои верные союзники.
Со стороны Крюшо старик аббат, Талейран этого семейства, опираясь на своего брата-нотариуса, бодро оспаривал позицию у банкирши и пытался уберечь богатое наследство для своего племянника, председателя суда. Тайный бой между Крюшо и Грассенами, в котором наградой была рука Евгении Гранде, страстно занимал разнообразные круги сомюрского общества. Выйдет ли мадемуазель Гранде за господина председателя или за господина Адольфа де Грассена? Одни разрешали эту проблему в том смысле, что г-н Гранде не отдаст свою дочь ни за того, ни за другого. Бывший бочар, снедаемый честолюбием, говорили они, подыскивает себе в зятья какого-нибудь пэра Франции, которого триста тысяч ливров дохода заставят помириться со всеми прежними, настоящими и будущими бочками дома Гранде. Другие возражали, что супруги де Грассен оба благородного происхождения и очень богаты, что Адольф очень милый кавалер, и, если только за Евгению не посватается племянник самого папы, такой союз должен был бы удовлетворить человека, вышедшего из низкого звания, бывшего бочара, которого весь Сомюр видел со скобелем в руках и к тому же носившего в свое время красный колпак. Наиболее рассудительные указывали, что для г-на Крюшо де Бонфон двери дома были открыты во всякое время, тогда как его соперника принимали только по воскресеньям. Одни утверждали, что г-жа де Грассен теснее, чем Крюшо, связана с дамами семейства Гранде, имеет возможность внушить им определенные мысли, а поэтому рано или поздно добьется своего. Другие возражали, что аббат Крюшо самый вкрадчивый человек на свете и что женщина против монаха – игра равная. “Два сапога – пара”, – говорил некий сомюрский остроумец.
Местные старожилы, более осведомленные, полагали, что Гранде слишком осторожен и не выпустит богатства из рук семьи, сомюрская Евгения Гранде выйдет за сына парижского Гранде, богатого оптового виноторговца. На это и крюшотинцы и грассенисты отвечали:
– Прежде всего, за тридцать лет братья не виделись и двух раз. А затем парижский Гранде для своего сына метит высоко. Он мэр своего округа, депутат, полковник национальной гвардии, член коммерческого суда. Он не признает сомюрских Гранде и намерен породниться с семьей какого-нибудь герцога милостью Наполеона.
Чего только не говорили о наследнице этого состояния, о ней судили и рядили на двадцать лье кругом и даже в дилижансах от Анжера до Блуа включительно! В начале 1819 года крюшотинцы явно взяли перевес над грассенистами. Как раз тогда было назначено в продажу имение Фруафон, замечательное своим парком, восхитительным замком, фермами, речками, прудами, лесами, – имение ценностью в три миллиона; молодой маркиз де Фруафон нуждался в деньгах и решил реализовать свое недвижимое имущество. Нотариус Крюшо, председатель Крюшо и аббат Крюшо с помощью своих приверженцев сумели помешать распродаже имения мелкими участками. Нотариус заключил с маркизом очень выгодную сделку, уверив его, что пришлось бы вести бесконечные судебные тяжбы с отдельными покупщиками, прежде чем они уплатят за участки, гораздо лучше продать все поместье г-ну Гранде, человеку состоятельному и к тому же готовому заплатить наличными деньгами. Прекрасный фруафонский маркизат был препровожден в глотку г-на Гранде, который, к великому удивлению всего Сомюра, после необходимых формальностей, учтя проценты, заплатил за поместье чистоганом. Это событие наделало шуму и в Нанте и в Орлеане. Г-н Гранде отправился посмотреть свой замок, воспользовавшись оказией, – в тележке, которая туда возвращалась. Окинув хозяйским взором свое владение, он возвратился в Сомюр, уверенный, что затраченные им деньги будут приносить пять процентов, и задавшись смелой мыслью округлить фруафонский маркизат, присоединив к нем все свои владения. Затем, чтобы пополнить свою почти опустевшую казну, он решил начисто вырубить свои рощи и леса, а также свести на продажу и тополя у себя на лугах.
Теперь легко понять все значение слов: “дом господина Гранде”, – дом угрюмо-холодный, безмолвный, расположенный в высокой части города и укрытый развалинами крепостной стены. Два столба и глубокая арка, под которой находились ворота, были, как и весь дом, сложены из песчаника – белого камня, которым изобилует побережье Луары, настолько мягкого, что его прочности едва хватает в среднем на двести лет. Множество неровных, причудливо расположенных дыр – следствие переменчивого климата, – сообщали арке и косякам входа характерный для французской архитектуры вид, как будто они были источены червями, и некоторое сходство с тюремными воротами. Над аркой высился продолговатый барельеф из крепкого камня, но высеченные на нем аллегорические фигуры – четыре времени года – уже выветрились и совершенно почернели. Над барельефом выступал карниз, на котором росло несколько случайно попавших туда растений – желтые стенницы, повилика, вьюнок, подорожник и даже молоденькая вишня, уже довольно высокая. Массивные дубовые ворота, темные, ссохшиеся, растрескавшиеся со всех концов, ветхие с виду, крепко поддерживались системой болтов, составлявших симметрические рисунки. Посредине ворот, в калитке, было прорезано маленькое квадратное отверстие, забранное частой решеткой с побуревшими от ржавчины железными прутьями, и она служила, так сказать, основанием для существования дверного молотка, прикрепленного к ней кольцом и ударявшего по кривой приплюснутой головке большого гвоздя. Этот молоток продолговатой формы из тех, что наши предки называли “жакмаром”, походил на жирный восклицательный знак; исследуя его внимательно, антиквар нашел бы в нем некоторые признаки характерной шутовской физиономии, каковую он некогда изображал; она истерлась от долгого употребления молотка. Поглядев в это решетчатое оконце, предназначавшееся во времена гражданских войн для распознавания друзей и врагов, любопытные могли бы увидеть темный зеленоватый свод, а в глубине двора несколько обветшалых ступеней, по которым поднимались в сад, живописно огражденны й толстыми стенами, сочащимися влагой и сплошь покрытыми худосочными пучками зелени. Это были стены городских укреплений, над которыми на земляных валах высились сады нескольких соседних домов.
В нижнем этаже дома самой главной комнатой был зал, – вход туда был устроен под сводом ворот. Немногие понимают, какое значение имеет зал в маленьких родах Анжу, Турени и Берри. Зал представляет собою одновременно переднюю, гостиную, кабинет, будуар и столовую, является основным местом домашней жизни, ее средоточием; сюда являлся два раза в год местный цирюльник подстригать волосы г-ну Гранде; здесь принимали фермеров, приходского священника, супрефекта, подручного мельника. В этой комнате с двумя окнами на улицу пол был дощатый; сверху донизу она была обшита серыми панелями с древним орнаментом; потолок состоял из неприкрытых балок, также выкрашенных в серый цвет, с промежутками, заткнутыми белой пожелтелой паклей. Полку камина, сложенного из белого камня с грубой резьбой, украшали старые медные часы, инкрустированные роговыми арабесками; на ней стояло также зеленоватое зеркало, края которого срезаны были фацетом, чтобы показать его толщину, они отражались светлой полоской в старинном трюмо, оправленном в стальную раму с золотой насечкой. Пара медных позолоченных жирандолей, поставленных по углам камина, имела два назначения: если убрать служившие розетками розы, большая ветка которых была прилажена к подставке из голубоватого мрамора, отделанной старой медью, то эта подставка могла служить подсвечником для малых семейных приемов. На обивке кресел старинной формы были вытканы сцены из басен Лафонтена, но это нужно было знать заранее, чтобы разобрать их сюжеты, – с таким трудом можно было разглядеть выцветшие краски и протертые до дыр изображения. По четырем углам зала помещались угловые шкапы вроде буфетов с засаленными этажерками по сторонам. В простенке между двумя окнами помещался старый ломберный столик, верх которого представлял собою шахматную доску. Над столиком висел овальный барометр с черным ободком, украшенный перевязями из позолоченного дерева, но до того засиженный мухами, что о позолоте можно было только догадываться. На стене, противоположной камину, красовались два портрета, которые должны были изображать деда г-жи Гранде, старого г-на де ла Бертельер, в мундире лейтенанта французской гвардии, и покойную г-жу Жантийе в костюме пастушки. На двух окнах были красные гродетуровые занавеси, перехваченные шелковыми шнурами с кистями по концам. Эта роскошная обстановка, так мало соответствовавшая привычкам Гранде, была приобретена им вместе с домом, так же как трюмо, часы, мебель с гобеленовой обивкой и угловые шкапы розового дерева. У окна, ближайшего к двери, находился соломенный стул с ножками, поставленными на подпорки, чтобы г-жа Гранде могла видеть прохожих. Простенький рабочий столик вишневого дерева занимал всю нишу окна, а возле вплотную стояло маленькое кресло Евгении Гранде. В течение пятнадцати лет с апреля по ноябрь все дни матери и дочери мирно протекали на этом месте в постоянной работе; первого ноября они могли переходить на зимнее положение – к камину. Только с этого дня Гранде позволял разводить в камине огонь и приказывал гасить его тридцать первого марта, не обращая внимания на весенние и осенние заморозки. Ножная грелка с горячими углями из кухонной печи, которые умело сберегала для своих хозяек Нанета-громадина, помогала им переносить холодные утра или вечера в апреле и октябре. Мать и дочь шили и чинили белье для всей семьи, обе добросовестно работали целыми днями, словно поденщицы, и когда Евгении хотелось вышить воротничок для матери, ей приходилось урывать время от часов, назначенных для сна, обманывать отца, пользуясь украдкой свечами. Уже с давних пор скряга по счету выдавал свечи дочери и Нанете, точно так же, как с утра распределял хлеб и съестные припасы на дневное потребление.
