Сочинение
Родился в семье художника. В 1913 году окончил гимназию и поступил в Петербургский университет на юридический факультет. Не окончив курса, отправляется добровольцем на фронт. Был ранен, отравлен газами и демобилизован в чине штабс-капитана. В 1918 году Зощенко вступил добровольцем в Красную Армию, в 1919 году демобилизовался и в течение нескольких лет переменил несколько профессий: был сапожником, актером, телефонистом, агентом уголовного розыска, счетоводом. Первый рассказ Зощенко был опубликован в 1921 году в «Петербургском альманахе».
Первая книга Зощенко «Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова» (1922) представляет собой сборник коротких юмористических новелл, где от лица героя-рассказчика повествуется о разных забавных происшествиях, действующими лицами которых являются по преимуществу мещане, пытающиеся освоиться в новых революционных условиях.
Люди эти у Зощенко наивно полагают, что революция - «праздник на их улице» и совершалась лишь затем, чтобы обеспечить именно им возможность привилегированного и беспечального существования. Именно «маленькие люди» нового времени, составившие большинство населения страны, претендовали на роль хозяев жизни, главных действующих лиц. Поэтому монтер в одноименном рассказе полагает, что фигура номер один в театре - это, конечно, он, Иван Кузьмич Мякишев, а не тенор и не дирижер. «На общей группе, когда весь театр... снимали на карточку, монтера этого пихнули куда-то сбоку - мол, технический персонал. А в центр, на стул со спинкой, посадили тенора.
Монтер говорит: «Ах так, говорит. Ну так я играть отказываюсь. Отказываюсь, одним словом, освещать ваше производство. Играйте без меня. Посмотрите тогда, кто из нас важней и кого сбоку сымать, а кого в центр сажать» - и «выключил по всему театру свет...» Помощник начальника милиции маленького городка товарищ Дрожкин («Административный восторг»), к удивлению публики, «среди населения гуляет собственной персоной... С супругой... ну прямо как простые смертные. Не гнушаются». Облеченный властью «товарищ Дрожкин» видит себя в образе вседержителя, которому все дозволено: и расстрелять на месте чью-то свинью, оказавшуюся «среди... общего пешеходного тротуара», и «отправить в отделение» собственную «неосторожную супругу», осмелившуюся «вмешиваться в действия и распоряжения милиции», «за рукав хватать...»
Произвол начальства совершенно бесконтролен и безнаказан. Народ в зощенковских рассказах многолик, многословен, проявляет активность, участвует в импровизированных представлениях и зрелищах; однако, когда от него требуется веское слово, - замолкает, при малейшей опасности или ответственности - пасует. Персонажи рассказа «Гримаса нэпа», пассажиры поезда, возмущены поведением молодого человека, который «кричит и командует», как им кажется, прислугой - старухой, обвешанной тюками, и характеризуют его действия как «форменную гримасу нэпа».
Среди них начинается брожение: «Это... эксплуатация переростков! Нельзя же так кричать и командовать на глазах у публики! Это унижает ейное старушечье достоинство», «... это невозможно допущать такие действия. Это издевательство над несвободной личностью». Человека, «который с усиками», обвиняют в буржуйских замашках, в «нарушении уголовного кодекса труда»: мол, прошли те времена, да и с нэпом пора кончать. Однако, когда выясняется, что старуха - мать молодого человека, «среди публики некоторое замешательство произошло.
Некоторый конфуз: дескать, вмешались не в свои дела. ... Оказывается, это всего-навсего мамаша». Можно выделить две главные разновидности зощенковских рассказов. В одних персонаж совпадает с рассказчиком: герой рассказывает о себе, сообщает подробности о своей среде и биографии, комментирует свои поступки и слова («Кризис», «Баня» и др.). В других - сюжет отделен от рассказчика (герой - не рассказчик, а лишь наблюдатель описываемых событий и поступков). Но и здесь точно так же, как и в первом случае, сам рассказ с его характеристиками и оценками мотивирован персональными свойствами рассказчика. Таковы, например, рассказы «Прискорбный случай», «Рабочий костюм» и т.д. Рассказчик связан с лицом, о котором повествует, биографически или идейно, явно сочувствует своему герою и переживает за него. Единство персонажей и повествователя - принципиальная установка в творчестве Зощенко.
В лице автора-повествователя Зощенко отображает определенный тип писателя, тесно слившийся со своим героем. Он оговаривает его парадоксальность («оно покажется странным и неожиданным»): «Дело в том, что я - пролетарский писатель. Вернее, я пародирую своими вещами того воображаемого, но подлинного пролетарского писателя, который существовал бы в теперешних условиях жизни и в теперешней среде. ... Я только пародирую. Я временно замещаю пролетарского писателя». Соединение самоочевидной «пародийности», стилизованности «пролетарской литературы» с отсутствием дистанции между персонажем, автором и читателем делает такое саморазоблачение в глазах читателя особенно наглядным и комичным.
Этот своеобразный литературно-психологический прием, разработанный и обоснованный самим писателем, Зощенко называл «перестройкой читателей». «... Я стою за перестройку читателей, а не литературных персонажей, - отвечал писатель своим корреспондентам в печати. - Ив этом моя задача. Перестроить литературный персонаж - это дешево стоит. А вот при помощи смеха перестроить читателя, заставить читателя отказаться от тех или иных мещанских и пошлых навыков - вот это будет правильное дело для писателя». Помимо произведений сатирических, есть у Зощенко вещи автобиографического характера: детские рассказы и неоконченная повесть «Перед восходом солнца» (1943). Значительное место в творчестве писателя занимают фельетоны, представляющие собой прямые отклики на «сообщения с мест» и письма читателей.
Крупные произведения Зощенко разнообразны по жанру и манере повествования. Повесть «Мишель Синягин» (1930) отличается от юмористических рассказов лишь развернутым сюжетом; «Возвращенная молодость» (1933) может быть названа сатирической повестью лишь весьма условно, так как автор изображает в ней своего героя - пожилого профессора, влюбленного в легкомысленную девицу и пытающегося вернуть себе молодость, - насмеш- 203 ливо, но вместе с тем и сочувственно. «Голубая книга» (1934) представляет собой объединенный общим замыслом сборник юмористических новелл и комментариев к ним, рисующий, по мысли автора, «краткую историю человеческих отношений», данных глазами сатирика. В середине 40-х годов сатирические произведения Зощенко перестали появляться в печати. Отсутствие работы. Нищета. Голод. Продажа домашних вещей. Занятие сапожным ремеслом. Отчуждение от читательской среды, изоляция от многих вчерашних друзей и знакомых, переходивших при встрече с Зощенко на противоположную сторону улицы или не узнававших его. «В сущности, судьба Зощенко, - писал В.Каверин, - почти не отличается от бесчисленных судеб сталинского террора. Но есть и отличие, характерное, может быть, для жизни всего общества в целом: лагеря были строго засекречены, а Зощенко надолго, на годы, для примера был привязан на площади к позорному столбу и публично оплеван.
Потом, после смерти Сталина, вступило в силу одно из самых непреодолимых явлений, мешающих развитию естественной жизни страны, - инерция, боязнь перемен, жажда самоповторения. К положению Зощенко привыкли. Дело его унижения, уничтожения продолжалось по-прежнему совершенно открыто - в нем уже участвовали тысячи людей, новое поколение. Теперь оно свершилось безмолвно, бесшумно...»
Персонажи Зощенко напоминают жителей бессмертного города Глупова Салтыкова-Щедрина: они так же унижены, с таким же растоптанным чувством собственного достоинства, с такой же рабской психологией, так же «запущены» и «заморочены»... А главное, они бедны, как говорил Щедрин, сознанием собственной бедности. Обращаясь к читателям, как две капли воды похожим на его персонажей, Зощенко помогал им открыть глаза на самих себя.
Смеясь над чужой глупостью, ограниченностью, выморочностью, читатели учились смеяться над собой, видели со стороны себя, и это не выглядело слишком обидно: ведь автор сочувствовал им. Они, то есть мы, сегодняшние читатели, тоже опознавали пошлость, которую Зощенко умел обозначить. Единственный читатель, которому дали выступить на похоронах Зощенко, сказал: «Вы не только смешили, вы учили нас жить...»
Внимание!
Если вы можете читать этот текст - это значит, что ваш браузер (browser) либо не справляется с интернет-технологией CSS, либо поддержка CSS в вашем браузере отключена. Мы настоятельно рекомендуем включить CSS в браузере или сгрузить и инсталлировать на своем компьютере современный браузер, например: Mozilla Firefox .
ЗОЩЕНКО, МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (1894-1958), русский писатель. Родился 29 июля (9 августа) 1894 в Санкт-Петербурге в семье художника. Впечатления детства - в том числе о сложных отношениях между родителями - отразились впоследствии как в рассказах Зощенко для детей (Елка , Галоши и мороженое , Бабушкин подарок , Не надо врать и др.), так и в его повести Перед восходом солнца (1943). Первые литературные опыты относятся к детским годам. В одной из своих записных тетрадей он отметил, что в 1902-1906 уже пробовал писать стихи, а в 1907 написал рассказ Пальто .
В 1913 Зощенко поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. К этому времени относятся его первые сохранившиеся рассказы - Тщеславие (1914) и Двугривенный (1914). Учеба была прервана Первой мировой войной. В 1915 Зощенко добровольцем ушел на фронт, командовал батальоном, стал Георгиевским кавалером. Литературная работа не прекращалась и в эти годы. Зощенко пробовал себя в новеллистике, в эпистолярном и сатирическом жанрах (сочинял письма вымышленным адресатам и эпиграммы на однополчан). В 1917 был демобилизован из-за болезни сердца, возникшей после отравления газами.
По возвращении в Петроград были написаны Маруся , Мещаночка , Сосед и др. неопубликованные рассказы, в которых чувствовалось влияние Г. Мопассана. В 1918, несмотря на болезнь, Зощенко ушел добровольцем в Красную Армию и воевал на фронтах Гражданской войны до 1919. Вернувшись в Петроград, зарабатывал на жизнь, как и до войны, разными профессиями: сапожника, столяра, плотника, актера, инструктора по кролиководству, милиционера, сотрудника уголовного розыска и др. В написанных в это время юмористических Приказах по железнодорожной милиции и уголовному надзору ст. Лигово и др. неопубликованных произведениях уже чувствуется стиль будущего сатирика.
В 1919 Зощенко занимался в творческой Студии, организованной при издательстве «Всемирная литература». Руководил занятиями К.И. Чуковский, высоко оценивший творчество Зощенко. Вспоминая о его рассказах и пародиях, написанных в период студийных занятий, Чуковский писал: «Странно было видеть, что этой дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделен такой печальный человек». Кроме прозы, во время учебы Зощенко написал статьи о творчестве А. Блока, В. Маяковского, Н. Тэффи и др. В Студии познакомился с писателями В. Кавериным, Вс. Ивановым, Л. Лунцем, К. Фединым, Е. Полонской и др., которые в 1921 объединились в литературную группу «Серапионовы братья», выступавшую за свободу творчества от политической опеки. Творческому общению способствовала жизнь Зощенко и других «серапионов» в знаменитом петроградском Доме искусств, описанном О. Форш в романе Сумасшедший корабль .
В 1920-1921 Зощенко написал первые рассказы из тех, что впоследствии были напечатаны: Любовь , Война , Старуха Врангель , Рыбья самка . Цикл Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова (1921-1922) вышел отдельной книгой в издательстве «Эрато». Этим событием был ознаменован переход Зощенко к профессиональной литературной деятельности. Первая же публикация сделала его знаменитым. Фразы из его рассказов приобрели характер крылатых выражений: «Что ты нарушаешь беспорядок?»; «Подпоручик ничего себе, но - сволочь» и др. С 1922 по 1946 его книги выдержали около 100 изданий, включая собрание сочинений в шести томах (1928-1932).
К середине 1920-х годов Зощенко стал одним из самых популярных писателей. Его рассказы Баня , Аристократка , История болезни и др., которые он часто сам читал перед многочисленными аудиториями, были известны и любимы во всех слоях общества. В письме к Зощенко А.М. Горький отметил: «Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого». Чуковский считал, что в центре творчества Зощенко стоит борьба с черствостью в человеческих отношениях.
В сборниках рассказов 1920-х годов Юмористические рассказы (1923), Уважаемые граждане (1926) и др. Зощенко создал новый для русской литературы тип героя - советского человека, не получившего образования, не имеющего навыков духовной работы, не обладающего культурным багажом, но стремящегося стать полноправным участником жизни, сравняться с «остальным человечеством». Рефлексия такого героя производила поразительно смешное впечатление. То, что рассказ велся от лица сильно индивидуализированного повествователя, дало основание литературоведам определить творческую манеру Зощенко как «сказовую». Академик В.В. Виноградов в исследовании Язык Зощенко подробно разобрал повествовательные приемы писателя, отметил художественное преображение различных речевых пластов в его лексиконе. Чуковский заметил, что Зощенко ввел в литературу «новую, еще не вполне сформированную, но победительно разлившуюся по стране внелитературную речь и стал свободно пользоваться ею как своей собственной речью». Высокую оценку творчеству Зощенко давали многие его выдающиеся современники - А. Толстой, Ю. Олеша, С. Маршак, Ю. Тынянов и др.
В 1929, получившем в советской истории название «год великого перелома», Зощенко издал книгу Письма к писателю - своеобразное социологическое исследование. Ее составили несколько десятков писем из огромной читательской почты, которую получал писатель, и его комментарий к ним. В предисловии к книге Зощенко написал о том, что хотел «показать подлинную и неприкрытую жизнь, подлинных живых людей с их желаниями, вкусом, мыслями». Книга вызвала недоумение у многих читателей, ожидавших от Зощенко только очередных смешных историй. После ее выхода режиссеру В. Мейерхольду было запрещено ставить пьесу Зощенко Уважаемый товарищ (1930).
Античеловечная советская действительность не могла не сказаться на эмоциональном состоянии восприимчивого, с детских лет склонного к депрессии писателя. Поездка по Беломорканалу, организованная в 1930-е годы в пропагандистских целях для большой группы советских писателей, произвела на него угнетающее впечатление. Не менее тяжелой была для Зощенко необходимость писать после этой поездки о том, что в сталинских лагерях якобы перевоспитываются преступники (История одной жизни , 1934). Попыткой избавиться от угнетенного состояния, скорректировать собственную болезненную психику стало своеобразное психологическое исследование - повесть Возвращенная молодость (1933). Повесть вызвала неожиданную для писателя заинтересованную реакцию в научной среде: книга обсуждалась на многочисленных академических собраниях, рецензировалась в научных изданиях; академик И. Павлов стал приглашать Зощенко на свои знаменитые «среды».
Как продолжение Возвращенной молодости был задуман сборник рассказов Голубая книга (1935). Зощенко считал Голубую книгу по внутреннему содержанию романом, определял ее как «краткую историю человеческих отношений» и писал, что она «двигается не новеллой, а философской идеей, которая делает ее». Рассказы о современности перемежались в этом произведении рассказами, действие которых происходит в прошлом - в различные периоды истории. И настоящее, и прошлое давалось в восприятии типичного героя Зощенко, не обремененного культурным багажом и понимающего историю как набор бытовых эпизодов.
После публикации Голубой книги , вызвавшей разгромные отзывы в партийных изданиях, Зощенко фактически было запрещено печатать произведения, выходящие за рамки «положительной сатиры на отдельные недостатки». Несмотря на его высокую писательскую активность (заказные фельетоны для прессы, пьесы, киносценарии и др.), подлинный талант Зощенко проявлялся только в рассказах для детей, которые он писал для журналов «Чиж» и «Еж».
В 1930-е годы писатель работал над книгой, которую считал главной в своей жизни. Работа продолжалась во время Отечественной войны в Алма-Ате, в эвакуации, покольку пойти на фронт Зощенко не мог из-за тяжелой болезни сердца. В 1943 начальные главы этого научно-художественного исследования о подсознании были изданы в журнале «Октябрь» под названием Перед восходом солнца . Зощенко исследовал случаи из жизни, давшие импульс к тяжелому душевному заболеванию, от которого его не могли избавить врачи. Современный ученый мир отмечает, что в этой книге писатель на десятилетия предвосхитил многие открытия науки о бессознательном.
Журнальная публикация вызвала такой скандал, на писателя был обрушен такой шквал критической брани, что печатание Перед восходом солнца было прервано. Зощенко обратился с письмом к Сталину, прося его ознакомиться с книгой «либо дать распоряжение проверить ее более обстоятельно, чем это сделано критиками». Ответом стал очередной поток ругани в печати, книга была названа «галиматьей, нужной лишь врагам нашей родины» (журнал «Большевик»). В 1946, после выхода постановления ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», партийный руководитель Ленинграда А. Жданов вспомнил в своем докладе о книге Перед восходом солнца , назвав ее «омерзительной вещью».
Постановление 1946, с присущим советской идеологии хамством «критиковавшее» Зощенко и А. Ахматову, привело к их публичной травле и запрету на издание их произведений. Поводом стала публикация детского рассказа Зощенко Приключения обезьяны (1945), в котором властями был усмотрен намек на то, что в советской стране обезьяны живут лучше, чем люди. На писательском собрании Зощенко заявил, что честь офицера и писателя не позволяет ему смириться с тем, что в постановлении ЦК его называют «трусом» и «подонком литературы». В дальнейшем Зощенко также отказывался выступать с ожидаемым от него покаянием и признанием «ошибок». В 1954 на встрече с английскими студентами Зощенко вновь попытался изложить свое отношение к постановлению 1946, после чего травля началась по второму кругу.
Самым печальным следствием этой идеологической кампании стало обострение душевной болезни, не позволявшее писателю полноценно работать. Восстановление его в Союзе писателей после смерти Сталина (1953) и издание первой после долгого перерыва книги (1956) принесли лишь временное облегчение его состояния.
Не был бы Зощенко самим собой, если бы не его манера письма. Это был неизвестный литературе, а потому не имевший своего правописания язык. Зощенко был наделён абсолютным слухом и блестящей памятью. За годы, проведённые в гуще бедных людей, он сумел проникнуть в тайну их разговорной конструкции, с характерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами и синтаксическими конструкциями сумел перенять интонацию их речи, их выражения, обороты, словечки – он до тонкости изучил этот язык и уже с первых шагов в литературе стал пользоваться им легко и непринуждённо. В его языке запросто могли встретиться такие выражения, как "плитуар", "окромя", "хресь", "етот", "в ем", "брунеточка", "вкапалась", "для скусу", "хучь плачь", "эта пудель", "животная бессловесная", "у плите" и т.д. Но Зощенко - писатель не только комического слога, но и комических положений. Комичен не только его язык, но и место, где разворачивалась история очередного рассказа: поминки, коммунальная квартира, больница – всё такое знакомое, своё, житейски привычное. И сама история: драка в коммунальной квартире из-за дефицитного ёжика, скандал на поминках из-за разбитого стакана.
На 20-е годы приходится расцвет основных жанровых разновидностей творчестве писателя: сатирического рассказа, комической новеллы и сатирико-юмористической повести. Уже в самом начале 20-х годов писатель создает ряд произведений, получивших высокую оценку М. Горького. Опубликованные в 1922 году "Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова"
Привлекли всеобщее внимание. На фоне новеллистики тех лет резко выделилась фигура героя-сказчика, тертого, бывалого человека Назара Ильича Синебрюхова, прошедшего фронт и немало повидавшего на свете. М. Зощенко ищет и находит своеобразную интонацию, в которой сплавились воедино лирико-ироническое начало и интимно-доверительная нотка, устраняющая всякую преграду между рассказчиком и слушателем. Порой повествование довольно искусно строится по типу известной нелепицы, начинающейся со слов "шел высокий человек низенького роста". Такого рода нескладицы создают определенный комический эффект. Правда, пока он не имеет той отчетливой сатирической направленности, какую приобретет позже. В "Рассказах Синебрюхова" возникают такие надолго остававшиеся в памяти читателя специфически зощенковские обороты комической речи, как "будто вдруг атмосферой на меня пахнуло", "оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники", "подпоручик ничего себе, но сволочь", "нарушает беспорядки" и т.п. Впоследствии сходного типа стилистическая игра, но уже с несравненно более острым социальным смыслом, проявится в речах других героев - Семена Семеновича Курочкина и Гаврилыча, от имени которых велось повествование в ряде наиболее популярных комических новелл Зощенко первой половины 20-х годов. Произведения, созданные писателем в 20-е годы, были основаны на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем. Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях, гримасы нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивое помпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобретали особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистические ноты. В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивал цинично-расчетливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуального счастья, интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых и никчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия растоптать все подлинно человеческое ("Матренища", "Гримаса нэпа ", "Дама с цветами", "Няня", "Брак по расчету"). В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные приемы заострения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийной интриги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатириком нравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника - накопителя и стяжателя, который из прямого политического противника стал противником в сфере морали, рассадником пошлости. Круг действующих в сатирических произведениях Зощенко лиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего в юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены того динамизма, который отличает героев других произведений писателя. Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем в юмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, система мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина. Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют шаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого. Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х годов составляет все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о жилищных делах, о неудачниках, обиженных судьбой. Есть у Зощенко небольшой рассказ "Нищий" - о здоровенном и нагловатом субъекте, который повадился регулярно ходить к герою-рассказчику, вымогая у него полтинники. Когда тому надоело все это, он посоветовал предприимчивому добытчику пореже заглядывать с непрошеными визитами. "Больше он ко мне не приходил - наверное, обиделся", - меланхолически отметил в финале рассказчик. Разрыв связи между причиной и следствием - традиционный источник комического. Важно уловить характерный для данной среды и эпохи тип конфликтов и передать их средствами сатирического искусства. У Зощенко главенствует мотив разлада, житейской нелепицы, какой-то трагикомической несогласованности героя с темпом, ритмом и духом времени. Порой зощенковскому герою очень хочется идти в ногу с прогрессом. Поспешно усвоенное современное веяние кажется такому уважаемому гражданину верхом не просто лояльности, но образцом органичного вживания в революционную действительность. Отсюда пристрастие к модным именам и политической терминологии, отсюда же стремление утвердить свое "пролетарское" нутро посредством бравады грубостью, невежеством, хамством. Господство пустяка, рабство мелочей, комизм вздорного и нелепого - вот на что обращает внимание писатель в серии сентиментальных повестей. Однако много тут и нового, даже неожиданного для читателя, который знал Зощенко- новеллиста. Сатира, как вся советская художественная проза, значительно изменилась в 30-е годы. Творческая судьба автора "Аристократки" и "Сентиментальных повестей" не составляла исключения. Писатель, который разоблачал мещанство, высмеивал обывательщину, иронично и пародийно писал о ядовитой накипи прошлого, обращает свои взоры совсем в иную сторону. Зощенко захватывают и увлекают задачи социалистического преобразования. Он работает в многотиражках ленинградских предприятий, посещает строительство Беломорско-Балтийского канала, вслушиваясь в ритмы грандиозного процесса социального обновления. Происходит перелом во всем его творчестве: от мировосприятия до тональности повествования и стиля. В этот период Зощенко охвачен идеей слить воедино сатиру и героику. Теоретически тезис этот был провозглашен им еще в самом начале 30-х годов, а практически реализован в "Возвращенной молодости" (1933), "Истории одной жизни" (1934), повести "Голубая книга" (1935) и ряде рассказов второй половины: 30-х годов. Сатирик видел поразительную жизненную цепкость всевозможных общественных сорняков и отнюдь не преуменьшал спо- собностей мещанина и обывателя к мимикрии и приспособленчеству. Однако в 30-е годы для решения вечного вопроса о человеческом счастье возникают новые предпосылки, обусловленные гигантскими социалистическими преобразованиями, культурной революцией. Это оказывает существенное воздействие на характер и направление творчества писателя. У Зощенко появляются учительные интонации, которых раньше не было вовсе. Сатирик не только и даже не столько высмеивает, бичует, сколько терпеливо учит, разъясняет, растолковывает, обращаясь к уму и совести читателя. Высокая и чистая дидактика с особым совершенством воплотилась в цикле трогательных и ласковых рассказов для детей, написанных в 1937 - 1938 годах.
Вряд ли найдется человек, не читавший ни одного произведения Михаила Зощенко. В 20-30 годах он активно сотрудничал в сатирических журналах («Бегемот», «Смехач», «Пушка», «Ревизор» и другие»). И уже тогда за ним утвердилась репутация прославленного сатирика. Под пером Зощенко все печальные стороны жизни вместо ожидаемой грусти или страха вызывает смех. Сам автор утверждал, что в его рассказах «нет ни капли выдумки. Здесь все - голая правда».
Тем не менее, несмотря на громкий успех у читателей, творчество этого писателя оказалось несовместимым с установками соцреализма. Печально известные постановления ЦК ВКП(б) конца сороковых годов наряду с другими писателями, журналистами, композиторами обвиняли Зощенко в безыдейности и пропаганде мещанской буржуазной идеологии.
Письмо Михаила Михайловича Сталину («Я никогда не был антисоветским человеком… Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком») осталось без ответа. В 1946-ом его исключили из Союза писателей, и в течение последующих десяти лет не выходило ни одной его книги.
Доброе имя Зощенко восстановлено лишь во время хрущевской «оттепели».
Чем же можно объяснить небывалую славу этого сатирика?
Начать следует с того, что огромное влияние на его творчество оказала сама биография писателя. Он успел очень много. Командир батальона, начальник почты и телеграфа, пограничник, полковый адъютант, агент угрозыска, инструктор по кролиководству и куроводству, сапожник, помощник бухгалтера. И это еще не полный перечень того, кем был и что делал этот человек, прежде чем сесть за писательский стол.
Он видел множество людей, которым выпало жить в эпоху великих социальных и политических перемен. Он разговаривал с ними на их языке, они были его учителями.
Зощенко был совестливым и чутким человеком, его мучила боль за других, и писатель считал себя призванным служить «бедному» (как он позже его называет) человеку. Этот «бедный» человек олицетворяет собой целый человеческий пласт тогдашней России.
«Бедного» человека писатель сделал не только объектом, но, что гораздо важнее, субъектом повествования. Героем рассказов Зощенко стал самый обыкновенный обыватель, представитель городских низов, не приобщенный к высотам отечественной культуры, но при этом вынесенный ходом истории на передний план жизни, вдруг ставший из ничего всем. Зощенко стал практически выразителем строя чувств, жизненных принципов и умонастроений этой социальной среды. Это ее речь звучала со страниц Зощенковских рассказов.
Эти граждане новой революционной России довольно быстро овладели революционной фразеологией, но так и не сумели преодолеть инерцию прежних привычек и представлений. Именно они «маленькие люди», составляющие большинство населения страны, с энтузиазмом относились к поставленной перед ними задачей разрушения плохого старого, но не умеющие приступить к строительство хорошего нового либо понимающие это строительство в первую голову как удовлетворение собственных ущемленных до революции потребностей, - именно эти ничем особым не выделяющиеся люди и стали предметом преимущественного внимания Зощенко.
Интерес к этому новому для литературы типу героя обусловил, в свою очередь, поиск соответствующей манеры письма, легко доступной, более того, «родной» читателю. По слогам читая эти рассказы, начинающий читатель совершенно уверен, что автор - свой.
И место, где разворачиваются события, так знакомы и привычны (баня, трамвай, кухня коммуналки, почта, больница). И сама история (драка в коммунальной квартире из-за «ежика» («Нервные люди»), банные проблемы с бумажными номерками («Баня»), которые голому человеку деть «прямо сказать - некуда», треснутый на поминках стакан в одноименном рассказе и чай, который «шваброй пахнет») тоже близка аудитории.
Отсюда - усиленное внимание к сказу, ставшему вскоре непременным признаком индивидуального стиля художника.
«Я никогда не писал, как поют птицы в лесу, - вспоминал Зощенко. - Я прошел через формальную выучку. Новые задачи и новый читатель заставил меня обратиться к новым формам. Не от эстетических потребностей я взял те формы, с которыми вы меня видите. Новое содержание диктовало мне именно такую форму, в которой мне наивыгодно было бы подать содержание». Практически все критики, писавшие о Зощенко, отмечали его сказочную манеру, мастерски воспроизведении языка современной улицы». Вот что писал сам Зощенко в 1929 году: «Обычно думают, что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочито пишу ломанным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику. Это верно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я сделал это не ради курьезов и не для того, чтобы точнее копировать нашу жизнь. Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот разрыв, который произошел между литературой и улицей.
Рассказы Зощенко выдержаны в духе языка и характера того героя, от имени которого ведется повествование. Такой прием помогает естественно проникнуть во внутренний мир героя, показать суть его натуры.
Для того, чтобы представить центрального героя рассказов Зощенко во весь рост, необходимо составить его портрет из тех подчас мелких и почти никогда не подчеркиваемых специально черточек и штрихов, которые рассеяны по отдельным рассказам. При сопоставлении их обнаруживаются связи между, казалось бы, далекими произведениями. Большая тема Зощенко со своим собственным сквозным персонажем раскрывается не в каком-нибудь одном произведении, а во всем творчестве сатирика, как бы по частям.
Вот как излагается, например, история о том, как несправедливо пострадал знакомый рассказчик Николай Иванович (рассказ «Прискорбный случай»).
Взял он однажды билет в кино. Правда, был при этом немного выпивши. Но ведь надо же понимать дело было в субботу, после полудни. Сидит Николай Иванович в первом ряду и спокойно смотрит кино. «Только, может, посмотрел он одну надпись, вдруг в Ригу поехал. Потому очень тепло в зале, публика дышит, и темнота на психику благоприятно действует.
Поехал в Ригу наш Николай Иванович, все чинно - благородно - никого не трогает, экран руками не хватает, лампочек не выкручивает, а сидит себе и тихонько в Ригу едет…»
Также «благородно» ведет себя герой и далее. Даже с кассиршей, которая отказывается вернуть ему деньги за недосмотренный фильм, он отменно вежлив. «Другой бы на месте Николая Ивановича за волосья бы выволок кассиршу из кассы и вернул бы свои пречистые. А Николай Иванович человек, тихий и культурный, только может, раз и пихнул кассиршу».
А в результате отвели Николая Ивановича в милицию да еще три рубля штрафу взяли.
У героя зощенковских рассказов вполне определенные и твердые взгляды на жизнь. Уверенный в непогрешимости собственных воззрений и поступков, он, попадая впросак, каждый раз недоумевает и удивляется. Но при этом никогда не позволяет себе открыто негодовать и возмущаться: для этого он слишком пассивен. Вот почему Зощенко отказался от прямого противопоставления взглядам героя своих собственных взглядов и избрал гораздо более сложный и трудный путь разоблачения рассказчика опосредованно, самим способом его изображения. Показательно то внимание, которое он постоянно уделял оттачиванию «техники» письма: в условиях каждодневной журнальной и газетной работы, когда приходилось писать по нескольку рассказов и фельетонов в неделю и когда темы большинства из них определялись редакционным заданием, роль ее возрастала особенно заметно.
Вот почему анализ художественного своеобразия творчества Зощенко будет неполным без разговора об основных особенностях этой «техники» об отдельных приемах достижения комического эффекта и художественных функциях этих приемов непосредственно в тексте произведений. Разумеется задача заключается вовсе не в том, чтобы показать, что Зощенко, подобно многим другим писателям, работавшим в области сатиры, пользовался приемом неожиданного разрешения сюжетной ситуации, и приемом «обыгрывания» детали, и многочисленными способами достижения чисто языкового, подчас «лингвистического» комизма… Все эти приемы, как впрочем и множество других, были известны задолго до Зощенко.
Особенности их применения Зощенко прежде всего в том, что приемы комического вообще он превратил в приемы комического внутри своей собственной системы, в данном случае сказа.
Сказ по самой своей природе двойственен. Сказ - 1) Способ повествования, ориентированный на воспроизведение живой, устной речи, имитация импровизационного рассказа, рождающегося на глазах у читателя. Сказ - всегда «чужая» речь, повествовательная маска, за которой нужно увидеть лицо автора. Сюжет у Зощенко также несет двойную нагрузку. С точки зрения автора он важен прежде всего как средство раскрытия характеров. С точки же зрения рассказчика - сам по себе, кА к действительно имевший место случай из жизни. Именно так излагается и эпизод посещения театра в обществе «аристократки», и история с треснувшим стаканом, и случай с недосмотренным кинофильмом. Точка зрения автора запрятана внутри сказа. В то же время точка зрения рассказчика сознательно «выпячена». Вот почему в плане внешнего, «первичного» их восприятия события изображаются каждый раз как вполне конкретная история, участником или свидетелем которой был герой и за достоверность которой, также как и за правдивость освященна, он готов поручиться.
При всей своей конкретности, рассказ героя почти всегда выступает как частная иллюстрация на общую тему.
«Что-то, граждане, воров нынче много развелось. Кругом прут без разбора. Человека сейчас прямо не найти, у которого ничего не сперли.
У меня вот тоже недавно чемоданчик унесли, не доезжая Жмеринки…» так начинается рассказ «Воры». «Да что ж это, граждане, происходит на семейном фронте? Мужьям-то ведь форменная труда выходит. Особенно тем, у которых, знаете, жена передовыми вопросами занята.
Давеча, знаете, какая скучная история. Прихожу домой. Вхожу в квартиру. Стучусь, например, в собственную дверь - не открывают…» - это начало рассказа «Муж». Нетрудно заметить, что налицо общая закономерность. Рассказу о том, как обокрали героя, предшествуют рассуждения о воровстве вообще. История о муже, не знающем, что предпринять перед закрытой дверью, предваряется рассуждениями о положении на «семейном фронте» вообще. Единичный факт этот рассказчик каждый раз пытается возвести в ранг широко распространенных и притом с его точки зрения, совершенно нормальных явлений; этим он сразу же стремится настроить слушателя (читателя) на вполне определенное восприятие факта. Но тщетность подобных попыток очевидна по мере знакомства непосредственно с самими событиями. У слушателя возникает ощущение несоответствия, несоизмеримости предваряющих рассказ общих рассуждений и частного случая и, как следствие этого, - вполне определенное, негативное отношение к претензиям рассказчика на непогрешимость суждений.
При чтении зощенковских рассказов бросается в глаза, что рассказчик будь это «средний человек» («Чудный отдых») «беспартийный мещанин» («Муж»). По большей части совершенно серьезен. Но зато невольно утрированы, смещены контуры событий, пропущенных через его сознание.
Так ирония, устанавливая дистанцию между автором и рассказчиком, разрушает иллюзию идентичности их взглядов. При этом ирония сюжетная каждый раз дополняется иронией языковой.
В воспоминаниях о Зощенко К.Чуковский писал о языке персонажей зощенковских рассказов: «Алогизм, косноязычие, неуклюжесть, бессилие этого мещанского жаргона сказывается также, по наблюдениям Зощенко, в идиотских повторах одного и того же словечка, завязшего в убогих умах. Нужно, например, зощенковскому мещанину поведать читателям, что одна женщина ехала в город Новороссийск, он ведет свое повествование так «… и едет, между прочим, в этом вагоне среди других такая вообще (!) бабешечка. Такая молодая женщина с ребенком.
У нее ребенок на руках. Вот она с ним и едет. Она едет с ним в Новороссийск…»
Слово Новороссийск повторяется пять раз, а слово едет (едут) - девять раз, и рассказчик никак не может развязаться со своей бедной мыслишкой, надолго застрявшей у него в голове. Если Чуковский, приведя зощенковскую цитату, обращает внимание на косноязычие рассказчика, то Станислав Рассадин считает, что за этим косноязычием просматривается система. Зощенко вовсе не занят стенографической записью поездного словоговорения. Назыбливо, до одурения повторяющаяся фраза о Новороссийске нужна герою-рассказчику затем, зачем нужен шест идущему через незнакомое болото по узенькой гати. И орудует рассказчик этой опорой точно также, как орудуют шестом, - отталкивается от него. Продвигается вперед толчками.
Зощенковский персонаж не способен сразу, цельно передать свое ощущение. Нетвердая мысль его не топчется на месте, нет, но пробирается вперед с великим трудом и неуверенностью, останавливаясь для поправок, уточнений и отступлений».
Еще одной удивительной особенностью обладают все произведения Зощенко: по ним можно изучать историю нашей страны. Тонко чувствуя время, писатель сумел зафиксировать не просто проблемы, волнующие современников, но и сам дух эпохи.
Этим, пожалуй, объясняется сложность перевода его рассказов на другие языки. Читатель-иностранец настолько не готов к восприятию описанного Зощенко быта, что часто оценивает его как жанр некой социальной фантастики. В самом деле, как объяснить незнакомому с российскими реалиями человеку суть, скажем, рассказа «История болезни». Только соотечественник, не понаслышке знающий об этим проблемах, в состоянии понять, как в приемном покое может висеть вывеска «Выдача трупов от 3-х до 4-х».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Следуя за жизнью, за действительностью в выборе героев и тематике своих произведений, отойдя от своего дворянского, офицерского прошлого и от литературного продолжения этого прошлого в собственных сочинениях, Зощенко целенаправленно пошел по пути народного писателя. В то же время, наблюдая за новоявленной в общественной жизни массой людей, он не стал идеализировать этот народ, а воздал ему должное своей сатирой. Однако он не мог встать в позу автора - ментора, изображающего и осуждающего людей со стороны, не мог оказаться в барской позиции над народом, каким бы тот ни представал перед его глазами. Так проявился истинный демократизм Зощенко. И так возникла потребность изобрести собственную, небывалую еще в литературе форму сатиры. Талант и человеческая доброта Зощенко блестяще выразились в этом литературном открытии, где он как бы отождествил себя, автора, с этими осмеиваемыми им людьми. И вот теперь-то, не отделяя себя от этого народа, он и получил самое полное право осмеивать его, подвергать своей беспощадной сатире.
Подобный подход к обличению действительности не нов. Вот выдержка из полувековой давности блестящей статьи известного кинорежиссера Г.Козинцева «Народное искусство Чарли Чаплина» «… только один персонаж «Короля Лира» видит сквозь мнимое спокойствие государства зреющую чуму. Этот персонаж - шут.
То, что видят короли, полководцы, государственные деятели о том, что видит. Он единственный человек, который может говорить правду. Он имеет право говорить, потому что он говорит правду шуткой. На нем костюм шута!
Надев этот «костюм», эту маску комического персонажа на себя, Зощенко смог сказать о той «чуме», которую глубоко видел и чувствовал вокруг. Не его вина, что он не был услышан и понят. Глаза общества застилал тогда кумачовый цвет знамен, флагов, лозунгов, а уши забивала бравурная медь оркестров…
Воистину: нет пророка в своем отечестве. Но широко распространившееся поверхностное понимание его творчества дало возможность на протяжении двух десятилетий открытой, гласной жизни и зощенковским рассказам, и внешне благополучного бытия ему самому.
Этого нельзя сказать о произведениях М. Булгакова и его судьбе как писателя.
М.А.Булгаков выделяется среди писателей, незаслуженно забытых, «запрещенных». Однако время, которое, казалось, прежде работало против Булгакова, обрекая его на забвение, как будто повернулось к нему лицом, обозначив бурный рост литературного признания.
Интерес к творчеству Булгакова в наше время намного выше, чем в предыдущие годы. Чем же можно объяснить такое явление. Наверное тем, что миру формализма, бездушной демократии, корысти, безнравственных дельцов и карьеристов противостоит у Булгакова мир вечных ценностей: историческая правда, творческий поиск, совесть. Когда в 1925 г. была опубликована повесть Булгакова «Роковые яйца», уже не первая сатирическая вещь писателя, один из критиков заметил: «Булгаков хочет стать сатириком нашей эпохи».
Теперь, пожалуй, уже никто не будет отрицать, что Булгаков стал сатириком нашей эпохи. Да еще и самым выдающимся. И это при всем том, что он вовсе не хотел им стать. Сделала его сатириком сама эпоха. По природе своего дарования он был лириком. Все, что он написал, прошло через его сердце. Каждый созданный им образ несет в себе его любовь или ненависть, восхищение или горечь, нежность или сожаление. Когда читаешь книги Булгакова, неизбежно заражаешься этими его чувствами. Сатирой он только «огрызается» на все то недоброе, что рождалось и множилось на его глазах, от чего ему не однажды приходилось отбиваться самому и что грозило тяжелыми бедами народу и стране. Ему отвратительны были бюрократические формы управления людьми и жизнью общества в целом, а бюрократизм пускал все более глубокие корни во всех сферах общественного бытия.
Он не выносил насилия - ни над ним самим, ни на другими людьми. А оно-то со временем военного коммунизма применялось все шире и в первую очередь было направлено против кормильца страны - крестьянина - и против интеллигенции, которую он считал лучшей частью народа.
Он видел главную беду своей «отсталой страны» в бескультурье и невежестве, а то и другое, с уничтожением интеллигенции, несмотря на «культурную революцию» и ликвидацию неграмотности, не убывало, а, напротив, и проникало в государственный аппарат, и в те слои общества, которые по всем статьям должны были составлять его интеллектуальную среду.
И он бросался в бой на защиту того «разумного, доброго, вечного», что сеяли в свое время лучшие умы и души русской интеллигенции и что отбрасывалось и затаптывалось теперь во имя так называемых классовых интересов пролетариата.
Был для Булгакова в этих боях свой творческий интерес. Они разжигали его фантазию, острили перо. И даже то, что на тонкую шпагу его сатиры критика отвечала дубиной, не лишало его ни юмора, ни отваги. Но никогда не вступал он в такие схватки из чистого азарта, как это нередко случалось с сатириками и юмористами. Им неизменно руководила тревога и боль за то доброе и вечное, что терялось людьми и страной на пути, по которому шли они отнюдь не по своей воле. Потому-то на десятом году его творчества, в условиях расцветавшей сталинщины, произведения его были запрещены. Но по той же причине, когда через шесть десятков лет он был возвращен читателям, выяснилось, что произведения эти не только не устарели, но оказались злободневней многих и многих современных сочинений, написанных на самую что ни на есть злобу дня.
Творческий мир Булгакова фантастически богат, разнообразен, полон всякого рода неожиданностей. Ни один из его романов, ни одна повесть или пьеса не укладываются в привычные нам схемы.
Воспринимаются они и толкуются разными людьми по-разному. У каждого внимательного читателя свой Булгаков. Пусть всякий, кто войдет в мир Булгакова, возьмет хоть малую дольку его богатства. Они неисчерпаемы и теперь, слава Богу, открыты всем.
Нелегко выявить приметы нового, воплотить содержание жизни в запоминающихся художественных образах. А разве легче вскрыть негативные тенденции, показать не только то, что мы все еще по инерции именуем пережитками прошлого, но и недостатки собственного роста? Словом то, что получило образное название «нажитков».
В иерархии современных литературных родов и жанров, особенно если смотреть на них в исторической перспективе, сатирическим жанрам уготовано место где-то внизу. Им отводится роль подсовная, весьма скромная, близкая к постепенно исчезающей величине. А как же иначе? Наступит такое время, когда останутся только пережитки, а потом и их не будет. Что же делать сатирику? Вера сколь благородная, столь и наивная. При таком подходе нарушается закон единства и борьбы противоположностей, предается забвению диалектическое положение об отрицании отрицания. Ибо внутренние противоположности - свойство структуры всякого объекта или процесса.
Характер связи и взаимодействия между противоположностями по своему раскрываются искусством сатиры.
С надеждой на скорое отмирание сатиры, видимо, придется подождать. Сатира - органическое свойство всякого большого искусства, а оно бессмертно. Рост материального благополучия, как известно, не влечет за собой автоматического приращения нравственного достоинства. Иногда зависимость может быть обратной. Ведь есть испытание на бедность, а есть испытание на сытость. В наше время возникают конфликты, не менее острые, чем в 20-30 годы, когда борьба шла между классовыми противниками.
Нынче это не антагонистические противоречия, но интенсивность и острота их проявления ненамного меньше, особенно когда речь идет о борьбе высокой нравственности и интеллекта с бездуховностью, этических и эстетических ценностей с пошлостью, прикрытой уже не полированными шифоньерами, а ссылками на Кафку или сюрреализм.
Михаил Зощенко, сатирик и юморист, писатель ни на кого не похожий, с особым взглядом на мир, систему общественных и челове ческих отношений, культуру, мораль и, наконец, со своим особым зощенковским языком, разительно отличающимся от языка всех до него и после него работавших в жанре сатиры писателей. Но главное открытие прозы Зощенко - его герои, люди самые обыкновенные, неприметные, не играющие, по грустно-ироническому замечанию писателя, «роли в сложном механизме наших дней». Эти люди далеки от понимания причин и смысла происходящих перемен, они не могут в силу привычек, взглядов, интеллекта приспособиться к складывающимся отношениям в обществе. Не могут привыкнуть к новым государственным законам и порядкам, поэтому попадают в нелепые, глупые, порой тупиковые житейские ситуации, из которых самостоятельно выбраться не могут, а если им это все-таки удается, то с большими моральными и физическими потерями.
В литературоведении укоренилось мнение считать героев Зощенко мещанами, ограниченными, пошлыми людьми, которых сатирик бичует, высмеивает, подвергает «резкой, уничтожающей» критике, помогая человеку «избавиться от морально отживших, но еще не утративших силу пережитков сметенного революцией прошлого». К сожалению, совсем не замечались сочувствие писателя своим героям, скрываемая за иронией тревога за их судьбу, тот самый гоголевский «смех сквозь слезы», который присущ большинству коротких рассказов Зощенко» и особенно его, как он сам их называл, сентиментальным повестям.
Древнегреческий философ Платон, демонстрируя своим ученикам, как ведет себя человек под влиянием тех или иных жизненных обстоятельств, брал марионетку и дергал то за одну, то за другую нить, и она принимала неестественные позы, становилась уродливой, жалкой, смешной, деформировалась, превращалась в груду нелепо сочетающихся частей и конечностей. Зощенковские персонажи подобны этой марионетке, а быстро изменяющиеся обстоятельства (законы, порядки, общественные отношения и др.), к которым они не могут привыкнуть и приспособиться, подобны нитям, делающим их беззащитными или глупыми, жалкими или безобразными, ничтожными или спесивыми. Все это создает коми- ческий эффект, а в сочетании с просторечными словами, жаргонизмами, словесными каламбурами и ляпсусами, специфическими зощенковскими словечками и выражениями («за что боролись?», «аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место», «мы за дырками не приставлены», «что пардон, то пардон» и др.) вызывает, в зависимости от их концентрации, улыбку или смех, которые и должны, по замыслу писателя, помочь человеку понять, что «хорошо, что плохо, а что «посредственно». Что же это за обстоятельства («нити»), которые так безжалостны к тем, кто не играл какой-либо значительной «роли в сложном механизме наших дней»?
В «Бане» - это порядки в городском коммунальном хозяйстве, основанные на пренебрежительном отношении к простому человеку, который может позволить себе ходить только в «обыкновенную » баню, где за вход берут «гривенник». В такой бане «дают два номерка. Один за белье, другой за пальто с шапкой. А голому человеку, куда номерки девать?». Вот и приходится посетителю привязывать «к ногам по номерку, чтобы не враз потерять». И неудобно посетителю, и выглядит он смешно и глупо, но что остается делать… - «не ехать же в Америку». В рассказах «Нервные люди», «Кризис» и «Беспокойный старичок» - это экономическая отсталость, парализовавшая гражданское строительство. И как результат - «не то, что драка, а целый бой» в коммунальной квартире, во время которого инвалиду Гаврилову «последнюю башку чуть не оттяпали» («Нервные люди»), бегство главы молодой семьи, которому «житье в барской ванне», снимаемой за тридцать рублей в опять-таки коммунальной квартире, показалось сущим адом, и, наконец, невозможность найти место для гроба с усопшим все из-за той же жилищной неустроенности («Беспокойный старичок»). Персонажам Зощенко остается только подбадривать себя надеждой: «Лет, может, через двадцать, а то и меньше, у каждого гражданина, небось, по цельной комнате будет. А ежели население шибко не увеличится и, например, всем аборты разрешат - то и по две. А то и по три на рыло. С ванной» («Кризис»).
В миниатюре «Качество продукции» - это процветающая в производстве халтура и нехватка товаров первой необходимости, вынуждающие людей бросаться на «заграничную продукцию». В рассказах «Медик» и «История болезни» - это низкий уровень медицинского обслуживания. Что остается делать больному, как не обращаться к знахарю, если ему угрожает встреча с врачом, который «операцию погаными руками произвел», «с носа очки обронил в кишки и найти не может» («Медик»)? Да и не лучше ли «хворать дома», чем лечиться в больнице, в которой в пункте приема и регистрации больных на стене висит плакат «Выдача трупов от 3-х до 4-х», а мыться предлагают в ванне со старухой («История болезни »)? И какие могут быть возражения со стороны больного, когда у медсестры таки «веские» аргументы: «Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения».
Персонажи Зощенко, как послушные марионетки, безропотно подчиняются обстоятельствам. А если вдруг появится кто-либо «на редкость задиристый», наподобие старика-крестьянина из рассказа «Огни большого города», прибывшего неизвестно из какого колхоза, в лаптях, с мешком за спиной и палкой, который пытается протестовать и защищать свое человеческое достоинство, то у властей складывается мнение, что он «не то чтобы контрреволюционер », но отличается «исключительной отсталостью в политическом смысле», и к нему необходимо применить административные меры. Предположим, «сообщить по месту жительства». Хорошо, что хоть не отправить в места не столь отдаленные, как это было в сталинские годы.
Будучи оптимистом по натуре, Зощенко надеялся, что его рассказы сделают людей лучше, а те, в свою очередь, - общественные отношения. Оборвутся «нити», делающие человека похожим на бесправную, жалкую, духовно убогую «марионетку». «Братцы, главные трудности позади, - восклицает персонаж из рассказа «Страдания молодого Вертера». - Скоро мы заживем, как фонбароны». Должна остаться только одна центральная нить, управляющая поведением человека, - «золотая нить разума и закона», как говорил философ Платон. Тогда человек не будет послушной куклой, а будет гармоничной личностью. В рассказе «Огни большого города », имеющего элементы сентиментальной утопии, Зощенко устами одного из персонажей провозглашает свою формулу нравственной панацеи: «Я всегда отстаивал ту точку зрения, что уважение к лич- ности, похвала и почтение приносят исключительные результаты. И многие характеры от этого раскрываются, буквально как розы на рассвете». Духовное обновление человека и общества писатель связывал с приобщением людей к культуре.
Зощенко, человеку интеллигентному, получившему прекрасное воспитание, было больно наблюдать проявление невежества, грубости и духовной пустоты. Не случайно события в рассказах, посвященных этой теме, часто происходят в театре. Вспомним его рассказы «Аристократка», «Прелести культуры» и др. Театр служит символом духовной культуры, которой так не хватало в обществе и без которой, считал писатель, невозможно совершенствование общества.
Полностью восстановлено, наконец, доброе имя писателя. Произведения сатирика вызывают огромный интерес у современных читателей. Зощенковский смех актуален и сегодня.
