Введение

Глава 1. Формы психологического анализа в прозе В.М. Гаршина

1.1. Художественная природа исповеди 24-37

1.2. Психологическая функция «крупного плана» 38-47

1.3 .Психологическая функция портрета, пейзажа, обстановки 48-61

Глава 2. Поэтика повествования в прозе В.М. Гаршина

2.1. Типы повествования (описание, повествование, рассуждение) 62-97

2.2. «Чужая речь» и ее повествовательные функции 98-109

2.3. Функции повествователя и рассказчика в прозе писателя 110-129

2.4. Точка зрения в повествовательной структуре и поэтика психологизма 130-138

Заключение 139-146

Список литературы 147-173

Введение к работе

Неослабевающий интерес к поэтике В.М. Гаршина свидетельствует о том, что данная область исследования остается весьма актуальной для современной науки. Творчество писателя давно стало объектом изучения с позиций разных направлений и литературоведческих школ. Однако в этом исследовательском разнообразии выделяются три методологических подхода, каждый из которых объединяет целую группу ученых.

К первой группе следует отнести ученых (Г.А. Бялого, Н.З. Беляева, А.Н. Латынину), которые рассматривают творчество Гаршина в контексте его биографии. Характеризуя в целом писательскую манеру прозаика, они анализируют его произведения в хронологическом порядке, соотнося определенные «сдвиги» в поэтике с этапами творческого пути.

В исследованиях второго направления проза Гаршина освещается преимущественно в сравнительно-типологическом аспекте. В первую очередь здесь следует назвать статью Н.В. Кожуховской «Толстовская традиция в военных рассказах В.М. Гаршина» (1992), где особо отмечено, что в сознании персонажей Гаршина (как и в сознании героев Л.Н. Толстого) отсутствует «защитная психологическая реакция», которая позволила бы им не мучиться чувством вины и личной ответственности. Труды в гаршиноведении второй половины XX века посвящены сопоставлению творчества Гаршина и Ф.М. Достоевского (статья Ф.И. Евнина «Ф.М. Достоевский и В.М. Гаршин» (1962), кандидатская диссертация Г.А. Склейнис «Типология характеров в романе Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы" и в рассказах В.М. Гаршина 80-х гг.» (1992)).

Третью группу составляют работы тех исследователей, которые

сосредоточили свое внимание на изучении отдельных элементов поэтики

гаршинской прозы, включая поэтику его психологизма. Особый интерес

представляет диссертационное исследование В.И. Шубина «Мастерство

психологического анализа в творчестве В.М. Гаршина» (1980). В наших

наблюдениях мы опирались на его выводы о том, что отличительная

особенность рассказов писателя - это «... внутренняя энергия, требующая короткого и живого выражения, психологическая насыщенность образа и всего повествования. <...> Нравственно-социальная проблематика, пронизывающая все творчество Гаршина, нашла свое яркое и глубокое выражение в методе психологического анализа, основанном на постижении ценности человеческой личности, нравственного начала в жизни человека и его общественном поведении». Кроме того, нами учтены исследовательские результаты третьей главы работы «Формы и средства психологического анализа в рассказах В.М. Гаршина», в которой В.И. Шубин выделяет пять форм психологического анализа: внутренний монолог, диалог, сновидения, портрет и пейзаж. Поддерживая выводы исследователя, все же отметим, что мы рассматриваем портрет и пейзаж в более широком, с точки зрения поэтики психологизма, функциональном диапазоне.

Различные стороны поэтики гаршинской прозы были проанализированы авторами коллективного исследования «Поэтика В.М. Гаршина» (1990) Ю.Г. Милюковым, П. Генри и другими. В книге затрагиваются, в частности, проблемы темы и формы (в том числе типы повествования и виды лиризма), образы героя и «контргероя», рассматривается импрессионистская стилистика писателя и «художественная мифология» отдельных произведений, ставится вопрос о принципах изучения незаконченных рассказов Гаршина (проблема реконструкции).

В трехтомном сборнике «Vsevolod Garshin at the turn of the century» («Всеволод Гаршин на рубеже веков») представлены исследования ученых из разных стран. Авторы сборника обращают свое внимание не только на различные аспекты поэтики (С.Н. Кайдаш-Лакшина «Образ "падшей женщины" в творчестве Гаршина», Э.М. Свенцицкая «Концепция личности и совести в творчестве Вс. Гаршина», Ю.Б. Орлицкий «Стихотворения в прозе в творчестве В.М. Гаршина» и др.), но и разрешают сложные проблемы перевода прозы писателя на английский язык (М. Dewhirst «Three Translations of Garshin"s Story "Three Red Flowers"» и др.).

Проблемы поэтики занимают важное место почти во всех работах, посвященных творчеству Гаршина. Однако большая часть структурных исследований все же носит частный или эпизодический характер. Это относится прежде всего к изучению повествования и поэтики психологизма. В тех же работах, которые подходят близко к этим проблемам, речь идет в большей степени о постановке вопроса, чем о его решении, что само по себе является стимулом для дальнейших исследовательских поисков. Поэтому актуальным можно считать выявление форм психологического анализа и главных компонентов поэтики повествования, что позволяет вплотную подойти к проблеме структурного сочетания психологизма и повествования в прозе Гаршина.

Научная новизна работы определяется тем, что впервые предлагается последовательное рассмотрение поэтики психологизма и повествования в прозе Гаршина, которая является наиболее характерной особенностью прозы писателя. Представлен системный подход к исследованию творчества Гаршина. Выявлены опорные категории в поэтике психологизма писателя (исповедь, «крупный план», портрет, пейзаж, обстановка). Определены такие повествовательные формы в прозе Гаршина, как описание, повествование, рассуждение, чужая речь (прямая, косвенная, несобственно-прямая), точки зрения, категории повествователя и рассказчика.

Предметом исследования являются восемнадцать рассказов Гаршина.

Цель диссертационного исследования - выявление и аналитическое описание основных художественных форм психологического анализа в прозе Гаршина, системное изучение ее повествовательной поэтики. Исследовательской сверхзадачей является демонстрация того, как осуществляется связь между формами психологического анализа и повествованием в прозаических произведениях писателя.

В соответствии с поставленной целью определяются конкретные задачи исследования:

1. рассмотреть исповедь в поэтике психологизма автора;

определить функции «крупного плана», портрета, пейзажа, обстановки в поэтике психологизма писателя;

изучить поэтику повествования в произведениях писателя, выявить художественную функцию всех повествовательных форм;

выявить функции «чужого слова» и «точки зрения» в повествовании Гаршина;

5. описать функции рассказчика и повествователя в прозе писателя.
Методологической и теоретической основой диссертации являются

литературоведческие труды А.П. Ауэра, М.М. Бахтина, Ю.Б. Борева, Л.Я. Гинзбург, А.Б. Есина, А.Б. Криницына, Ю.М. Лотмана, Ю.В. Манна, А.П. Скафтымова, Н.Д. Тамарченко, Б.В. Томашевского, М.С. Уварова, Б.А. Успенского, В.Е. Хализева, В. Шмида, Е.Г. Эткинда, а также лингвистические исследования В.В. Виноградова, Н.А. Кожевниковой, О.А. Нечаевой, Г.Я. Солганика. С опорой на труды этих ученых и достижения современной нарратологии была выработана методология имманентного анализа, позволяющего раскрыть художественную сущность литературного явления в полном соответствии с авторской творческой устремленностью. Главным методологическим ориентиром для нас стала «модель» имманентного анализа, представленная в работе А.П. Скафтымова «Тематическая композиция романа "Идиот"».

Теоретическое значение работы состоит в том, что на основе полученных результатов создается возможность углубить научное представление о поэтике психологизма и структуре повествования в прозе Гаршина. Сделанные в работе выводы могут послужить основой для дальнейшего теоретического изучения творчества Гаршина в современном литературоведении.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке курса истории русской литературы XIX века, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных творчеству Гаршина.

Материалы диссертации могут быть включены в элективный курс для классов гуманитарного профиля в средней общеобразовательной школе. Основные положения, выносимые на защиту:

1. Исповедь в прозе Гаршина способствует глубокому проникновению во
внутренний мир героя. В рассказе «Ночь» исповедь героя становится
главной формой психологического анализа. В других рассказах («Четыре
дня», «Происшествие», «Трус») ей не отведено центральное место, но она
все же становится важной частью поэтики и взаимодействует с другими
формами психологического анализа.

«Крупный план» в прозе Гаршина представлен: а) в виде развернутых описаний с комментариями оценочного и аналитического характера («Из воспоминаний рядового Иванова»); б) при описании умирающих людей, при этом обращается внимание читателя на внутренний мир, психологическое состояние героя, находящегося рядом («Смерть», «Трус»); в) в виде перечисления действий героев, совершающих их в тот момент, когда сознание отключено («Сигнал», «Надежда Николаевна»).

Портретные и пейзажные зарисовки, описания обстановки в рассказах Гаршина усиливают авторское эмоциональное воздействие на читателя, зрительное восприятие и во многом способствуют выявлению внутренних движений души героев.

В повествовательной структуре произведений Гаршина доминируют три типа повествования: описание (портрет, пейзаж, обстановка, характеристика), повествование (конкретно-сценическое, обобщенно-сценическое и информационное) и рассуждение (именные оценочные рассуждения, рассуждения с целью обоснования действий, рассуждения с целью предписания или описания действий, рассуждения со значением утверждения или отрицания).

Прямая речь в текстах писателя может принадлежать как герою, так и предметам (растениям). В произведениях Гаршина внутренний монолог строится как обращение персонажа к самому себе. Изучение косвенной и

несобственно-прямой речи показывает, что данные формы чужой речи в прозе Гаршина встречаются гораздо реже прямой. Для писателя важнее воспроизвести истинные мысли и чувства героев (которые гораздо удобнее передать с помощью прямой речи, тем самым сохраняя внутренние переживания, эмоции персонажей). В рассказах Гаршина присутствуют следующие точки зрения: в плане идеологии, пространственно-временной характеристики и психологии.

Рассказчик в прозе Гаршина проявляет себя в формах изложения событий от первого лица, а повествователь - от третьего, что является системной закономерностью в поэтике повествования писателя.

Психологизм и повествование в поэтике Гаршина находятся в постоянном взаимодействии. В такой сочетаемости они образуют подвижную систему, в пределах которой происходят структурные взаимодействия.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были представлены в научных докладах на конференциях: на X Виноградовских чтениях (ГОУ ВПО МГПУ. 2007, Москва); XI Виноградовских чтениях (ГОУ ВПО МГПУ, 2009, Москва); X конференции молодых филологов «Поэтика и компаративистика» (ГОУ ВПО МО «КГПИ», 2007, Коломна). По теме исследования вышло 5 статей, в том числе две в изданиях, входящих в перечень ВАК Минобрнауки России.

Структура работы определяется целями и задачами исследования. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и списка литературы. В первой главе последовательно рассматриваются формы психологического анализа в прозе Гаршина. Во второй главе анализируются повествовательные модели, по которым организуется повествование в рассказах писателя. Работа заканчивается списком литературы, включающим 235 единиц.

Художественная природа исповеди

Исповедь как литературный жанр после Н.В. Гоголя все больше распространяется в русской литературе XIX века. С того момента, как в русской литературной традиции исповедь утвердилась в качестве жанра, началось обратное явление: она становится компонентом литературного произведения, речевой организацией текста, частью психологического анализа. Именно о такой форме исповеди можно говорить в контексте творчества Гаршина. Эта речевая форма в тексте выполняет психологическую функцию.

В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» дается определение исповеди как произведения, «в котором повествование ведется от первого лица, причем рассказчик (сам автор или его герой) впускает читателя в самые сокровенные глубины собственной духовной жизни, стремясь понять «конечные истины» о себе, своем поколении» .

Еще одно определение исповеди мы находим в работе А.Б. Криницына «Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф.М. Достоевского» - это «произведение, написанное от первого лица и наделенное дополнительно хотя бы одной или несколькими из следующих черт: 1) в сюжете встречается много автобиографических мотивов, взятых из жизни самого писателя; 2) рассказчик часто представляет себя и свои поступки в негативном свете; 3) рассказчик подробно описывает свои мысли и чувства, занимаясь саморефлексией» . Исследователь утверждает, что жанрообразующей основой литературной исповеди является как минимум установка героя на полную искренность. По мнению А.Б. Криницына, для писателя ключевое значение исповеди заключается в возможности раскрыть перед читателем внутренний мир героя, не нарушая художественного правдоподобия.

М.С. Уваров отмечает: «текст исповеди возникает только тогда, когда необходимость покаяния перед Богом выливается в покаяние перед самим собой» . Исследователь указывает на то, что исповедь публикуема, читаема. По мнению М.С. Уварова, тема авторской исповеди-в-герое характерна для русской художественной литературы, довольно часто исповедь становится проповедью, и наоборот. История исповедального слова демонстрирует, что исповедь не является поучающими нравственными правилами, она скорее дает возможность для «самовыражение души, находящей в исповедальном акте и радость и очищение» .

С.А. Тузков, И.В. Тузкова отмечают наличие субъективно-исповедального начала в прозе Гаршина, которое проявляется «в тех рассказах Гаршина, где повествование ведется в форме первого лица: персонифицированный рассказчик, формально отделенный от автора, фактически выражает его взгляды на жизнь... . В тех же рассказах писателя, где повествование ведется условным повествователем, который не входит непосредственно в изображаемый мир, дистанция между автором и героем несколько увеличивается, но и здесь значительное место занимает самоанализ героя, который носит лирический, исповедальный характер» .

В диссертации СИ. Патрикеева «Исповедь в поэтике русской прозы первой половины XX века (проблемы жанровой эволюции)» в теоретической части обозначены почти все аспекты данного понятия: наличие в структуре текста моментов психологического « автобиографизма, осознание исповедующимся собственного духовного несовершенства, искренность его перед Богом при изложении обстоятельств, сопутствовавших нарушению определенных христианских заповедей и нравственных запретов.

Исповедь как речевая организация текста является доминантой рассказа «Ночь». Каждый монолог героя наполнен внутренними переживаниями. Повествование ведется от третьего лица, Алексей Петрович, его действия, мысли показаны глазами другого человека. Герой рассказа анализирует свою жизнь, свое «я», оценивая внутренние качества, ведет диалог с собой, проговаривает свои мысли: «Он услышал свой голос; он уже не думал, а говорил вслух...»1 (с. 148). Обращаясь к себе, пытаясь разобраться со своим «я» через словесное выражение внутренних импульсов, в какой-то момент он теряет чувство реальности, в его душе начинают говорить голоса: « ...говорили они разное, и какой из этих голосов принадлежал ему, его «я», он не мог понять» (с. 143). Желание Алексея Петровича понять себя, выявить даже то, что характеризует его не с лучшей стороны, показывает, что он действительно откровенно, искренно говорит о себе.

Большую часть рассказа «Ночь» занимают монологи героя, его размышления о никчемности своего существования. Алексей Петрович принял решение покончить с собой, застрелиться. Повествование - это углубленный самоанализ героя. Алексей Петрович задумывается о своей жизни, пытается разобраться в себе: «Все перебрал я в своей памяти, и кажется мне, что я прав, что остановиться не на чем, некуда поставить ногу, чтобы сделать первый шаг вперед. Куда вперед? Не знаю, но только вон из этого заколдованного круга. В прошлом нет опоры, потому что все ложь, все обман...» (с. 143). Перед глазами читателя предстает мыслительный процесс героя. С первых строк Алексей Петрович четко расставляет акценты в прожитой жизни. Он говорит сам с собой, озвучивая свои действия, до конца не понимая, ЧТО он собирается совершить. «Алексей Петрович снял шубу и взял было ножик, чтобы распороть карман и вынуть патроны, но опомнился... . - Зачем трудиться? Довольно и одного. - О да, очень довольно одного этого крохотного кусочка, чтобы - исчезло все и навсегда. Весь мир исчезнет.. . . Не будет обмана себя и других, будет правда, вечная правда несуществования» (с. 148).

Психологическая функция «крупного плана»

Понятие крупный план не имеет четкого определения в литературоведении до сих пор, хотя широко используется авторитетными учеными. Ю.М. Лотман говорит о том, что «...крупный и мелкий план существуют не только в кино. Он отчетливо ощущается в литературном повествовании, когда одинаковое место или внимание уделяется явлениям разной количественной характеристики. Так, например, если следующие друг за другом сегменты текста заполняются содержанием, резко отличном в количественном отношении: разным количеством персонажей, целым и частями, описанием предметов большой и малой величины; если в каком-либо романе в одной главе описываются события дня, а в другой - десятки лет, то мы также говорим о разнице планов» . Исследователь приводит примеры из прозы (Л.Н. Толстой «Война и мир») и поэзии (Н.А. Некрасов «Утро»).

У В.Е. Хализева в книге «Ценностные ориентации русской классики», посвященной поэтике романа «Война и мир» Л.Н. Толстого, мы находим трактование «крупного плана» как приема, «где имитируется пристальное всматривание и одновременно осязательно-зрительный контакт с реальностью» . Будем опираться на книгу Е.Г. Эткинда «"Внутренний человек" и внешняя речь», где это понятие выведено в заглавии части, посвященной творчеству Гаршина. Используя результаты исследования ученого, мы продолжим наблюдение за «крупным планом», который будем определять как форму изображения. «Крупный план - это и увиденное, и услышанное, и почувствованное, и даже промелькнувшее в сознании» .

Таким образом, В.Е. Хализев и Е.Г. Эткинд рассматривают понятие «крупный план» с разных сторон.

В работе Е.Г. Эткинда убедительно доказывается использование этой формы изображения в рассказе Гаршина «Четыре дня». Он обращается к категории сиюминутности, в основу которой вкладывает прямой показ внутреннего человека «в такие минуты, когда герой, в сущности, лишен физической возможности комментировать свои переживания и когда немыслимы не только внешняя речь, но и внутренняя» .

В книге Е.Г. Эткинда дается подробный анализ рассказа Гаршина «Четыре дня» с опорой на понятия «крупный план» и сиюминутность. Нам бы хотелось применить подобный подход и к рассказу «Из воспоминаний рядового Иванова». Оба повествования сближает форма воспоминаний. Это определяет некоторые особенности рассказов: на переднем плане находится герой и его субъективная оценка окружающей действительности, «...однако неполнота фактов и почти неизбежная односторонность информации искупаются... живым и непосредственным выражением личности их автора» .

В рассказе «Четыре дня» Гаршин дает возможность читателю проникнуть во внутренний мир героя, передать его ощущения через призму сознания. Самоанализ оставленного, забытого на поле боя солдата позволяет проникнуть в сферу его чувств, а детализированное описание окружающей его действительности помогает «увидеть» картину своими глазами. Герой находится в тяжелом состоянии не только физическом (ранение), но и душевном. Ощущение безысходности, понимание бесперспективности его попыток спастись не позволяют ему утратить веру, желание бороться за свою жизнь, пусть даже инстинктивно, удерживает его от самоубийства.

Внимание читателя (а может быть, уже и зрителя) вслед за героем фокусируется на отдельных картинах, в которых детально описывается его визуальное восприятие.

«...Однако становится жарко. Солнце жжет. Я открываю глаза, вижу те же кусты, то же небо, только при дневном освещении. А вот и мой сосед. Да, это - турок, труп. Какой огромный! Я узнаю его, это тот самый...

Передо мной лежит убитый мной человек. За что я его убил?...» (с. 50).

Эта последовательная фиксация внимания на отдельных моментах позволяет посмотреть на мир глазами героя.

Наблюдая за «крупным планом» в рассказе «Четыре дня», мы можем утверждать, что «крупный план» в этом повествовании объемен, максимально увеличен за счет приема самоанализа, сужения временной (четыре дня) И пространственной протяженности. В рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова», где доминирует форма повествования - воспоминание, «крупный план» будет представлен иначе. В тексте можно увидеть не только внутреннее состояние героя, но и чувства, переживания окружающих его людей, в связи с этим пространство изображаемых событий расширяется. Мировосприятие рядового Иванова осмысленно, присутствует некоторая оценка цепочки событий. В этом рассказе есть эпизоды, где сознание героя отключено (пусть даже частично) - именно в них можно найти «крупный план».

Типы повествования (описание, повествование, рассуждение)

Г.Я. Солганик выделяет три функционально-смысловых типа речи: описание, повествование, рассуждение. Описание делится на статическое (прерывает развитие действия) и динамическое (не. приостанавливает развитие действия, небольшое по объему). Г.Я. Солганик указывает на связь описания с местом и ситуацией действия, портретом героя (соответственно выделяется портретное, пейзажное, событийное описание и т.д.). Он отмечает важную роль данного функционально-смыслового типа речи для создания образности в тексте. Ученый подчеркивает, что важен жанр произведения и индивидуальный стиль писателя. По Г.Я. Солганику, особенность повествования заключается в передаче самого события, действия: «Повествование теснейшим образом связано с пространством и временем» .

Оно бывает объективированным, нейтральным или субъективным, в котором преобладает авторское слово. Рассуждение, как пишет исследователь, свойственно психологической прозе. Именно в ней преобладает внутренний мир героев, а их монологи наполнены мыслями о смысле жизни, искусстве, нравственных принципах и т.д. Рассуждения дают возможность раскрыть внутренний мир героя, продемонстрировать его взгляд на жизнь, людей, окружающий мир. Он считает, что представленные функционально-смысловые типы речи в художественном тексте дополняют друг друга (повествование с элементами описания встречается чаще всего).

С появлением работ О.А. Нечаевой в отечественной науке прочно закрепляется термин «функционально-смысловой тип речи» («определенные логико-смысловые и структурные типы монологического высказывания, которые используются как модели в процессе речевого общения» ). Исследовательница выделяет четыре структурно-смысловых «описательных жанра»: пейзаж, портрет человека, интерьер (обстановка), характеристика. О.А. Нечаева отмечает, что все они широко представлены в художественной литературе.

Выявим повествовательную специфику описания (пейзажа, портрета, обстановки, описания-характеристики). В прозе Гаршина описаниям природы отводится мало места, но тем не менее они не лишены повествовательных функций. Пейзажные зарисовки служат скорее фоном повествования. Надо согласиться с Г.А. Лобановой в том, что пейзаж - это «разновидность описания, цельное изображение незамкнутого фрагмента природного или городского пространства» .

Эти закономерности отчетливо проявляются в рассказе Гаршина «Медведи», который начинается с пространного описания местности. Пейзажная зарисовка предваряет повествование. Она служит прологом грустного рассказа о массовом расстреле медведей, которые ходили с цыганами: «Внизу река, изгибаясь голубой лентой, тянется с севера на юг, то отходя от высокого берега в степь, то приближаясь и протекая под самою кручею. Она окаймлена кустами лозняка, кое-где сосною, а около города выгонами и садами. В некотором расстоянии от берега, в сторону степи, тянутся сплошной полосой почти по всему течению Рохли сыпучие пески, едва сдерживаемые красною и черною лозою и густым ковром душистого лилового чабреца» (с. 175).

Описание природы представляет собой перечисление признаков общего вида местности (река, степь, сыпучие пески). Это постоянные признаки, составляющие топографическое описание. Перечисленные признаки являются ключевыми компонентами описания, которые включают в себя опорные слова (внизу река, в сторону степи, в некотором расстоянии от берега, по всему течению Рохли, тянется с севера на юг).

В этом описании встречаются глаголы только в форме настоящего постоянного времени (тянутся, окаймлена) и изъявительного наклонения. Это происходит, потому что в описании, по мнению О.А. Нечаевой, не происходит изменения временного плана и употребления ирреальной модальности, которые приводят к появлению динамичности в тексте художественного произведения (это свойственно повествованию). Пейзаж в рассказе - это не только место, где происходят события, это еще и отправная точка повествования. От этой пейзажной зарисовки веет безмятежностью, тишиной, покоем. Акцент на этом сделан для того, чтобы все дальнейшие события, связанные с самым настоящим убийством ни в чем не повинных животных, воспринимались читателем «на контрасте».

В рассказе «Красный цветок» писатель дает описание сада, потому что с этим местом и растущим здесь цветком будут связаны основные события повествования. Именно сюда будет постоянно тянуть главного героя. Ведь он абсолютно уверен, что цветки мака несут в себе вселенское зло, а он призван вступить в бой с ним и погубить его, даже ценой собственной жизни: «Между тем наступила ясная, хорошая погода; ... Их отделение сада, небольшое, но густо заросшее деревьями, было везде, где только можно, засажено цветами. ...

«Чужая речь» и ее повествовательные функции

М.М. Бахтин (В.Н. Волошинов) утверждает, что «"чужая речь"» -это речь в речи, высказывание в высказывании, но в то же время это и речь о речи, высказывание о высказывании» . Он считает, что чужое высказывание входит в речь и становится ее особым конструктивным элементом, сохраняя свою самостоятельность. Исследователь характеризует шаблоны косвенной, прямой речи и их модификации. В косвенной конструкции М.М. Бахтин выделяет предметно-аналитическую (с помощью косвенной конструкции передается предметный состав чужого высказывания - что сказал говорящий) и словесно-аналитическую (чужое высказывание передается как выражение, которое характеризует самого говорящего: его душевное состояние, умение выражаться, речевую манеру и т.п.) модификацию. Ученый особо отмечает, что в русском языке может быть еще и третья модификация косвенной речи - импрессионистическая. Ее особенность в том, что она находится где-то посередине между предметно-аналитической и словесно-аналитической модификациями. В шаблонах прямой речи М.М. Бахтин выделяет следующие модификации: подготовленная прямая речь (распространенный случай возникновения прямой речи из косвенной, ослабление объективности авторского контекста), овеществленная прямая речь (на слова героя перенесены оценки, насыщенные его объектным содержанием), предвосхищенная, рассеянная и скрытая прямая речь (включает авторские интонации, происходит подготовка чужой речи). Ученый отдельную главу шклшцае7 н включающая в себя две речи: героя и автора), которая рассматривается на примерах из французского, немецкого и русского языках.

Н.А. Кожевникова в книге «Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв.» предлагает свое видение характера повествования в художественной прозе. Исследователь считает, что большое значение для композиционного единства в произведении имеет тип повествователя (автор или рассказчик), точка зрения и речь персонажей. Она отмечает: «Произведение может быть одноплановым, вмещаясь в рамки одного повествовательного типа (рассказ от первого лица), и может выходить за рамки определенного типа, представляя собой многослойно иерархическое построение» . Н.А. Кожевникова подчеркивает: «чужая речь» может принадлежать и отправителю (произнесенная, внутренняя или написанная речь), и получателю (воспринятая, услышанная или прочитанная речь) . Исследователь выделяет три основные формы для передачи чужой речи в текстах: прямая, косвенная, несобственно-прямая, которые мы изучим на примере прозы Гаршина.

И.В. Труфанова в монографии «Прагматика несобственно-прямой речи» подчеркивает, что в современной лингвистике отсутствует единое определение понятия несобственно-прямая речь. Исследователь останавливается на двуплановости термина и взаимопроникновения в нем планов автора и героя, определяя несобственно-прямую речь как «способ передачи чужой речи, двуплановую синтаксическую конструкцию, в которой план автора не существует отдельно от плана чужой речи, а слит с ней» .

Рассмотрим повествовательные функции прямой речи, которая является «способом передачи чужой речи, сохраняющий лексические, синтаксические, интонационные особенности говорящего. Важно отметить, что «прямая речь и речь автора четко разграничиваются» : - Живей, братец! - нетерпеливо крикнул доктор. - Видишь, сколько вас здесь («Денщик и офицер», с. 157). - За что? За что? - кричал он. - Я никому не хотел зла. За что. убивать меня? О-о-о! О господи! О вы, мучимые раньше меня! Вас молю, избавьте... («Красный цветок», с. 235). - Оставьте меня... Поезжайте куда вам угодно. Я остаюсь с Сеней и вот с mr. Лопатиным. Я хочу душу отвести... от вас! - вдруг вскрикнула она, видя, что Бессонов хочет сказать еще что-то. - Вы опротивели мне. Оставьте, уезжайте... («Надежда Николаевна», с.271). - Тьфу, братцы, что за народ! И попы наши и церкви наши, а понятия ни к чему у них нет! Руп серебряный хошь? - кричит что есть мочи солдат с рубахой в руках румыну, торгующему в открытой лавке. . За рубаху? Патру франку? Четыре франка? («Из воспоминаний рядового Иванова», с.216). - Тише, тише, пожалуйста, - зашептала она. - Знаете, ведь все кончено («Трус», с. 85). - В Сибирь!.. Разве я оттого не могу убить вас, что Сибири боюсь? Я не оттого... Я не могу вас убить потому, что... да как же я убью вас? Да как же я убью тебя? - задыхаясь, выговорил он: - ведь я... («Происшествие», с.72). - Нельзя ли без таких выражений! - резко сказал Василий. Петрович. - Дай ее мне, я спрячу («Встреча», с. 113).

Приведенные из прозы Гаршина отрывки прямой речи стилистически контрастируют на фоне нейтральной авторской. Одна из функций прямой речи, по мнению Г.Я. Солганика, - это создание характеров (характерологическое средство). Авторский монолог перестает быть однообразным.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Жизнь и творчество В. Гаршина

В ведение

На литературное поприще Гаршин выступил в 1877 году с рассказом «Четыре дня», сразу создавшим ему известность. В этом произведении ярко выражен протест против войны, против истребления человека человеком. Этому же мотиву посвящён целый ряд рассказов: «Денщик и офицер», «Аяслярское дело», «Из воспоминаний рядового Иванова» и «Трус»; герой последнего мучается в тяжёлой рефлексии и колебаниях между стремлением «принести себя в жертву за народ» и страхом перед ненужной и бессмысленной смертью.

«Происшествие» и «Надежда Николаевна» затрагивают тему «падшей» женщины. В 1883 году появился один из замечательнейших его рассказов -- «Красный цветок». Герой его, психически больной, борется с мировым злом, которое, как ему кажется, воплотилось в красном цветке в саду: достаточно сорвать его и будет уничтожено всё зло мира. В «Художниках» Гаршин ставит вопрос о роли искусства в обществе и о возможности приносить пользу творчеством; противопоставляя искусство с «реальными сюжетами» «искусству для искусства», ищет пути борьбы с социальной несправедливостью. В сказке-аллегории «Attalea princeps» о пальме, рвущейся к солнцу сквозь крышу оранжереи и погибающей под холодным небом, Гаршин символизировал красоту борьбы за свободу, хотя и борьбы обреченной. Гаршин написал ещё ряд сказок и рассказов для детей: «То, чего не было», «Лягушка-путешественница», где та же гаршинская тема о зле и несправедливости исполненa грустного юмора; «Сказание о гордом Аггее» (пересказ легенды об Аггее), «Сигнал».

Гаршин узаконил в литературе особую художественную форму -- новеллу, которая получила полное развитие впоследствии у Антона Чехова. Сюжеты новелл Гаршина несложны, они построены всегда на одном основном мотиве, развёрнутом по строго логическому плану. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определённости. Отсутствие действия, сложных коллизий -- характерно для Гаршина. Большинство его произведений написано в форме дневников, писем, исповедей (например, «Происшествие», «Художники», «Трус», «Надежда Николаевна» и др.). Количество действующих лиц очень ограничено.

Жизнь и творчество В. М. Гаршина

Гаршин Всеволод Михайлович -- один из наиболее выдающихся писателей 70--80-х годов XIX в.; родился 2 февраля 1855 г., умер 24 марта 1888 г., погребен на Волковом кладбище в Петербурге. Род Гаршиных -- старинный дворянский род, происходящий, по преданию, от мурзы Горшы или Гаршы, выходца из Золотой Орды при Иване III. Дед В. М. Гаршина со стороны отца был человек крутой, жестокий и властный; к концу жизни он сильно расстроил свое крупное состояние, так что Михаилу Егоровичу, отцу Гаршина, одному из одиннадцати детей, досталось только 70 душ в Старобельском уезде. Михаил Егорович был «совершенной противоположностью своему отцу»: это был человек в высшей степени добрый и мягкий; служа в кирасирах в Глуховском полку, в Николаевское время, он никогда не бил солдат; «разве уж когда очень рассердится, то ударит фуражкой». Он окончил курс в 1-й Московской гимназии и два года пробыл в Московском университете на юридическом факультете, но затем, по его собственным словам, «увлекся военной службой».

Во время освобождения крестьян он работал в Харьковском комитете членом от Старобельского уезда, где поселился после отставки в 1858 г. В 1848 г. он женился на Екатерине Степановне Акимовой. «Ее отец, -- говорит Гаршин в своей автобиографии, -- помещик Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, отставной морской офицер, был человек очень образованный и редко хороший. Отношения его к крестьянам были так необыкновенны в то время, что окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом -- и помешанным. «Помешательство» его состояло, между прочим, в том, что в голод 1843 года, когда в тех местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цинги, он заложил свое имение, занял денег и сам привез «из России» большое количество хлеба, который и раздал голодавшим мужикам, своим и чужим». Он умер очень рано, оставив пятерых детей, из которых самая старшая, Екатерина, была еще девочкой; но его заботы о воспитании ее принесли плоды, и после его смерти по-прежнему выписывались учителя и книги, так что ко времени выхода замуж она сделалась хорошо образованной девушкой. Гаршин родился третьим ребенком в семье, в имении своей бабушки А. С. Акимовой «Приятная долина» Бахмутского уезда. Внешние условия детской жизни Гаршина были далеко не благоприятные: «еще ребенком Всеволоду Михайловичу пришлось пережить многое такое, что выпадает на долю лишь немногим, -- пишет Я. Абрамов в своих воспоминаниях о Гаршине -- Во всяком случае, несомненно, что детство имело большое влияние на склад характера покойного.

По крайней мере, он сам объяснял многие подробности своего характера именно воздействием фактов из своей детской жизни». В самые первые годы своего детства, когда отец еще служил в полку, Гаршин пришлось много попутешествовать и побывать в различных местностях России; несмотря на такой юный возраст, многие путевые сцены и переживания оставили глубокий след и неизгладимые воспоминания в восприимчивой душе и живом впечатлительном уме ребенка. Уже пяти лет любознательный ребенок выучился читать у домашнего учителя П. В. Завадовского, жившего тогда у Гаршиных. Букварем послужила старая книжка «Современника». С этих уже пор Гаршин пристрастился к чтению, и его редко можно было видеть без книги. В своих воспоминаниях о маленьком Гаршине его дядя В. С. Акимов пишет: «В начале 1860 г., он, т. е. Гаршин, приезжал с матерью ко мне в Одессу, куда я только что возвратился из лондонского плавания на пароходе «Веста» (впоследствии знаменитом). Это был уже пятилетний мальчик, очень кроткий, серьезный и симпатичный, носившийся постоянно с «Миром Божьим» Разина, который он оставлял только ради излюбленного им рисования». О последующем периоде своей жизни, с пяти до восьми лет, Гаршин пишет следующее: «Старших братьев отправили в Петербург; матушка поехала с ними, а я остался с отцом. Жили мы с ним то в деревне, в степи, то в городе, то у одного из моих дядей в Старобельском уезде. Никогда, кажется, я не перечитал такой массы книг, как в 3 года жизни с отцом, от пяти- до восьмилетнего возраста. Кроме разных детских книг (из которых особенно памятен мне превосходный «Мир Божий» Разина), я перечитал все, что мог едва понимать, из «Современника», «Времени» и др. журналов за несколько лет. Сильно на меня подействовала Бичер-Стоу («Хижина дяди Тома» и «Жизнь негров»).

До какой степени свободен был я в чтении, может показать факт, что я прочел «Собор парижской Богоматери» Гюго в семь лет и, перечитав его в двадцать пять, не нашел ничего нового, а «Что делать?» читал по книжкам в то самое время, когда Чернышевский сидел в крепости. Это раннее чтение было, без сомнения, очень вредно. Тогда же я читал Пушкина, Лермонтова («Герой нашего времени» остался совершенно непонятым, кроме Бэлы, о которой я горько плакал), Гоголя и Жуковского».

В августе 1863 г. мать приехала за маленьким Всеволодом в Старобельск и увезла его в Петербург, который произвел огромное впечатление на будущего писателя, который он так полюбил и где, с небольшими сравнительно перерывами, он прожил почти всю свою жизнь. В 1864 г. Гаршин поступил в 7-ю СПб. гимназию (потом преобразована в первое реальное училище). Сам Гаршин говорит, что учился он довольно плохо, «хотя не отличался особенной леностью», но много времени у него уходило на постороннее чтение, и прибавляет, что во время курса он два раза болел и раз «остался в классе по лености», так что семилетний курс превратился для него в десятилетний. Его же товарищ Я. В. Абрамов, в своем собрании материалов для биографии Гаршина говорит, что Гаршин учился хорошо и «оставил самые приятные воспоминания в своих учителях и воспитателях». Такое противоречие получилось, вероятно, потому, что способность Гаршин быстро схватывать изучаемый предмет и вникать в его сущность не требовала от него такой усидчивости в занятиях, как от большинства его товарищей, а его добросовестность требовала всецело отдаться делу учения и не посвящать столько времени постороннему чтению. С большим интересом и любовью относился Гаршин к изучению русской словесности и естественных наук; по этим предметам он всегда получал хорошие отметки; между прочим, сохранилось одно его сочинение «Смерть», поданное им в 1872 г. учителю словесности; это сочинение обнаруживает уже признаки зарождения незаурядного таланта. Занятия математикой Гаршин «искренно ненавидел» и, по возможности, избегал их, хотя математика и не особенно трудно давалась ему. «Уже в том возрасте, -- говорит Я. В. Абрамов, -- в нем ярко проявлялись все те прелестные черты его характера, которые позднее невольно очаровывали и покоряли всякого, имевшего с ним какое-либо дело; его необычайная мягкость в отношениях к людям, глубокая справедливость, уживчивость, строгое отношение к себе, скромность, отзывчивость на горе и радость ближнего» -- все эти качества привлекали к нему симпатии начальства и учителей и любовь товарищей, из которых многие остались его друзьями на всю жизнь. «В этом же возрасте, -- говорит M. Малышев, -- начали обнаруживаться во В. М. и те умственные качества, которые поражали всех, знавших его вдумчивое отношение ко всему виденному, слышанному и читанному, способность быстро схватывать сущность дела и находить разрешение вопроса, видеть в предмете те стороны, которые обыкновенно ускользают от внимания других, оригинальность выводов и обобщений, способность быстро и легко приискивать доводы и аргументы в подкрепление своих воззрений, умение находить связь и зависимость между предметами, как бы они затемнены ни были».

И в эти юные годы, когда другие дети являются верным отражением окружающей их среды, Гаршин проявлял удивительную самостоятельность и независимость своих воззрений и суждений: он уходил весь в свой маленький, им самим созданный мирок, заключавшийся в книгах, рисунках, гербариях и коллекциях, им же самим составленных, или занимался каким-нибудь ручным трудом, за любовь к которому близкие называли его шутя гоголевским губернатором, за ручным трудом впоследствии он часто обдумывал свои произведения. Любовь к природе, страсть к наблюдениям ее явлений, производству опытов и особенно к составлению различных коллекций и гербариев осталась у него на всю жизнь.

Во время своего пребывания в гимназии Гаршин принимал самое живое участие в «гимназической литературе»; с IV класса он состоял деятельным сотрудником «Вечерней Газеты», издаваемой еженедельно воспитанниками; в этой газете он писал фельетоны за подписью «Агасфер», и фельетоны эти пользовались огромным успехом среди юных читателей. Кроме того, Гаршин сочинил еще длинную поэму гекзаметром, где описывал гимназическую жизнь. Будучи страстным любителем чтения, Гаршин основал с товарищами общество для составления библиотеки. Капитал, необходимый для приобретения у букинистов книг, составлялся из членских взносов, из добровольных пожертвований; сюда поступали деньги, вырученные от продажи старых тетрадок в мелочную лавочку и нередко деньги, полученные на завтраки.

Первые три года после поступления в гимназию Гаршин жил в своей семье, а после ее переселения на юг жил одно время на квартире со своими старшими братьями (которым тогда уже было 16 и 17 лет). С 1868 г. он устроился в очень симпатичной ему семье одного из своих гимназических товарищей, В. Н. Афанасьева. Около этого же времени Гаршин, благодаря другому своему товарищу по гимназии, B. M. Латкину, вошел в семью А. Я. Герда, которому, как говорил сам Гаршин, он был обязан более, чем кому-либо другому, в деле умственного и нравственного своего развития. С VI класса Гаршин был принят в пансион на казенный счет. За все время пребывания в гимназии, так же как впоследствии и в горном институте, вплоть до поступления в армию, т. е. до 1877 г., Гаршин на летние каникулы всегда приезжал к своим родным в Харьков или Старобельск. В конце 1872 г., когда Гаршин перешел уже в последний класс, впервые проявился у него тот тяжелый психический недуг, который периодически охватывал его впоследствии, отравлял ему жизнь и привел к ранней могиле. Первые признаки болезни выразились в сильном возбуждении и в повышенной лихорадочной деятельности. Квартиру своего брата Виктора Гаршина обратил в настоящую лабораторию, опытам своим придавал чуть не мировое значение и старался привлечь к своим занятиям как можно больше лиц. Наконец припадки его нервного возбуждения обострились настолько, что его пришлось поместить в больницу Св. Николая, где к началу 1873 г. его состояние настолько ухудшилось, что к нему не всегда допускали лиц, желавших его навестить. В промежутках между такими тяжелыми припадками у него бывали минуты просветления, и в эти минуты перед ним мучительно ясно вставало все то, что совершал он в период безумия. В этом состоял весь ужас его положения, так как в своем болезненно чутком сознании он считал себя ответственным за эти поступки, и никакие убеждения не могли его успокоить и заставить думать иначе. Все последующие припадки болезни протекали у Гаршин приблизительно при тех же явлениях, ощущениях и переживаниях.

Когда Гаршин почувствовал себя немного лучше, то из лечебницы Св. Николая его перевезли в лечебницу доктора Фрея, где, благодаря внимательному умелому уходу и разумному лечению, он совершенно оправился к лету 1873 г., так что в 1874 г. успешно окончил курс училища. Самые хорошие воспоминания оставили в нем годы его пребывания в училище; с особенной теплотой и признательностью вспоминал он всегда директора училища В. О. Эвальда, учителя словесности В. П. Геннинга и учителя естественной истории М. М. Федорова. «Не имея возможности поступить в университет, -- пишет Гаршин в своей автобиографии, -- я думал сделаться доктором. Многие из моих товарищей (предыдущих выпусков) попали в медицинскую академию, и теперь доктора. Но как раз ко времени моего окончания курса, Д-в подал записку государю, что вот, мол, реалисты поступают в медицинскую академию, а потом проникают из академии в университет. Тогда было приказано реалистов в доктора не пускать. Пришлось выбирать какое-нибудь из технических заведений: я выбрал то, где поменьше математики, -- горный институт. Занятиям в институте Гаршин снова уделяет лишь столько времени, сколько необходимо, чтобы не отстать от курса, все же остальное употребляет на чтение и, главное, на подготовление себя к литературной деятельности, в которой видит свое истинное призвание. В 1876 г. Гаршин впервые выступил в печати с небольшим рассказом: «Подлинная история энского земского собрания», напечатанным в еженедельной газете «Молва» (No 15) за подписью Р. Л., но сам автор не придавал особого значения этому первому дебюту и не любил о нем говорить, так же как и о своих статьях о художественных выставках, напечатанных в «Новостях» за 1877 г. Эти статьи были написаны им под влиянием сближения с кружком молодых художников.

Гаршин был непременным участником всех «пятниц» этого кружка, здесь впервые читал он некоторые свои произведения, здесь горячо, горячее многих художников, спорил он об искусстве, на которое смотрел как на служение высшим идеалам добра и правды и от которого, на этом основании, требовал не удовлетворения потребности наслаждения прекрасным, а высокого служения делу нравственного совершенствования человечества. Тот же взгляд на искусство ярко выражен Гаршин в его стихотворении, написанном по поводу бывшей в 1874 г. в Петербурге выставки военных картин Верещагина, произведших огромное, потрясающее впечатление на В. M. Здесь, может впервые, его чуткая совесть ясно подсказала ему, что война есть общее бедствие, общее горе и что все люди ответственны за ту кровь, которая проливается на поле брани, и он почувствовал весь ужас и всю глубину трагедии войны. Эти глубокие переживания и заставили его принять участие в Русско-турецкой войне. Еще с весны 1876 г., когда в Россию стали доходить слухи о беспримерных зверствах турок в Болгарии и когда горячо откликнувшееся на это бедствие русское общество стало посылать на помощь страждущим братьям пожертвования и добровольцев, Гаршин всей душой стремился стать в их ряды, но он был призывного возраста, и его не пустили. К этому времени, между прочим, относится его стихотворение: «Друзья, мы собрались перед разлукой!". Известия с театра войны производили потрясающее действие на чуткую душу Гаршин; он, как герой рассказа «Трус», не мог спокойно, как другие люди, читать реляции, в которых говорится, что «потери наши незначительны», убито столько-то, ранено столько-то, «да еще радоваться, что мало», -- нет при чтении каждой такой реляции перед глазами его «тотчас появляется целая кровавая картина», и он, кажется, переживает страдания каждой отдельной жертвы. Мысль об обязанности «принять на себя долю обрушившегося на народ бедствия» все растет и крепнет в душе Гаршин, и когда 12 апреля 1877 г., в то время как В. М. вместе со своим товарищем Афанасьевым готовился к переходным экзаменам со II на III курс горного института, пришел манифест о восточной войне, Гаршин бросил все и ринулся туда, куда призывали его совесть и долг, увлекая за собой и своих товарищей Афанасьева и художника M. E. Малышева.

На правах вольноопределяющегося Гаршин был зачислен в 138-й Болховский пехотный полк, в роту Ив. Наз. Афанасьева, старшего брата своего товарища В. Н. Афанасьева. 4-го мая Гаршин уже прибыл в Кишинев, присоединился к своему полку и, выступив отсюда 6-го мая, сделал пешком весь тяжелый переход от Кишинева до Систова. Об этом он пишет из Баниас (предместье Бухареста) Малышеву: «Сделанный поход был нелегок. Переходы доходили до 48 верст. Это -- при страшной жаре, в суконных мундирах, ранцах, с шинелями через плечо. В один день из нашего батальона упали на дороге до 100 человек; по этому факту можешь судить о трудностях похода. Но мы с В. (Афанасьевым) держимся и не плошаем». Подробно впоследствии Гаршин описал весь этот переход в своем рассказе «Записки рядового Иванова». «Живой по натуре, непоседа, в высшей степени общительный, простой и ласковый, Гаршин очень полюбился солдатам, привыкшим видеть в вольноопределяющемся кандидата в офицера, а не своего товарища, -- пишет Малышев, несколько позже Гаршин поступивший в полк. -- Гаршин близко сошелся с ними, учил их грамоте, писал письма, читал газеты и по целым часам беседовал с ними». Солдаты относились к Гаршину очень бережно, сдержанно-ласково и долго еще спустя, когда раненый Гаршин уже уехал в Россию, вспоминали о нем: «Все-то он знал, все-то рассказать мог, и сколько он нам историй разных порассказал в походе! Изморимся, язык высунем, еле ноги волочим, а ему и горюшка мало, снует меж нас, с тем покалякает, с другим. На привал придем -- только бы ткнуться куда, а он соберет котелки да за водой. Чудной такой, живой! Славный барин, душа!". Особенно, вероятно, он привлек к себе симпатии солдат еще тем, что не терпел никаких отличий и нес службу наравне с ними, не допуская никаких льгот и поблажек. 11 августа, в битве при Аясларе, Гаршин был ранен в ногу пулей навылет.

В реляции об Аясларском деле было сказано, что «рядовой из вольноопределяющихся, Всеволод Гаршин, примером личной храбрости увлек своих товарищей в атаку и тем способствовал успеху дела». Гаршин был «представлен к Георгию», но почему-то не получил его; узнав о последнем обстоятельстве, солдаты его роты очень жалели, что понадеялись на то, что он получит этот знак отличия и не присудили ему «ротного Георгия». На излечение В. M. поехал к родным в Харьков и отсюда в конце 1877 г. послал в «Отечественные Записки» свой рассказ «Четыре дня» («Отеч. Зап.", 1877 г., No 10, отдельное издание в Москве в 1886 г.), который сразу заставил обратить внимание на молодого автора, составил ему литературное имя и поставил наряду с выдающимися художниками слова того времени. Этот рассказ Гаршин еще урывками начал писать на привалах во время войны, а темой ему послужил действительный факт, когда после сражения при Езерджи солдаты, посланные для уборки трупов, нашли между последними живым солдата Болховского полка, пролежавшего на поле битвы 4 дня без пищи и питья с перебитыми ногами.

Со времени этого успеха на литературном поприще Гаршин решает всецело отдаться литературной деятельности; он хлопочет об отставке (хотя одно время у него была мысль остаться военным для идейного служения на этой службе) и, еле оправившись, спешит в Петербург. Здесь, вскоре по приезде, он написал два небольших рассказа: «Очень коротенький роман», напечатанный в «Стрекозе», и «Происшествие» («Отечественные Записки», 1878 г., No 3). Весной 1878 г. Гаршин был произведен в офицеры, а в конце этого же года получил отставку, пробыв предварительно довольно долгое время в Николаевском военно-сухопутном госпитале «на испытании».

В Петербурге Гаршин серьезно занялся своим научным и художественным образованием; он много читал (хотя без всякой системы), с осени 1878 г. поступил вольнослушателем в университет на историко-филологический факультет для лучшего ознакомления с историей, которой особенно интересовался, и снова сблизился с кружком художников. В течение зимы 1878--79 гг. Гаршином были написаны рассказы: «Трус» («Отечеств. Зап.", 1879 г., No 3), «Встреча» (там же, No 4), «Художники» (там же, No 9), «Attalea princeps» («Русское Богатство», 1879 г., No 10). Лето 1879 г. Гаршин по обыкновению проводил у своих родных в Харькове, где между прочим ходил со студентами-медиками V курса в психиатрическую больницу на «разбор больных». Кроме того, Гаршин много путешествовал за это лето, навещая своих друзей. В этом усиленном стремлении к передвижению, может быть, проявилась та повышенная нервность -- спутница душевной тоски, появлявшаяся у него уже временами и раньше и вылившаяся на этот раз, к осени 1879 г., в тяжелые и длительные припадки меланхолии. Можно предполагать, что в рассказе «Ночь» («Отечеств. Зап.", 1880 г., No 6), написанном Гаршином в эту зиму, отразилось отчасти его тяжелое внутреннее состояние, перешедшее в начале 1880 г. в острое маниакальное заболевание, которое опять-таки выразилось в усиленной деятельности и в стремлении к передвижению: В. М., после покушения на гр. Лорис-Меликова, едет к нему ночью и горячо убеждает его в необходимости «примирения и всепрощения», затем попадает в Москву, где тоже беседует с обер-полицмейстером Козловым и скитается по каким-то трущобам; из Москвы направляется в Рыбинск, затем в Тулу, где бросает свои вещи и странствует то верхом, то пешком по Тульской и Орловской губерниям, что-то проповедуя крестьянам; живет некоторое время у матери известного критика Писарева, наконец, является в Ясную Поляну и «ставит» Л. H. Толстому мучающие его больную душу вопросы. В то же время его занимают и широкие планы литературных работ: он намеревается издать свои рассказы под заглавием «Страдания человечества», хочет написать большой роман из болгарской жизни и издать большой труд «Люди и война», который должен был быть ярким протестом против войны.

Рассказ «Денщик и офицер», напечатанный около этого времени в «Русском Богатстве» (1880 г., No 8), был по-видимому небольшой частью этого произведения. Наконец скитающегося Гаршина отыскал его старший брат Евгений и увез в Харьков, где В. М. пришлось поместить на Сабурову дачу, после того как он бежал от родных и очутился в Орле, в доме для умалишенных. После четырехмесячного лечения на Сабуровой даче и двухмесячного пребывания в лечебнице доктора Фрея в Петербурге, Гаршин в конце 1880 г. возвратился наконец к полному сознанию, но чувство беспредметной тоски и угнетенности не покидало его. В таком состоянии его увез к себе в деревню Ефимовку (Херсонской губ.), на берег днепровско-бугского лимана, его дядя В. С. Акимов и создал ему там самую идеальную для поправки жизнь и обстановку. За время своего пребывания в Акимовке, т. е. с конца 1880 г. до весны 1882 г., Гаршин написал только небольшую сказку «То, чего не было», предназначавшуюся сперва для рукописного детского журнала, который задумали издавать дети А. Я. Герда; но сказка вышла не детская, а «скалдырническая», как выразился о ней сам В. М., т. е. слишком пессимистическая, и была напечатана в журнале «Устои» 1882 г. (NoNo 3--4). Эта сказка вызвала, между прочим, в публике различные толки, против чего горячо протестовал Гаршин, вообще всегда отвергавший какое-либо аллегорическое толкование своих произведений. За время пребывания в Акимовке Гаршин перевел «Colomba» Мериме; перевод этот был напечатан в «Изящной Литературе» за 1883 г. Как вообще В. М. смотрел в это время на свои занятия литературой можно видеть из его письма к Афанасьеву от 31 декабря 1881 г. «Писать не могу (должно быть), а если и могу, то не хочу. Ты знаешь, что я писал, и можешь иметь понятие, как доставалось мне это писание. Хорошо или нехорошо выходило написанное, это вопрос посторонний: но что я писал в самом деле одними своими несчастными нервами и что каждая буква стоила мне капли крови, то это, право, не будет преувеличением. Писать для меня теперь -- значит снова начать старую сказку и через 3--4 года, может быть, снова попасть в больницу душевнобольных. Бог с ней, с литературой, если она доводит до того, что хуже смерти, гораздо хуже, поверь мне. Конечно, я не отказываюсь от нее навсегда; через несколько лет, может быть, и напишу что-нибудь. Но сделать литературные занятия единственным занятием жизни -- я решительно отказываюсь».

В мае 1882 г. Гаршин приехал в Петербург и издал первую книжку своих рассказов, а лето провел, воспользовавшись приглашением с большой симпатией относившегося к нему И. С. Тургенева, в Спасском-Лутовинове вместе с поэтом Я. П. Полонским и его семьей. В тихой, уютной, располагающей к работе деревенской обстановке он написал «Записки из воспоминаний рядового Иванова» («Отечеств. Зап.", 1883 г., No 1, издано отдельно в 1887 г.). Возвратясь осенью в Петербург, Гаршин стал усиленно искать каких-либо занятий. Сперва он поступил в помощники управляющего Аноповской писчебумажной фабрики на 50 руб. жалованья, но занятия здесь отнимали очень много времени и сильно утомляли В. M. В следующем (1883) году Гаршин получил место секретаря общего съезда представителей русских железных дорог, которое и занимал почти в течение пяти лет, оставив его только за 3 месяца до своей трагической кончины. Место это давало ему хорошее материальное обеспечение, а усиленных занятий требовало только 1--2 месяца в году, когда собирался съезд; остальное время дела было очень мало. На службе у Гаршина установились самые симпатичные и хорошие отношения как с начальством, так и с сослуживцами, последние всегда охотно готовы были заменить его на время последующих припадков болезни. В том же году, 11-го февраля, В. М. женился на слушательнице медицинских курсов Надежде Михайловне Золотиловой.

Детей у них не было. Брак этот был очень счастлив; кроме любви и соответствия характеров, Гаршин в лице своей жены приобрел заботливого врача-друга, постоянно окружавшего его заботливым и умелым уходом, который так необходим был больному писателю. И Гаршин высоко ценил эту нежную заботливость и бесконечно терпеливый уход, которыми окружала его жена до самой смерти. 5 октября 1883 г. Гаршин был выбран в действительные члены Общества Любителей Российской Словесности в Москве. В 1883 г. Гаршин написал рассказы:«Красный цветок» («Отечеств. Зап.", No 10) и «Медведи» («Отечеств. Зап.", No 11, отдельно издан в 1887 и 1890 гг.). В этом же году он перевел с английского две сказки Уйда: «Честолюбивая роза» и «Нюренбергская печь» и с немецкого несколько сказок Кармен Сильвы (в издании «Царство сказок», СПб., 1883 г.). С этого времени Гаршин пишет уже мало: в 1884 г. «Сказка о жабе и розе» («За двадцать пять лет, сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым»), в 1885 году -- повесть «Надежда Николаевна», («Русская Мысль», NoNo 2 и 3), в 1886 г. -- «Сказание о гордом Аггее» («Русская Мысль», No 4), в 1887 г. -- рассказ «Сигнал» («Северный Вестник», No 1, отдельно в 1887 и 1891 гг.), сказку «Лягушка-путешественница» («Родник», 1887 г.) и статью о передвижной выставке в «Северном Вестнике». В 1885 г. вышла его «Вторая книжка рассказов». В том же 1885 г. Гаршин вместе с А. Я. Гердом редактировал выпуски библиографического листка «Обзор детской литературы». Кроме того, он снова усиленно занимался изучением русской истории XVIII в. и лелеял мысль написать большую историческую повесть, изображающую борьбу старой и новой России; представителями последней должны были явиться Петр Великий и «пирожник» князь Меншиков, а представителем первой -- подьячий Докукин, решившийся поднести Петру известное «письмо», в котором он смело указывал царю все темные стороны его реформаторской деятельности. Но повести этой не суждено было вылиться из-под пера Гаршина и увидеть свет, как не увидал света и его фантастический рассказ, написанный на тему «защиты ересей в науке и долженствовавший быть протестом против научной нетерпимости». Об этом рассказе Гаршин говорил своему другу В. А. Фаусеку в 1887 г. и даже подробно рассказывал его содержание, но, вероятно, затем сжег его во время припадка своей болезни, которая с 1884 года повторялась каждой весной, мешала ему работать и отравляла его существование.

С каждым годом эти припадки становились все длительнее, начинаясь раньше весной и кончаясь позже осенью; но в последний раз, в 1887 г., болезнь проявилась только поздно летом, когда сам писатель и все близкие уже надеялись, что она не явится больше. Упорному характеру этого последнего заболевания отчасти способствовали некоторые неприятности, выпавшие на долю несчастного В. М. за зиму 1887--88 гг., от которых его близкие не в силах были его оградить. Ранней весной 1888 г. Гаршин наконец почувствовал себя немного лучше и по настоянию врачей и по просьбе близких друзей решил поехать на Кавказ. Но не суждено было осуществиться этой поездке: 19 марта, накануне назначенного отъезда, в девятом часу утра, больной Гаршин, выйдя незаметно на лестницу из своей квартиры и спустившись с 4-го этажа на второй, ринулся в пролет лестницы, сильно разбился и сломал себе ногу. Сперва Гаршин был в полном сознании и, по-видимому, сильно страдал; к вечеру его перевезли в лечебницу Красного Креста, где к 5 часам следующего утра он уснул и больше уже не проснулся до своей кончины, последовавшей в 4 часа утра 24 марта 1888 г. 26-го марта его хоронили на Волковом кладбище. Огромная толпа народа шла за белым глазетовым гробом дорогого почившего писателя; гроб всю дорогу несли на руках студенты и литераторы. На произведенном вскрытии черепа не было найдено никаких болезненных изменений в мозгу.

После кончины Гаршина вышла в свет его «Третья книжка рассказов» (СПб., 1888 г.). В сборнике «Памяти В. М. Гаршина» (СПб., 1889 г.) помещены три стихотворения Гаршина: «Пленница», «Нет, не дана мне власть» и «Свеча» (стр. 65--67). В сборнике «Привет» (СПб., 1898 г.) напечатано одно его стихотворение в прозе; С. А. Венгеровым напечатано в «Русском Слове» в день 25-летия смерти писателя его стихотворение, написанное под впечатлением похорон Тургенева, а также перепечатано упомянутое выше стихотворение в прозе. Библиографический перечень произведений Гаршина дается Д. Д. Языковым в «Обзоре трудов покойных русских писателей», вып. 8, и П. В. Быковым в собрании сочинений Гаршина в издании Маркса. Рассказы Гаршина выдержали много изданий; они переведены на разные иностранные языки и пользуются за границей большим успехом.

Творчество Гаршина имеет крайне субъективный характер. Внутренний облик Гаршина-человека так тесно связан и так гармонирует в нем с личностью писателя, что писать о его творчестве, не коснувшись его личности, его характера и взглядов, менее возможно, чем о каком-либо другом писателе. Почти каждый из его немногочисленных рассказов есть как бы частица его автобиографии, часть его дум и переживаний, оттого они так живо захватывают читателя своей жизненной правдой и так волнуют его. Сам Гаршин создал свои произведения, переживая их «как болезнь», и настолько сживался со своими героями, что переживал их страдания глубоко и реально; оттого и литературная работа, глубоко захватывая его, так утомляла и терзала его нервы.

Не только друзья писателя и его сослуживцы, но и люди, лишь мимолетно соприкасавшиеся с ним, единогласно свидетельствуют о том обаятельно-симпатичном впечатлении, которое производила на них личность В. М. Гаршина. А. И. Эртель пишет: «При первом же знакомстве вас необыкновенно влекло к нему. Печальный и задумчивый взгляд его больших «лучистых» глаз (глаз, остававшихся грустными даже и тогда, когда Гаршин смеялся), «детская» улыбка на губах, то застенчивая, то ясная и добродушная, «искренний» звук голоса, что-то необыкновенно простое и милое в движениях -- все в нем прельщало... И за всем тем, все, что он ни говорил, все, что он ни думал, не становилось в противоречие с его внешними обстоятельствами, не вносило диссонанса в эту удивительно гармоническую натуру. Трудно было найти большую скромность, большую простоту, большую искренность; в малейших оттенках мысли, как и в малейшем жесте, можно было заметить ту же присущую ему мягкость и правдивость». «Я часто думал, -- говорил В. А. Фаусек, -- что если можно представить себе такое состояние мира, когда в человечестве наступила бы полная гармония, то это было бы тогда, если бы у всех людей был такой характер, как у В. M. Он не был способен ни на какое дурное движение душевное. Основная черта его была -- необыкновенное уважение к правам и чувствам других людей, необыкновенное признание человеческого достоинства во всяком человеке, не рассудочное, не вытекающее из выработанных убеждений, а бессознательное, инстинктивное, свойственное его натуре. Чувство человеческого равенства было ему присуще в высшей степени; всегда со всеми людьми, без исключения, держался он одинаково». Но при всей его деликатности и мягкости, его правдивая и прямая натура не допускала не только лжи, но даже и недомолвок, и когда, например, начинающие писатели спрашивали его мнение о своих произведениях, он прямо, не смягчая, высказывал его.

Зависти не было места в его хрустально чистой душе, и он всегда с искренним восторгом приветствовал появление новых талантов, которых умел угадывать присущим ему тонким художественным чутьем. Так угадал и приветствовал он А. П. Чехова. Но самой яркой чертой его характера была гуманность и его болезненная чувствительность ко злу. «Все его существо, -- говорит Эртель, -- являло из себя протест насилию и той фальшивой красоте, которая так часто сопровождает зло. Вместе с тем это органическое отрицание зла и неправды делало из него глубоко несчастного и страдающего человека. Относясь ко всему поруганному и обиженному с чувством страстной и почти болезненной жалости, с жгучей болью воспринимая впечатления от злых и жестоких дел, он не мог успокаивать эти впечатления и эту жалость взрывами злобы или негодования или чувством удовлетворяемой мести, ибо ни на «взрывы», ни на «чувство мести» не был способен. Вдумываясь в причины зла, он приходил только к тому, что «месть» не излечит его, злоба не обезоружит, и жестокие впечатления глубоко, незаживающими ранами, залегали в его душе, служа источниками той неизъяснимой печали, которая неизменным колоритом окрашивает его произведения и которая придавала его лицу столь характерное и трогательное выражение».

Особенно, однако, нужно иметь в виду, что, «ненавидя зло, Гаршин любил людей, и борясь со злом, он щадил людей». Но несмотря на все это, несмотря на захватывавшие его периодами припадки беспредельной тоски, Гаршин не был и не сделался пессимистом, напротив, у него была «огромная способность понимать и чувствовать счастье жизни», а в его грустных рассказах проскальзывают иногда искорки неподдельного добродушного юмора; но так как печаль никогда не могла замереть совершенно в его сердце и «проклятые вопросы не переставали терзать его душу», то он не мог безраздельно отдаваться радости жизни даже в самую счастливую пору своей жизни и бывал счастлив настолько, «насколько может быть счастлив человек, который по устройству своему склонен принимать сладкое если не за горькое, то за не очень сладкое», как писал он сам о себе. Болезненно чутко относясь ко всем явлениям жизни, стремясь не только теоретически, но и фактически взять на свои плечи часть человеческих страданий и горя, Гаршин не мог, разумеется, нетребовательно относиться и к своему таланту; талант налагал на него тяжелое бремя ответственности, и тяжелым стоном звучат слова в устах человека, писавшего своей кровью: «никакой труд не может быть так тяжел, как труд писателя, писатель страдает о всех, о ком он пишет». Протестуя всем существом своим против насилия и зла, Гаршин, естественно, должен был изобразить их в своих произведениях, и кажется иногда фатальным, что произведения этого «тишайшего» писателя полны ужаса и залиты кровью. В своих военных рассказах Гаршин, как Верещагин в своих картинах, показал все безумие, весь неприкрашенный ужас войны, которые обычно заслоняются ярким блеском громких побед и славных подвигов. Рисуя сплоченную массу людей, не отдающих себе отчета, «зачем они идут за тысячи верст умирать на чужих полях», массу, влекомую «неведомой тайной силой, больше которой нет в человеческой жизни», массу, «повинующуюся тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню, самую крупную причину всевозможных бед и страданий», Гаршин, вместе с тем, показывает, что эта масса состоит из отдельных «безвестно и бесславно» гибнущих маленьких людей, с особым у каждого миром внутренних переживаний и страданий. В этих же рассказах Гаршин проводит идею, что чуткая совесть никогда не может найти себе удовлетворения и покоя. С точки зрения Гаршина, нет правых: все люди виноваты в зле, царящем на земле; нет и не должно быть людей, которые стояли бы в стороне от жизни; все должны участвовать «в круговой поруке человечества». Жить -- это уже значит быть причастным злу. И идут на войну люди, как сам Гаршин, ничего общего с войной не имеющие, и встает перед ними, для которых отнять жизнь даже у самого ничтожного существа не только сознательно, но и нечаянно, представляется невероятным, грозное требование жизни -- убивать других, открывается весь ужас трагедии не Каина, а «Авеля убивающего», как говорит Ю. И. Айхенвальд.

Но у этих людей нет мысли об убийстве, они, как Иванов в рассказе «Четыре дня», не хотят зла никому, когда идут драться. Мысль о том, что и им придется убивать людей, как-то уходит от них. Они представляют себе только, как они будут подставлять «свою грудь под пули». И с недоумением и ужасом восклицает Иванов при виде убитого им феллаха: «Убийство, убийца... И кто же? Я!". Но мыслящее, страдающее «я» должно стереться и уничтожиться на войне. Может то и заставляет мыслящего человека пойти на войну, что, отдавшись этому утомляющему движению, он заставит замереть мучительную мысль, что «движением он утомит зло». «Кто отдался весь, тому горя мало... тот уже ни за что не отвечает. Не я хочу... то хочет». Очень ярко Гаршин подчеркнул также, как призрачна ненависть между врагами на войне: по фатальному совпадению убитый оставшейся в его бутылке водой поддерживает жизнь своего убийцы. В этой глубокой искренней гуманности и в том, что в дни злобы автор «любил людей и человека», кроется причина успеха военных рассказов Гаршина, а не в том, что они были написаны в такое время, когда не было более жгучей и более затрагивающей темы, т. е. во время турецкой кампании.

На почве той же идеи, что человек никогда не оправдается перед своей совестью и что он должен принять деятельное участие в борьбе со злом, возник и рассказ «Художники», хотя, с другой стороны, в этом рассказе слышится отголосок спора, делившего в 70-х годах художников на два лагеря: одни утверждали, что искусство должно угождать жизни, а другие -- что оно довлеет только самому себе. Оба героя этого рассказа, художники Дедов и Рябинин, как бы живут и борются в душе самого автора. Первый, как чистый эстет, весь отдавшись созерцанию красоты природы, переносил ее на полотно и верил тому, что эта художественная деятельность имеет великое значение, как и само искусство. Нравственно-чуткий Рябинин не может так беззаботно уйти в свое, тоже горячо любимое искусство; он не может отдаться наслаждению, когда вокруг так много страданий; ему нужно, по крайней мере, сперва убедиться в том, что всю свою жизнь он не будет служить только глупому любопытству толпы и тщеславию какого-нибудь «разбогатевшего желудка на ногах». Ему нужно видеть, что он своим искусством действительно облагородил людей, заставил их серьезно задуматься над темными сторонами жизни; он бросает толпе, как вызов, своего «Глухаря», и сам чуть не лишается рассудка при виде этого ужасного образа людского страдания, с художественной правдой воплощенного в его творении. Но и после воплощения этого образа Рябинин не нашел успокоения, как не находил его и Гаршин, чуткую душу которого мучительно терзало то, что еле затрагивает обыкновенных людей. В болезненном бреду Рябинину казалось, что все зло мира воплотилось в том ужасном молоте, который беспощадно ударяет в грудь сидящего в котле «глухаря»; так казалось другому безумцу, герою рассказа «Красный цветок», что все зло и вся неправда мира сосредоточились в красном цветке мака, растущем в больничном саду. В затемненном болезнью сознании ярко светится, однако, любовь ко всему человечеству и горит высокая светлая идея -- пожертвовать собой на благо людей, своей гибелью купить счастье человечества. И безумец (только безумцу может прийти такая мысль!) решает с корнем вырвать все зло из жизни, решает не только сорвать этот цветок зла, но и положить его на свою измученную грудь, чтобы принять весь яд в свое сердце.

Трофей этого мученического самопожертвования -- красный цветок -- он, в стремлении к светлым звездам, унес с собой в могилу: сторожа не могли вынуть из его закоченевшей, крепко сжатой руки красного цветка. Этот рассказ имеет безусловно автобиографический характер; Гаршин пишет о нем: «Он относится ко времени моего сиденья на Сабуровой даче; выходит нечто фантастическое, хотя на самом деле строго реальное». Если вспомнить тот факт, что Гаршин прекрасно помнил то, что переживал и совершал во время своих болезненных припадков, то станет понятным, что выдающиеся психиатры признают этот рассказ как поразительно верный, даже научно верный, психологический этюд. Но стремление своей кровью смыть преступление других людей рождается не только в великих героях и не только в мечтах безумцев: маленький человек, смиренный железнодорожный сторож Семен Иванов, в рассказе «Сигнал», своей кровью предотвратил зло, задуманное Василием, и этим заставил последнего смириться, как смирился и «Гордый Аггей», когда спустился к людям из своего гордого одиночества и близко прикоснулся к несчастиям и бедствиям людским. «Ночь» рисует страдания человеческой совести, дошедшие до крайних пределов оттого, что человек «жил один, точно на высокой башне стоял, и ожесточилось сердце его, и исчезла любовь к людям». Но в последнюю минуту, когда герой уже совсем готов покончить с собой, звон колокола ворвался в открытое окно и напомнил, что, кроме своего узкого мирка, есть еще «огромная человеческая масса, куда нужно уйти, где нужно любить»; напомнил ему ту книгу, где написаны великие слова: «будьте как дети», а дети не отграничивают себя от окружающих, рефлексия не заставляет их отрываться от потока жизни, и у них, наконец, нет «долгов». Алексей Петрович, герой рассказа «Ночь», понял «что он должен самому себе всю жизнь» и что теперь, когда «настал срок расчета, он -- банкрот, злостный, заведомый... Он вспомнил горе и страдание, какие довелось ему видеть в жизни, настоящее житейское горе, перед которыми все его мучения в одиночку ничего не значили, и понял, что не может больше жить за свой собственный страх и счет, понял, что ему нужно идти туда, в это горе, взять на свою долю часть его и только тогда в душе его настанет мир. И таким восторгом наполнила эта светлая мысль сердце человека, что это больное сердце не выдержало, и начинающийся день осветил «заряженное оружие на столе, а посреди комнаты человеческий труп с мирным и счастливым выражением на бледном лице».

Жалость к падшему человечеству, страдание и стыд за всех «униженных и оскорбленных» приводили Гаршин к идее, так ярко выраженной Метерлинком, «что душа всегда невинна»; частицу этой чистой невинной души Гаршин сумел отыскать и показать читателю на крайней ступени нравственного падения человека в рассказах «Происшествие» и «Надежда Николаевна»; последний, однако, кончается тем же грустным аккордом, что «для человеческой совести нет писанных законов, нет учения о невменяемости», и человек, оправданный людским судом, должен все-таки нести казнь за совершенное преступление.

В изящной, чарующей поэтической сказке «Attalea princeps», которая вначале и была написана Гаршином в виде стихотворения, писатель рисует стремление чуткой и нежной души к свободе и свету нравственного совершенства. Это тоска души, прикованной к земле, «по родине недосягаемо далекой», а нигде нельзя быть счастливым, кроме своего родного края. Но гибнут нежные мечты и высокие идеалы от холодного прикосновения жизни, гибнут и блекнут. Достигнув своей цели ценой невероятных усилий и страданий, сломав железные рамы теплицы, пальма разочарованно восклицает: «Только-то?". Кроме того, она уже должна была погибнуть за то, «что все были вместе, а она была одна». Но не только она погибла, она увлекла с собой и маленькую травку, так нежно любившую ее. Жизнь ставит иногда требования убивать того, кого мы любим, -- эта мысль еще ярче выражена в рассказе «Медведи».

Все рассказы Гаршина проникнуты тихой грустью и имеют печальный конец: роза ушла от противной жабы, которая хотела ее «слопать», но купила это ценою того, что была срезана и положена в гробик малютки; радостная встреча двух товарищей в далеком чужом городе кончается грустным признанием непригодности идеальных, чистых взглядов на жизнь одного из них; и даже веселую компанию маленьких животных, собравшихся на лужайку потолковать о целях жизни, давит тяжелым сапогом кучер Антон. Но печаль и даже самая смерть у Гаршина такая просветленная, такая умиротворяющая, что невольно вспоминаются строки Михайловского о Гаршине: «Мне вообще кажется, что Гаршин не стальным пером пишет, а каким-то другим, мягким, нежным, ласкающим, -- сталь слишком грубый и твердый материал». В. М. обладал в высшей степени тем «человеческим талантом», о котором говорит Чехов, и он привлекает читателя своей тонкой и изящной простотой, теплотой чувства, художественной формой изложения, заставляя забывать небольшие недостатки его, как злоупотребление формой дневника и часто встречающимся у него методом противопоставления. Не много рассказов написал Гаршин, и не велики они по объему, «но в его маленьких рассказах», говоря словами Гл. Успенского, «положительно почерпано все содержание нашей жизни», и своими произведениями он оставил неизгладимый светлый след в нашей литературе.

З аключение

Драматизм действия заменён у Гаршина драматизмом мысли, вращающейся в заколдованном кругу «проклятых вопросов», драматизмом переживаний, которые и являются основным материалом для Гаршина.

Необходимо отметить глубокую реалистичность гаршинской манеры. Для его творчества характерны точность наблюдения и определённость выражений мысли. У него мало метафор, сравнений, вместо этого -- простое обозначение предметов и фактов. Короткая, отточенная фраза, без придаточных предложений в описаниях. «Жарко. Солнце жжёт. Раненый открывает глаза, видит -- кусты, высокое небо» («Четыре дня»). Широкий охват социальных явлений не удавался Гаршину, как не удавалась и более спокойная жизнь писателю поколения, для которого основной потребностью было «претерпеть». Не большой внешний мир мог он изображать, а узкое «своё». И это определяло все особенности его художественной манеры.

«Своё» для поколения передовой интеллигенции 1870-х годов -- это проклятые вопросы социальной неправды. Больная совесть кающегося дворянина, не находя действенного выхода, всегда била в одну точку: сознание ответственности за зло, царящее в области человеческих отношений, за угнетение человека человеком -- основная тема Гаршина. Зло старого крепостного уклада и зло нарождающегося капиталистического строя одинаково наполняют болью страницы гаршинских рассказов. От сознания общественной несправедливости, от сознания ответственности за неё спасаются герои Гаршина, как и он сам это сделал, уходя на войну, чтобы там, если не помочь народу, то по крайней мере разделить с ним его тяжёлую участь…

В этом было временное спасение от мук совести, искупление кающегося дворянина («Все они шли на смерть спокойные и свободные от ответственности…» -- «Воспоминания рядового Иванова»). Но это не было разрешением социальной проблемы. Выхода писатель не знал. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло.

гаршин литературный новелла реалистичность

С писок литературы

1.Сборник «Памяти В. М. Гаршина», 1889 г.

2.Сборник «Красный цветок», 1889 г.

3.«Волжский Вестник», 1888 г., No 101.

4.«Петербургская газета», 1888 г., NoNo 83, 84 и 85.

5.«Новое Время», 1888 г., No 4336 и No 4338

6.«Вестник клинической и судебной психиатрии и нервопатологии», 1884 г. (статья проф. Сикорского). -- В книге Н. Н. Баженова «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы», статья «Душевная драма Гаршина». -- Волжский, «Гаршин как религиозный тип». -- Андреевский, «Литературные чтения». -- Михайловский, т. V?. -- К. Арсеньев, «Критические этюды», т. ??, стр. 226.

7.«Путь-дорога», Литературный сборник, изд. К. М. Сибирякова, СПб., 1893 г.

8.Скабичевский, «История новейшей литературы».

9.Статья Чуковского в «Русской Мысли» за 1909 г., кн. XII.

10.Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона.

Подобные документы

Историческая и общественная ситуация в России конца XIX века и ее влияние на личность и творчество В.М. Гаршина. Биполярное расстройство личности и его влияние на характер В.М. Гаршина. Психоаналитический разбор рассказов "Ночь" и "Красный цветок".

дипломная работа , добавлен 08.10.2017


Детство и юность Ивана Алексеевича Бунина. Учеба в Елецкой гимназии. Знакомство Бунина с Ваpваpой Владимировной Пащенко. Работа в губернской земской управе. Путешествия по странам Евpопы и на Восток. Завоевание признания на литературном поприще.

презентация , добавлен 16.03.2012


Краткая биографическая справка из жизни В.В. Маяковского, краткий анализ творчества. Протест против буржуазных отношений, калечивших подлинную натуру человека как основной пафос дооктябрьских поэм. Поэма "Во весь голос" как поэтическое завещание поэта.

презентация , добавлен 17.12.2013


Житийный жанр в древнерусской литературе. Особенности формирования древнерусской литературы. Древнерусская культура как культура "готового слова". Образ автора в жанровом литературном произведении. Характеристика агиографической литературы конца XX в.

дипломная работа , добавлен 23.07.2011


Творчество М. Горького в историческом и литературном контексте. Особенности художественного раскрытия многообразия типов русской жизни в цикле рассказов "По Руси". Образы-лейтмотивы, их характер и идейно-эстетическая роль. Анализ программ по литературе.

дипломная работа , добавлен 03.09.2013


Отражение событий революции и Гражданской войны в русской литературе, военное творчество поэтов и прозаиков. Изучение жизни и творчества И.Э. Бабеля, анализ сборника новелл "Конармия". Тема коллективизации в романе М.А. Шолохова "Поднятая целина".

реферат , добавлен 23.06.2010


Описания детства, юности, учебы в литературном университете. Начало творческой деятельности и первые стихотворения. Формирование основных жизненных принципов поэта. Тема войны в творчестве К. Симонова. Общественная деятельность после Второй мировой войны.

презентация , добавлен 21.11.2013


Главенствующие понятия и мотивы в русской классической литературе. Параллель между ценностями русской литературы и русским менталитетом. Семья как одна из главных ценностей. Воспеваемая в русской литературе нравственность и жизнь, какой она должна быть.

реферат , добавлен 21.06.2015


Исследование происхождения, семьи, детства и учебы русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Его выступления против коммунистических идей и политики властей. Арест и ссылка. Анализ влияния Великой Отечественной войны на творчество диссидента.

презентация , добавлен 21.10.2015


Судьбы русской деревни в литературе 1950-80 гг. Жизнь и творчество А. Солженицына. Мотивы лирики М. Цветаевой, особенности прозы А. Платонова, основные темы и проблемы в романе Булгакова "Мастер и Маргарита", тема любви в поэзии А.А. Блока и С.А. Есенина.

Контрольная

Литература и библиотековедение

Стиль написания не спутаешь ни с чьим другим. Всегда точное выражение мысли, обозначение фактов без лишних метафор и всепоглощающая грусть, проходящая через каждую сказку или рассказ, драматической напряжённостью. Сказки нравится читать и взрослым и детям, каждый найдёт в них смысл.

Кировское областное государственное образовательное автономное

учреждение среднего профессионального образование

«Орловский колледж педагогики и профессиональных технологий»

Контрольная работа

МДК.01.03 «Детская литература с практикумом по выразительному чтению»

Тема № 9: « Особенности творческой манеры В.Гаршина в произведениях, вошедших детское чтение»

г. Орлов, 2015 г.

1. 
   Введение

1.1. Биография

Всеволод Михайлович Гаршин – русский писатель, поэт, художественный критик 14 февраля (1855г.)-5 апреля (1888г.)

Гаршин В.М из старого дворянского рода. Родился в семье военного. Мать с детства прививала сыну любовь к литературе. Всеволод очень быстро обучался и был развит не по годам. Возможно, именно поэтому часто близко к сердцу принимал всё происходящее.

В 1864г. учился в гимназии – 1874г. окончил и поступил в Горный институт, но не закончил. Его занятия прервала война с турками. Поступил добровольцем в действующую армию, был ранен в ногу: выйдя в отставку, отдался литературной деятельности. Гаршин зарекомендовал себя в качестве талантливого художественного критика.

Всеволод Михайлович – мастер короткого рассказа.

1. 
   Особенности творческой манеры В.М.Гаршина в произведениях, вошедших в детское чтение.

Стиль написания не спутаешь ни с чьим другим. Всегда точное выражение мысли, обозначение фактов без лишних метафор и всепоглощающая грусть, проходящая через каждую сказку или рассказ, драматической напряжённостью. Сказки нравится читать и взрослым и детям, каждый найдёт в них смысл. Композиция его рассказов, удивительно законченная, отсутствие действия. Большинство его произведений написано в форме дневников, писем, исповедей. Количество действующих лиц очень ограничено. Для его творчества характерны точность наблюдения и определённость выражений мысли. Простое обозначение предметов и фактов. Короткая, отточенная фраза например: « Жарко. Солнце жжёт. Раненый открывает глаза, видит – кусты, высокое небо...»

Особое место в творчестве писателя занимает тема искусства и его роли в жизни общества. Не большой внешний мир мог он изображать, а узкое «своё». Умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло. Вот почему на многих произведениях Гаршина лежит отпечаток глубокой скорби. Его тяготила несправедливость современной жизни, скорбный тон его творчества был формой протеста против социального уклада, основанного на бездушии и насилии. И это определяло все особенности его художественной манеры.

Все написанные художественные произведения уместились в одном томе, но созданное им прочно вошло в классику отечественной литературы. Творчество Гаршина было высоко оценено литературными сверстниками старшего поколения. Его произведения переведены на все главные европейские языки. Художнический дар Гаршина, его пристрастие к фантастической образности особенно ярко проявились в сказках, им созданных. Хотя и в них Гаршин остается верен своему творческому принципу изображения жизни в трагическом ракурсе. Такова сказка о тщетности познания громадного и сложного мира человеческого бытия посредством «здравого смысла» (То, чего не было»). Сюжет «Сказки о жабе и розе» образует сложное переплетение двух оппозиционных структур: образы прекрасного цветка и отвратительной жабы, намеревающейся его «слопать», параллельны трагическому противостоянию больного мальчика и подступающей к нему смерти.

В 1880г. потрясённый смертной казнью молодого революционера, Гаршин заболел психически и был помещён в лечебницу для душевнобольных. 19(31) марта 1888г. после мучительной ночи вышел из своей квартиры, спустился этажом ниже и бросился с лестницы в пролёт. Не приходя в сознание в больнице Красного Креста 24(5 апреля) 1888г Гаршин скончался.

Характерно, что закончил Гаршин свой недолгий путь в литературе весёлой сказкой для детей «Лягушка – Путешественница». Трагизм - доминанта творчества Гаршина. Исключение составляет лишь исполненная жизнелюбия, сверкающая юмором «Лягушка-путешественница». Утки и лягушки, обитательницы болота, в этой сказке - совершенно реальные существа, что не мешает им быль сказочными персонажами. Замечательнее всего то, что фантастическое путешествие лягушки выявляет в ней чисто человеческий характер - тип этакого честолюбивого фантазера. Интересен в этой сказке и прием удвоения фантастического образа: забавную историю здесь сочиняет не только автор, но и лягушка. Свалившись по собственной вине с небес в грязный пруд, она начинает рассказывать его обитателям сочиненную ею историю о том, «как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у нее были собственные утки, которые носили ее, куда ей было угодно, как она побывала на прекрасном юге...». Он отказался от жестокого конца, его героиня остаётся жива. Ему весело писать о лягушке и утках, насыщать сказочный сюжет тихим и тонким юмором. Знаменательно, что последние слова Гаршина были обращены к детям на фоне других произведений, грустных и тревожных, эта сказка как бы живое свидетельство того, что радость жизни не исчезает никогда, что «свет во тьме светит».

Прекрасные личностные качества Гаршина нашли полное воплощение в его творчестве. В этом, пожалуй, и состоит залог неиссякаемого интереса многих поколений читателей к замечательному художнику слова.

Можно утверждать с абсолютной уверенностью, что толчком к написанию каждого произведения было пережитое самим автором потрясение. Не волнение или огорчение, а именно потрясение, потому и каждая буква стоила писателю «капли крови». При этом Гаршин, по словам Ю. Айхенвальда, «ничего больного и беспокойного не вдохнул в свои произведения, никого не испугал, не проявил неврастении в себе, не заразил ею других...».

Многие критики писали, что Гаршин изобразил борьбу не со злом, а с иллюзией или метафорой зла, показав героическое безумие своего персонажа. Однако в противовес тем, кто строит иллюзии, что он властитель мира, имеющий право вершить чужие судьбы, герой рассказа погиб с верой в то, что зло можно победить. К этой категории относился и сам Гаршин.

1. 
   Анализ сказок

3.1 Анализ сказки В.М.Гаршина «Лягушка - путешественница»

1. Лягушка – Путешественница
2. О животных
3. Как мы тебя возьмём? У тебя нет крыльев - воскликнула утка.

У лягушки захватило дух от страха.

1. О приключениях лягушки – квакушки, вздумавшей однажды отправиться вместе с утками на прекрасный юг. Утки несли её на прутике, но лягушка квакнула и упала вниз, по счастливому случаю попав не на дорогу, а в болото. Там она стала рассказывать другим квакушкам всякие небылицы.
2. Лягушка – решительная, любознательная, жизнерадостная, хвастливая. Утки – доброжелательные,
3. Очень хорошая и поучительная сказка. Хвастовство приводит к не очень хорошим последствиям. Воспитывать положительные качества: уважительное отношение друг к другу, чувство собственного достоинства, не зазнаваться и не хвастать. Надо быть скромным и содержательным.

3.2. Анализ сказки В.М.Гаршина «Сказка о жабе и Розе»

1. Сказка о жабе и розе
2. О животных (бытовая)
3. И ёжик испугавшись надвинул на лоб колючую шубу и превратился в шар. Муравей деликатно трогает тонкие трубочки, торчащие у тлей на спине. Навозный жук хлопотливо и усердно тащит куда-то свой шар. Паук сторожит мух, как ящерица. Жаба едва дышала, раздувая грязно – серые бородавчатые и липкие бока.
4. Сказка о жабе и розе, воплощающая добро и зло грустная, трогательная история. Жаба и роза жили в одном и том же заброшенном цветнике. В саду раньше играл маленький мальчик, но теперь, когда роза расцвела, он лежал в постели и умирал. Противная жаба по ночам охотилась, а днём лежала среди цветов. Запах прекрасной розы её раздражал, и она решила её съесть. Роза её сильно боялась, так как не хотела умирать такой смертью. И в тот момент, когда она почти уже добралась до цветка, сестра этого мальчика подошла срезать розу, чтобы дать её больному ребёнку. Девушка отшвырнула коварную жабу. Мальчик же, вдохнув аромат цветка, умер. Роза стояла у его гроба, а потом её засушили. Роза помогла мальчику, она сделала его счастливым.
5. Жаба – ужасная, ленивая, прожорливая, жестокая, бесчувственная

Роза – добрая, красивая

Мальчик – мягкосердечный

Сестра – добрая

1. Эта короткая сказка учит стремиться к прекрасному и доброму, избегать зло во всех его проявлениях, быть красивым не только снаружи, но и, прежде всего, в душе.

1. 
   Заключение

В своих произведениях Гаршин изображал существенные и острые конфликты современности. Его творчество было «беспокойным» ,страстным, воинствующим. Отображал тяжёлую учесть народа, ужасы кровавых войн, прославление героизма борцов за свободу, дух жалости и сострадания пронизывает всё его творчество. Значение в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло.

1. 
   Список используемой литературы

1. garshin . lit-info.ru›review/garshin/005/415.ht
2. people.su›26484
3. tonnel.ru›ЖЗЛ
4. Абрамов.Я. «Памяти В.М.Гаршина».
5. Арсеньев.Я. В.М.Гаршин и его творчество.

В.М. Гаршин был чутким свидетелем скорбной эпохи, особенности которой оставили след на мировоззрении писателя, придав его произведениям оттенок трагичности. Тема войны является одной из основных в творчестве В.М. Гаршина. «Мамочка, — пишет он в апреле 1877 года, — я не могу прятаться за стенами заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули. Благословите меня» . Поэтому после официального объявления войны Турции Россией В.М. Гаршин, не раздумывая, идет воевать. Страдание на страницах его произведений рассматривается как формула душевно-духовного развития личности на пути столкновения со злом.

Военные рассказы Гаршина — «Четыре дня» (1877), «Очень коротенький роман» (1878), «Трус» (1879), «Из воспоминаний рядового Иванова» (1882) — образуют группу рассказов, объединенных состоянием гуманистического страдания.

Человек, с точки зрения антропоцентрического направления в литературоведении начала 90-х годов, является центром мироздания и имеет абсолютное право на безграничную свободу мыслей и поступков для достижения земного счастья. При таком рассмотрении страдание ограничивает сферу собственного Я личности и препятствует проявлению природного индивидуалистического начала. Для нас более приемлемым при исследовании русской классики является понимание гуманизма, отражающее христианские принципы. Так, С. Перевезенцев характеризует гуманизм как «религию человекобожия (веры в человека, обожествления человека), призванную разрушить традиционную христианскую веру в Бога» , а Ю. Селезнев, рассматривая особенности Возрождения в русской литературе XIX века, отличающиеся от европейского, отмечает, что гуманистическое мироотношение есть форма «принципиально монологического, по сути своей — эгоистического сознания» , которое возносит человека на абсолютную высоту и противопоставляет его всей Вселенной, поэтому гуманизм и человечность, как зачастую принято понимать, могут и не быть синонимами.

Ранний этап творчества Гаршина, до 1880 года, окрашен гуманистическими идеями писателя. Страдание на страницах его рассказов предстает как «переживание, противоположность деятельности; состояние боли, болезни, горя, печали, страха, тоски, тревоги» , приводящее героев на путь духовной гибели.

В рассказах «Четыре дня» и «Очень коротенький роман» страдания героев — это реакция эгоцентрической личности на трагические обстоятельства реальной действительности. Причем война выступает как форма зла и антиценности (в понимании гуманизма) по отношению к личностному началу героев. В.М. Гаршин на данном творческом этапе высшую ценность бытия видел в уникальности человеческой жизни.

Чувство долга позвало героя рассказа «Четыре дня» отправиться на войну. Эта позиция, как отмечалось выше, близка самому Гаршину. Период накануне и во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов породил «шквал симпатий к „братьям славянам“» . Ф.М. Достоевский так определил отношение к этой проблеме: «Наш народ не знает ни сербов, ни болгар; он помогает, и грошами своими и добровольцами, не славянам и не для славизма, а прослышал лишь о том, что страдают православные христиане, братья наши, за веру Христову от турок, от „безбожных агарян“…» . Однако стремления рядового Иванова далеки от православного сопереживания. Его порывы следует назвать романтическими, причем в отрицательном смысле: лишь красота поступков прельщает Иванова в сражениях, которые принесут ему славу. Им руководит желание «подставлять свою грудь под пули». Герой рассказа «Четыре дня» постепенно понимает, что ранен, однако, кроме ощущения физической неловкости («странное положение», «ужасно неловко»), Иванов не испытывает ничего. Беспокойный тон повествования усиливается, как только герой понимает: «Я в кустах: меня не нашли!» . Именно с этого момента начинаются понимание бесчеловечности войны и индивидуалистическая рефлексия Иванова. Мысль о том, что его не нашли на поле боя и что теперь он обречен на одинокую гибель, приводит героя к отчаянию. Теперь его беспокоит лишь собственная участь. Рядовой Иванов проходит несколько этапов в утверждении своей позиции: пред-страдание (предчувствие страдания), отчаяние, попытки восстановления душевно-духовного равновесия, вспышки «общечеловеческого» переживания, собственно индивидуалистические тревоги. «Я иду вместе с тысячами, из которых разве несколько наберется, подобно мне, идущих охотно», — выделяет герой себя из общей массы. Патриотизм героя проходит своего рода проверку, в ходе которой высокие гражданские чувства человека, охваченного индивидуализмом, оказываются неискренними: он говорит о том, что большая часть военных отказалась бы от участия во всеобщем убийстве, однако «они идут так же, как и мы, „сознательные“». Герой рассказа, становится очевидным в финале рассказа, сомневается в правильности своих взглядов и поступков. Торжество собственного «Я» не оставляет его даже в тот момент, когда он видит перед собой свою жертву — мертвого феллаха. Осознание себя как убийцы способствует уяснению внутренней сущности переживаний героя. Иванов открывает для себя, что война принуждает убивать. Однако убийство, в контексте размышлений рядового, расценивается только как лишение людей права на жизнь и самосозидание. «За что я его убил?» — на этот вопрос Иванов не находит ответа, поэтому и испытывает нравственные мучения. И все же герой снимает с себя всякую нравственную ответственность за совершенное: «И чем я виноват, хотя я его и убил?» Собственные физические страдания, страх перед смертью овладевают героем и обнаруживают его духовную слабость. Отчаяние усиливается; повторяя «всё равно», что должно выражать нежелание бороться за жизнь, Иванов как бы играет в смиренность. Желание жить, конечно, является в человеке естественным чувством, однако в герое оно приобретает оттенки помешательства, потому что он не может принять смерть, потому что он — Человек. В итоге гаршинский герой проклинает мир, который «выдумал на страдание людям войну» , и, самое страшное, приходит к мысли о самоубийстве. Жалость к себе настолько сильна, что он не желает больше испытывать себя болью, жаждой и одиночеством. Схематически духовное развитие героя можно представить следующим образом: боль — тоска — отчаяние — мысль о самоубийстве. Последнее звено можно (и следует) заменить другим — «духовная смерть», которая наступает, несмотря на физическое спасение. Примечателен в этом плане его вопрос лазаретному офицеру: «Скоро ли я умру?», который можно рассматривать как итог нравственных исканий Иванова.

В очерке «Очень коротенький роман» война выступает фоном для демонстрации индивидуалистической трагедии главного героя. Автор представляет читателю человека, которым отчаяние уже овладело. «Маша приказала мне быть героем» — так мотивирует свои поступки герой очерка. Именно «для Маши» он стал героем и даже «честно исполнил свой долг и относительно родины» , что, конечно, достаточно спорно. На поле боя им руководило, как оказывается, лишь тщеславие, желание вернуться и предстать перед Машей героем. В рассказе нет картин боя, герой «живописует» только картины собственных страданий. Предательство любимого человека оказало на него такое влияние, какое не оказала потеря ноги на войне. Война ставится виновницей его личностной драмы. Страдания физические и душевные послужили проверкой его духовной сущности. Герой оказывается неспособным перенести все жизненные испытания — он теряет самообладание и обреченно осмысливает свое дальнейшее существование. Свои страдания гаршинский герой раскрывает с такой силой, что создается впечатление, что он наслаждается ими. Страдания его носят сугубо индивидуалистический характер: героя беспокоит лишь собственная печаль, которая становится еще более мрачной на фоне чужого счастья. Он мечется и ищет именно себе облегчения, поэтому то с особой жалостью говорит о своем положении «человека на деревянной ноге», то горделиво причисляет себя к стану рыцарей, которые на полуслове возлюбленной бросаются на подвиги; то сравнивает себя с «нештопанным чулком» и бабочкой с опаленными крыльями, то снисходительно и свысока «жертвует» своими чувствами ради любви двух людей; то стремится искренне открыться читателю, то равнодушно относится к реакции публики на вопрос о правдивости его повествования. Трагедия главного героя заключается в том, что он оставил свою мирную, счастливую жизнь, наполненную яркими впечатлениями и красками, ради того, чтобы доказать своей возлюбленной на деле, что он «честный человек» («Честные люди делом подтверждают свои слова») . Понятия «честь» и «честный», имеющие в своей основе «благородство души» и «чистую совесть» (следуя из определения В. Даля), в рассказе проходят своего рода проверку, в результате которой истинный смысл этих слов в понимании героев искажается. Понятие чести в период войны не может быть сведено только к рыцарству и геройству: слишком низменными оказываются порывы, слишком высока степень индивидуализма в личности, заботящейся о своей честности. В финале предстает уже «смиренный герой», пожертвовавший своим счастьем ради счастья двоих. Однако этот акт самопожертвования (заметим, абсолютно нехристианский) лишен искренности — он не испытывает счастья за других: «...я был шафером. Я гордо исполнял свои обязанности ... [выделено мною. — Е.А.]», — эти слова, на наш взгляд, могут служить объяснением поступков героя очерка и доказательством его индивидуалистической позиции.

Рассказ «Трус» начинается символической фразой: «Война решительно не дает мне покоя» . Именно состояние покоя и, в свою очередь, связанные с ним чувства свободы, независимости и самостоятельности составляют основу жизни главного героя рассказа. Он постоянно поглощен мыслями о человеческих смертях, о действиях людей, сознательно идущих на войну убивать и сознательно отнимающих чужие жизни. Абсолютное право на жизнь, свободу и счастье оказывается нарушенным жестокостью людей друг к другу. Кровавые картины проносятся в его глазах: тысячи раненых, груды трупов. Он возмущен таким количеством жертв войны, но еще больше возмущен спокойным отношением людей к фактам военных потерь, которыми пестрят телеграммы. Герой, рассуждая о жертвах войны и об отношении к ним общества, приходит к мысли, что, может быть, и ему придется стать участником этой не им начатой войны: он будет вынужден оставить свою прежнюю размеренную жизнь и отдать ее в руки тех, кто начал кровопролитие. «Куда ж денется твое „я“? — восклицает гаршинский герой. — Ты всем существом своим протестуешь против войны, а все-таки война заставит тебя взять на плечи ружье, идти умирать и убивать» . Его возмущает отсутствие свободного выбора в управлении своей судьбой, поэтому жертвовать он собой не готов. Основным вопросом, который задает направление мысли героя, является вопрос «Трус я или нет?». Постоянно обращаясь к своему «я» с вопросом: «Быть может, все мои возмущения против того, что все считают великим делом, исходят из страха за собственную кожу?», герой стремится подчеркнуть, что он не боится за свою жизнь: «стало быть, не смерть меня пугает…» . Тогда логичен вопрос: а что же пугает героя? Выходит, потеря права индивида на свободный выбор. Гордыня не дает ему покоя, ущемленное «я», не имеющее возможности диктовать свои правила. Отсюда все мучения героя рассказа. «Трус» не стремится анализировать социальные аспекты войны, конкретными фактами он не обладает, точнее: они его не интересуют, так как он относится к войне «непосредственным чувством, возмущенным массою пролитой крови» . Кроме того, герой рассказа не понимает, для чего послужит его смерть. Его основной аргумент в том, что не он начал войну, а значит, он не обязан прерывать течение своей жизни, даже если «истории понадобились его физические силы» . Долгие переживания героя сменяются актом отчаяния, когда он видит страдания Кузьмы, «поедаемого» гангреной. Гаршинский герой сравнивает страдания одного человека со страданиями тысяч, мучающихся на войне. Представленный автором на страницах рассказа «надрывающий душу голос» героя рассказа следует назвать гражданской скорбью, которая раскрывается в полной мере именно в период болезни Кузьмы. Следует обратить внимание на то, что Ф.М. Достоевский отрицательно относился к так называемой «гражданской скорби» и признавал единственно искренней только христианскую скорбь. Нравственные мучения гаршинского героя близки страданиям, о которых говорит Ф.М. Достоевский применительно к Н.А. Некрасову в статье «Влас»: «вы страдали не по бурлаке собственно, а, так сказать, по общебурлаке» , то есть по «общечеловеку», индивиду. В финале главный герой рассказа решает идти на войну, руководствуясь мотивом «совесть мучить не будет» . Искреннего желания «доброму научиться» у него так и не возникло. Чувство гражданского долга, который уже выработан обществом, но еще не стал внутренней естественной составляющей духовно-нравственного мира человека, не дает герою уклониться от войны. Духовная смерть героя наступает раньше смерти физической, еще до отъезда на войну, когда он всех, в том числе и себя, называет «черной массой»: «Огромному неведомому тебе организму, которого ты составляешь ничтожную часть, захотелось отрезать тебя и бросить. И что можешь сделать против такого желания ты... палец от ноги?..» . В душе героя понятие долга и жертвенности не стали жизненной потребностью, возможно, поэтому он и не может бороться со злом и антигуманностью. Понятие долга для него осталось отвлеченным: смешение личного долга с долгом вообще приводит героя к гибели.

Идея страдания находит иное развитие в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова», который написан уже в 1882 году. Гуманистический пафос не покидает художественное поле произведения, однако следует указать на то, что идея страдания преломляется через концепцию альтруизма. Поэтому здесь можно говорить об альтруистическом страдании как форме гуманистического страдания. Заметим, что понятие «альтруизм» было введено позитивистами (О. Конт), которые в своей этике избегали христианского понятия любви к ближнему и использовали понятие «человеколюбие» в противоположность эгоизму. Примечательно, что «человеколюбие — это любовь к человеку как таковому, как к живому существу. Оно предполагает и любовь к себе, и любовь к ближним и дальним, т.е. к подобным себе, ко всему человечеству». Однако человеколюбие «не исключает в отдельных случаях неприязненного отношения к конкретному человеку» .

Перед читателем предстает уже знакомый вольноопределяющийся рядовой Иванов. Но уже с первых строк становится очевидным, что Иванов отличается от прежних героев другим отношением к войне и человеку как участнику «общего страдания». Очевидно, что решение Иванова идти воевать осознанно и взвешенно. Здесь интересно сравнить позиции героя рассказа «Трус» и героя анализируемого рассказа. Первый с особым эмоциональным напряжением говорит о том, что дома умереть легче, потому что рядом находятся близкие и родные, чего нет на войне. Другой же спокойно, утвердительно и без сожаления восклицает: «Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий» . Эта «неведомая тайная сила», в чем мы убедимся далее, есть христианская жажда самопожертвования во имя добра и справедливости, которая сплотила в едином порыве людей разных сословных групп. Понимание героем войны меняется. В начале повествования — «поступить в какой-нибудь полк» и «побывать на войне», далее — «поиспытать, посмотреть» .

В изучении вышеназванных военных рассказов мы руководствовались схемой А.А. Безрукова «мучение — отчаяние — обреченность — смерть» , раскрывающей гуманистическое определение страдания. В рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» данная логическая цепочка не может быть применима, так как содержание понятия «страдание» занимает пограничное положение между гуманистическим и христианским («страдание — смерть — воскресение» ): отображая определенные признаки первого, оно еще в достаточной мере не несет аксиологической нагрузки второго.

Главный герой, как и герои других военных рассказов В.М. Гаршина, болезненно воспринимает жестокость человеческих поступков и зло, причиняемое войной, однако в произведении уже нет того трагического недоумения, которое характеризует рассмотренные рассказы. Война для Иванова остается общим страданием, но он все же примиряется с ее неизбежностью. Он, позволим себе утверждать, лишен индивидуализма либо эгоцентризма, что служит убедительным доказательством глубинного духовно-нравственного роста гаршиновского героя от рассказа к рассказу. Его мыслями и поступками теперь руководит осознанное желание быть частью потока, который не знает препятствий и который «все сломит, все исковеркает и все уничтожит» . Героя охватывает чувство единения с народом, способным самоотверженно идти вперед и подвергать себя опасности ради свободы и справедливости. К этому народу Иванов проникается большой симпатией и вместе с ним самоотверженно переносит все невзгоды. Под влиянием этой «бессознательной» силы герой как бы «отрешается» от своего «я» и растворяется в живой человеческой массе. Идея страдания в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» предстает как осознанная необходимость самопожертвования. Иванов, вставший на высокую ступень духовно-нравственного развития, стремится к самопожертвованию, но понимает это как акт человеколюбия, акт долга человека, борющегося за права себе подобных. Ему открывается война другая. Она, конечно, приносит те же страдания, что и любая война. Однако страдания, собственные и чужие, заставляют героя задуматься о смысле жизни человека. Надо отметить, что эти размышления носят в большей степени отвлеченный характер, и все же сам факт наличия идеи самопожертвования говорит о духовном росте рядового Иванова по сравнению с предыдущими героями.

Библиографический список:

1. Балашов Л. Е. Тезисы о гуманизме // Здравый смысл. — 1999/2000. — № 14. — С. 30-36.

2. Безруков А.А. Возвращение к православности и категория страдания в русской классике XIX века: Монография. — М.: Издательство РГСУ, 2005. — 340 с.

3. Боханов А.Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней / А.Н. Боханов. — М.: Вече, 2005. — 400 с.: ил. (Великая Россия).

4. Гаршин В.М. Красный цветок: Рассказы. Сказки. Стихотворения. Очерки. — М.: Эксмо, 2008. — 480 с. Далее цитируется с указанием страницы.

5. Гаршин В.М. Полн. собр. соч. — Т. 3. — М.-Л.: Academia, 1934. — 569 с.

6. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. — Л.: Наука, 1972-1990. Т. 24.

7. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. — Л.: Наука, 1972-1990. Т. 21.

8. Перевезенцев С. Смысл русской истории. — М.: Вече, 2004. — 496 с.

9. Селезнев Ю. Глазами народа // Селезнев Ю. Златая цепь. — М.: Современник, 1985. — 415 с. — С. 45-74.

10. Философский энциклопедический словарь. Гл. ред. Ильичев Л.Ф., Федосеев П.Н. и др. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — 836 с.

Глава 1. Формы психологического анализа в прозе В.М. Гаршина

1.1. Художественная природа исповеди.24

1.2. Психологическая функция «крупного плана» .38

1.3 .Психологическая функция портрета, пейзажа, обстановки 48

Глава 2. Поэтика повествования в прозе В.М. Гаршина

2.1.Типы повествования (описание, повествование, рассуждение).62

2.2. «Чужая речь» и ее повествовательные функции.98

2.3. Функции повествователя и рассказчика в прозе писателя.110

2.4. Точка зрения в повествовательной структуре и поэтика психологизма.130

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Поэтика прозы В.М. Гаршина: психологизм и повествование»

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Васина, Светлана Николаевна

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Васина, Светлана Николаевна, 2011 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.